Мудзю: Итиэн. Зерцало жён (1)
Мудзю: Итиэн 無住一円 (1226-1312) уже знаком читателям этого дневника как составитель « Собрания песка и камней». Но у него есть и другие сочинения, в том числе - небольшая книга под заглавием «Цума-кагами» (妻鏡, 1300 г.). По жанру это «проповедь, записанная азбукой», кана хо:го, с несколькими вставными рассказами сэцува. Традиции проповедей разных школ Мудзю: изучил хорошо, скорее всего, и сам проповедовал - для своих постоянных прихожан и для путников, которые останавливались на станции.
Известно, что среди слушателей Мудзю: были женщины, мирянки и «монахини в миру», в том числе жёны воинов из семьи Ямада, самой влиятельной в окрестностях Мия (сам Тё:бодзи, «храм Материнского долголетия», где служил Мудзю:, был основан в честь одной из женщин этого семейства). Однако, хотя заглавие «Цума-кагами» буквально значит «Зерцало жён» (даже не просто «женщин», а «мужних жён»), Мудзю: здесь рассуждает далеко не только и не столько о женщинах. К кому же он обращается в этой книге?
В японской словесности слово «зерцало» в заглавиях сочинений к концу XIII в. уже было прочно связано с одним из жанров: с большими повествованиями об истории Японии, которые пришли на смену государственным летописям, когда в X в. летописная традиция сошла на нет. Традиция исторических кагами началась с «Великого зерцала» (大鏡, «Оокагами», XI в.), а в эпоху Камакура её продолжали несколько сочинений, в том числе «Зерцало Восточных земель» (吾妻鏡 или 東鑑, «Адзума-кагами»), где изложены предыстория и история камакурского сёгуната с 1180 по 1266 г. Одни «зерцала» ближе к художественному изложению, другие к простой хронике, в них могут быть указаны повествователи (таковы старцы, вспоминающие славное прошлое в «Великом зерцале») или нет. Но для всех них важна общая установка: рассказ о прошлом - это зеркало, где люди могут и должны увидеть самих себя, череда примеров, на которых следует учиться.
В одном из вариантов заглавие «Адзума-кагами» пишется почти так же, как «Цума-кагами», с разницей в один знак. Как для воинов камакурской Ставки хроника «Адзума-кагами» призвана была стать одной из главных в их самосознании (кому мы служим, каковы наши цели, долг и права), так и читателям Мудзю: книга «Цума-кагами» должна была помочь в поисках ответов на вопросы: кто мы такие и как живём? Задачи «Зерцала жён» гораздо скромнее, чем у составителей «Зерцала Восточных земель», так что заглавие «Цума-кагами», если оно отсылает к «Адзума-кагами», можно считать примером дзэнской иронии Мудзю:.
В китайском буддийском каноне, принятом в Японии, есть свои «зерцала». Там это обычно собрания выдержек из сутр и трактатов: основные положения учения и примеры к ним. Из буддийских «зерцал» для Мудзю: Итиэна особенно важны записки «Зерцало школ» (宗鏡録 кит. «Цзунцзин-лу», яп. «Сю:кё:-року», ТСД 48, № 2016) - обширный свод наставлений китайской традиции чань, которую продолжает в Японии дзэн. Мудзю: Итиэн нередко цитирует китайских наставников не напрямую, а по цитатам, вошедшим в записки Юн-мина Янь-шоу. Но, насколько известно, сам Мудзю: не задумывал своё «Зерцало» как большой сборник, хоть сколько-то сопоставимый с «зерцалами» из канона. В конце своей книги он объясняет, почему дал ей такое заглавие: «Если постоянно будешь сверяться с этой записью, увидишь в ней себя как человека, у кого есть сердце, как человека, имеющего помыслы о Пути». Исходя из этого, выражение цума-кагами можно понять так: книга должна стать для читателя таким же постоянным спутником, как обычное домашнее зеркало для замужней женщины.
Кто те «жёны», для кого пишет Мудзю:, - если перед нами вообще книга для женщин? Рассуждениям о женской судьбе здесь отведено сравнительно немного места, по большей части наставления равно относятся ко всем людям: о счастье родиться человеком и о том, как важно не растратить впустую эту свою жизнь, чтобы не возродиться в следующий раз животным или узником ада, а продвинуться вперёд по Пути Будды. Впрочем, почти то же самое можно сказать и о тех камакурских текстах, которые явно написаны для женщин: например, Нитирэн в письмах к ученицам чаще говорит обо всех людях как «детях Будды», не различая сынов и дочерей.
