Про шестнадцать архатов и милости Будды
Шестнадцать архатов, чьи портреты мы показывали ( тут и тут) нечасто упоминаются в поучительных рассказах. Но вот один такой рассказ, из сборника «Друг уединённой жизни» 閑居友, «Канкё:-но томо» 1222 г. Рассказ большой, поучительный случай - только повод для рассуждений. Но вообще-то речь про то, как люди выбирают свой рай (как это делал монах Гэнсин - было тут). Святая гора - место, где проповедовал Будда Шакьямуни; из тех, кто чтит его, некоторые верят, что там он и пребывает до сих пор.
О том, как свитская дама некой знатной особы возложила свои надежды на Будду Шакьямуни
Это дело совсем недавнее: случилось мне быть знакомым со свитской дамой некой знатной особы.
Однажды эта дама слегла в болезни, мне о том рассказали, мне стало безмерно жаль её, но я подумал: сейчас не лучшее время для посещений, наверное, в доме соблюдают удаление от скверны, пока туда не пойду. И медлил, так прошло несколько дней.
Я прослышал, что теперь не будет дурно, если я посещу тот дом, и направился туда. Госпожа так ослабла, что стала сама на себя не похожа. К западу от ее ложа я увидел за ширмой образ Будды Шакьямуни, к его руке были привязаны нити пяти цветов, госпожа лежала, держась за них. Я сказал:
- Вот оно что. Я тоже хотел бы возродиться в стране будды. К которой из Чистых земель стремится ваше сердце?
- Я привыкла полагаться вот на него, так что хотела бы возродиться в Чистой земле Святой горы.
Сейчас я думаю: не то чтобы много людей желало возродиться именно в этой Чистой земле. Но разве кто-то из будд не дал клятвы вести за собою людей? И уж конечно, среди них Шакьямуни, Прошедшего свой Путь, Исконного учителя, следует почитать. А его земля, как толкует Великий учитель Тянь-тай, зовётся землёй Истинного воздаяния.
А ещё она зовётся землёй Равного пребывания. Значит, раз это Чистая земля, где все равны, обычному человеку возродиться там нетрудно! И ещё: пусть даже в Индии всё заросло густыми травами и деревьями, если попадёшь ныне на Святую гору и получишь там тело простого человека, «пятнадцатый из шестнадцати архатов, почитаемый Аджита, вместе со спутниками, тысячей и пятью сотнями архатов, смилуется и поможет тебе». Так сказано в «Записках о вечности Закона». Архаты, надо думать, станут учить тебя, ты отдалишься от страстей и направишься к просветлению.
Лишь только задумаешься над этим - а ведь это весьма редкостно и ценно! И ведь к какой бы Чистой земле ты ни стремился, Будда обращён к нам, он - господин Единого века, а потому его нужно чтить непременно.
Если в тишине размышлять дальше, то Исконный Учитель, Шакьямуни, Прошедший свой путь, ради нас, никчёмных, сошёл в этот скверный мир, проповедал учения великие и малые, и после того как ушёл, до сих пор всяческими способами наставляет нас; но мы, лишь немного усвоив его уроки, устремляемся то к одной, то к другой Чистой земле, а чему он учил - оставляем в стороне. Как же так? - думаю я.
Когда продолжаю размышлять о том, как редкостны и ценны, как дороги дела Шакьямуни, из глаз невольно льются слёзы. Обратимся к «Сутре о цветке милосердия»: в ней мы найдём краткую запись его обета. Прочтём: «Если те, кому я давал наставления, являясь во всевозможных телах, когда их жизнь окончится, сойдут на три дурных пути и не родятся в моей стране, - все верные законы, которым я их обучал ради просветления издревле и доныне, истают-исчезнут, все благие заслуги, которые я пытался накопить, будут всё равно что не накоплены!» - так он поклялся. И ещё: «Кто совершил пять наихудших злодеяний, создал себе неблагую карму и должен низойти в подземные темницы Беспросветные - тому я приду на помощь, приму на себя его страдания, чтобы этот человек смог встретиться со всеми буддами и войти во дворец нирваны» - поклялся он. Редкостно и ценно читать такое! С тех пор как дал клятву бодхисаттвы, он несчётное число раз жертвовал собой, расставался с жизнью, и заслуги, которые он накопил, он без остатка отдал нам, никчёмным. Сколь многим мы ему обязаны!
И - как глупо! Мы от всего сердца растим дурные плоды, приносим десятки тысяч горестей Великому святому, выше всех почитаемому в мирах. Вину нашу не выразить словами! «Все дела вплоть до заботы о народе, управления страной Будда даровал нам, оделив своей мудростью», - проповедано в сутрах, так какое же занятие отделено от милости Будды? Вот мы всё смотрим на себя в зеркала, любуемся на свои отражения в воде. Но разве не Шакьямуни, Прошедший свой Путь, принимает на себя наши страдания, разве не он помогает нам выплыть?
Вот всадник на скаку быстро достаёт стрелу из колчана, головорез выхватывает меч и называет своё имя: разве не силою Будды Шакьямуни они в этот раз выплыли, получили человечий облик? Значит, и их дела неотделимы от милости Будды!
Когда временами задумываешься об этом и тоскуешь - то тут-то и начинается, должно быть, осознание милости Исконного учителя. Думая так и продолжая жить в этом мире, разве мы, глядя на ту свитскую даму некоей особы, не поймём её? Хотел бы я, чтобы люди, кто увидит здесь след её жизни, поняли, что она была права.
По чьей милости мы выплыли сюда, стали теми, кто отличает хорошее от дурного? Можем ли мы пренебрегать им?! Конечно, повелевать ветрами, лежать на облаках, не мараться мирской пылью и так проводить годы - достойные индийские и китайские монахи в древности могли, но сколь важнее было то, что они понимали дела Шакьямуни, Прошедшего свой Путь! Если жить одному в глубине гор в хижине, понять это легко, как легко трава гнётся под ветром; но если выйти оттуда в тягостный здешний мир - трудно сохранить покой, как трудно луне оставаться в покое на волнах. Кто справится с собой, овладеет сердцем - тот тем самым поймёт и дела Будды.
Выйдя из усадьбы той госпожи, я по пути только и делал, что повторял имя Будды. В старину почитаемый Маудгальяяна в дальнем краю, не найдя дороги обратно, произнёс имя Будды -¬ и голос его издалека был слышен там, где пребывал Будда, почитаемый Ананда усомнился: кто это возглашает имя Будды? А Будда отвечал: Маудгальяяна сбился с дороги и взмолился ко мне. Вот я и подумал: а ведь и нынешние наши голоса достигают слуха Будды, постоянно пребывающего в небе у Святой горы! И о нас и Ананда, и Будда сказали бы теми же словами, как в древности. В этом я уверен и на это надеюсь.
Итак, думал я, даже змея в траве, боящаяся людей, вполне могла быть в древности человеком. Ивовые брови изгибались изящно, весенняя дымка смущалась перед её красотою… Перед орхидейным её благоуханием смущались четыре стороны света… С осенним ветром доносилось её имя… А мы, ничтожные, теперь, видя её, пугаемся, бежим прочь. Разве не горько!
Просто у людей помыслы разные: что-то порой любят, а порой этого же боятся. Супруга Лянского государя У-ди - сколь прекрасно было всё вокруг неё! А после смерти она стала большой змеёй и явилась укорять государя.
Отныне не буду брезговать ни змеями, ни червями, не буду сторониться их! - решил я. В прошлые века, быть может, это были мои родители или возлюбленные? И конечно, Будда всё множество живых равно жалеет, как собственных детей, милует их, и думать о них с отвращением - значит отдалиться от помыслов Будды. Обо всём этом я думал так и этак. И мне хотелось написать о делах Будды, и я рад, что представился случай это сделать.
История про Будду и его учеников, Ананду и Маудгальяяну, про которую тут идёт речь, кажется, была в «Стародавних повестях», в следующий раз авось покажем ее.
О том, как свитская дама некой знатной особы возложила свои надежды на Будду Шакьямуни
Это дело совсем недавнее: случилось мне быть знакомым со свитской дамой некой знатной особы.
Однажды эта дама слегла в болезни, мне о том рассказали, мне стало безмерно жаль её, но я подумал: сейчас не лучшее время для посещений, наверное, в доме соблюдают удаление от скверны, пока туда не пойду. И медлил, так прошло несколько дней.
Я прослышал, что теперь не будет дурно, если я посещу тот дом, и направился туда. Госпожа так ослабла, что стала сама на себя не похожа. К западу от ее ложа я увидел за ширмой образ Будды Шакьямуни, к его руке были привязаны нити пяти цветов, госпожа лежала, держась за них. Я сказал:
- Вот оно что. Я тоже хотел бы возродиться в стране будды. К которой из Чистых земель стремится ваше сердце?
- Я привыкла полагаться вот на него, так что хотела бы возродиться в Чистой земле Святой горы.
Сейчас я думаю: не то чтобы много людей желало возродиться именно в этой Чистой земле. Но разве кто-то из будд не дал клятвы вести за собою людей? И уж конечно, среди них Шакьямуни, Прошедшего свой Путь, Исконного учителя, следует почитать. А его земля, как толкует Великий учитель Тянь-тай, зовётся землёй Истинного воздаяния.
А ещё она зовётся землёй Равного пребывания. Значит, раз это Чистая земля, где все равны, обычному человеку возродиться там нетрудно! И ещё: пусть даже в Индии всё заросло густыми травами и деревьями, если попадёшь ныне на Святую гору и получишь там тело простого человека, «пятнадцатый из шестнадцати архатов, почитаемый Аджита, вместе со спутниками, тысячей и пятью сотнями архатов, смилуется и поможет тебе». Так сказано в «Записках о вечности Закона». Архаты, надо думать, станут учить тебя, ты отдалишься от страстей и направишься к просветлению.
Лишь только задумаешься над этим - а ведь это весьма редкостно и ценно! И ведь к какой бы Чистой земле ты ни стремился, Будда обращён к нам, он - господин Единого века, а потому его нужно чтить непременно.
Если в тишине размышлять дальше, то Исконный Учитель, Шакьямуни, Прошедший свой путь, ради нас, никчёмных, сошёл в этот скверный мир, проповедал учения великие и малые, и после того как ушёл, до сих пор всяческими способами наставляет нас; но мы, лишь немного усвоив его уроки, устремляемся то к одной, то к другой Чистой земле, а чему он учил - оставляем в стороне. Как же так? - думаю я.
Когда продолжаю размышлять о том, как редкостны и ценны, как дороги дела Шакьямуни, из глаз невольно льются слёзы. Обратимся к «Сутре о цветке милосердия»: в ней мы найдём краткую запись его обета. Прочтём: «Если те, кому я давал наставления, являясь во всевозможных телах, когда их жизнь окончится, сойдут на три дурных пути и не родятся в моей стране, - все верные законы, которым я их обучал ради просветления издревле и доныне, истают-исчезнут, все благие заслуги, которые я пытался накопить, будут всё равно что не накоплены!» - так он поклялся. И ещё: «Кто совершил пять наихудших злодеяний, создал себе неблагую карму и должен низойти в подземные темницы Беспросветные - тому я приду на помощь, приму на себя его страдания, чтобы этот человек смог встретиться со всеми буддами и войти во дворец нирваны» - поклялся он. Редкостно и ценно читать такое! С тех пор как дал клятву бодхисаттвы, он несчётное число раз жертвовал собой, расставался с жизнью, и заслуги, которые он накопил, он без остатка отдал нам, никчёмным. Сколь многим мы ему обязаны!
И - как глупо! Мы от всего сердца растим дурные плоды, приносим десятки тысяч горестей Великому святому, выше всех почитаемому в мирах. Вину нашу не выразить словами! «Все дела вплоть до заботы о народе, управления страной Будда даровал нам, оделив своей мудростью», - проповедано в сутрах, так какое же занятие отделено от милости Будды? Вот мы всё смотрим на себя в зеркала, любуемся на свои отражения в воде. Но разве не Шакьямуни, Прошедший свой Путь, принимает на себя наши страдания, разве не он помогает нам выплыть?
Вот всадник на скаку быстро достаёт стрелу из колчана, головорез выхватывает меч и называет своё имя: разве не силою Будды Шакьямуни они в этот раз выплыли, получили человечий облик? Значит, и их дела неотделимы от милости Будды!
Когда временами задумываешься об этом и тоскуешь - то тут-то и начинается, должно быть, осознание милости Исконного учителя. Думая так и продолжая жить в этом мире, разве мы, глядя на ту свитскую даму некоей особы, не поймём её? Хотел бы я, чтобы люди, кто увидит здесь след её жизни, поняли, что она была права.
По чьей милости мы выплыли сюда, стали теми, кто отличает хорошее от дурного? Можем ли мы пренебрегать им?! Конечно, повелевать ветрами, лежать на облаках, не мараться мирской пылью и так проводить годы - достойные индийские и китайские монахи в древности могли, но сколь важнее было то, что они понимали дела Шакьямуни, Прошедшего свой Путь! Если жить одному в глубине гор в хижине, понять это легко, как легко трава гнётся под ветром; но если выйти оттуда в тягостный здешний мир - трудно сохранить покой, как трудно луне оставаться в покое на волнах. Кто справится с собой, овладеет сердцем - тот тем самым поймёт и дела Будды.
Выйдя из усадьбы той госпожи, я по пути только и делал, что повторял имя Будды. В старину почитаемый Маудгальяяна в дальнем краю, не найдя дороги обратно, произнёс имя Будды -¬ и голос его издалека был слышен там, где пребывал Будда, почитаемый Ананда усомнился: кто это возглашает имя Будды? А Будда отвечал: Маудгальяяна сбился с дороги и взмолился ко мне. Вот я и подумал: а ведь и нынешние наши голоса достигают слуха Будды, постоянно пребывающего в небе у Святой горы! И о нас и Ананда, и Будда сказали бы теми же словами, как в древности. В этом я уверен и на это надеюсь.
Итак, думал я, даже змея в траве, боящаяся людей, вполне могла быть в древности человеком. Ивовые брови изгибались изящно, весенняя дымка смущалась перед её красотою… Перед орхидейным её благоуханием смущались четыре стороны света… С осенним ветром доносилось её имя… А мы, ничтожные, теперь, видя её, пугаемся, бежим прочь. Разве не горько!
Просто у людей помыслы разные: что-то порой любят, а порой этого же боятся. Супруга Лянского государя У-ди - сколь прекрасно было всё вокруг неё! А после смерти она стала большой змеёй и явилась укорять государя.
Отныне не буду брезговать ни змеями, ни червями, не буду сторониться их! - решил я. В прошлые века, быть может, это были мои родители или возлюбленные? И конечно, Будда всё множество живых равно жалеет, как собственных детей, милует их, и думать о них с отвращением - значит отдалиться от помыслов Будды. Обо всём этом я думал так и этак. И мне хотелось написать о делах Будды, и я рад, что представился случай это сделать.
История про Будду и его учеников, Ананду и Маудгальяяну, про которую тут идёт речь, кажется, была в «Стародавних повестях», в следующий раз авось покажем ее.