Вообще в эпоху Камакура, наряду с другими забытыми традициями японского буддизма, стало возрождаться и подвижничество для женщин. Монахинь как таковых было очень мало, но заметную роль в Японии и в XIII в., и раньше играли «монахини в миру» - женщины, принявшие обеты, но жившие по-прежнему со своими семьями. И в столичных чиновных семьях, и в восточных воинских такой монашеский путь был обычным для вдов и частым - для старших женщин, уже вырастивших детей. Нередко именно «монахини в миру» занимались обрядовыми делами своей семьи: решали, какие подношения делать в храмы, кого из монахов приглашать совершать обряды и т.д. Привлечь этих слушательниц на свою сторону старались и наставники старых школ, и проповедники новых учений.
В Японии известны и достаточно влиятельны были две основные точки зрения на женское буддийское подвижничество. С одной стороны, женщины больше подвержены заблуждениям и страстям, потому и заповедей для монахинь Будда дал больше, чем для монахов. Женщина может быть подвижницей и в итоге переродиться мужчиной, но не сможет так далеко продвинуться по Пути Будды, чтобы в ближайшей будущей жизни стать буддой, богом Брахмой, богом Индрой, праведным государем или царём демонов. Таковы «пять препятствий» для любой женщины; об истории их осмысления в Японии. С другой стороны, всякое живое существо способно стать буддой уже в нынешнем рождении - независимо от пола, племени и других признаков, присущих ему в мире непостоянства. Всё это «плоды» прежних деяний, полученные по закону воздаяния, и их можно преодолеть: или собственными стараниями, или благодаря «силе Другого», то есть помощи кого-то из будд и бодхисаттв. Согласовать эти два подхода или выбрать один из них японские наставники как правило не пытались, но применяли то один, то другой в зависимости от контекста проповеди. На «пять препятствий» упор делался тогда, когда говорилось, что женщинам нужно особенно стараться, раз им предстоит более долгое совершенствование, чем мужчинам, - или когда предлагалось какое-то чудесное средство, спасительное даже для женщин (а значит, для мужчин и подавно). Кроме того, женщины как существа более грешные обсуждались в текстах, обращённых к мужчинам, когда там речь шла о важности мужского целомудрия.
О том, что женщина может достичь конечной цели подвижничества, Мудзю:, как и другие японские авторы, говорит в основном в двух случаях: когда обсуждает путь всеобщего спасения, указанный Буддой Сякамуни в «Лотосовой сутре», и путь возрождения в Чистой земле будды Амиды. Здесь два главных примера - Дочь царя драконов и царица Вайдехи (см. перевод и примечания к нему). Сама «природа будды», которую человек носит в себе и взращивает, чтобы однажды она раскрылась, нередко именуется «зародышем будды», и тогда всё подвижничество можно описать как беременность, беря за образец то самое «нечистое» женское тело (так - в «Сутре о царице Шримале» 勝鬘經, яп. «Сё:ман-гё:»).
Если в «Зерцале жён» можно усмотреть какое-то женоненавистничество, то в гораздо большей степени эту книгу следовало бы назвать «антиклерикальной», ведь о дурных монахах Мудзю: здесь рассказывает гораздо больше, чем о женщинах. При этом он выступает как «наставник по обрядам» 祈祷師, кито:си. Он разбирает вопросы, значимые как раз для такого наставника, в том числе - могут ли люди молитвами и обрядами помочь другому человеку возродиться в Чистой земле, или для этого необходимо молиться самому. Говоря о монахах, исполнителях обрядов, Мудзю: опять-таки старается избежать пристрастной односторонности. Он говорит, что мирянам не следует выбирать себе монаха для проповеди или для совершения обряда (по соображениям родства, престижа или по каким-то другим): правильнее обращаться при надобности к любому монаху и в его лице искать себе прибежища у всей буддийской общины в целом. В то же время Мудзю: указывает: нередко монахи лишь притворяются подвижниками, а сами ищут славы и корысти, и обращение к таким учителям приносит не пользу, а вред.
Из буддийских путей Мудзю: в «Зерцале жён» подробно обсуждает четыре: это следование заповедям, молитва к будде Амиде, «созерцание» и «таинства». Тем самым он выдерживает равновесие между старыми школами и новыми движениями. Насколько можно судить по сочинениям Мудзю:, «таинства», то есть обряды, обращённые к разным буддам и богам и нацеленные на «пользу и выгоду в здешнем мире», а также учение о них, разработанное в школах Сингон и Тэндай, составляли основу тогдашнего буддизма: к таким обрядам прибегало большинство мирян, и большинству монахов приходилось проводить их. Возвращение к заповедям Будды было самым влиятельным из обновленческих направлений в старых школах (его представляли Мёэ, Эйдзон и другие знаменитые монахи эпохи Камакура). Радикальный амидаизм и дзэн Мудзю: в «Зерцале жён» не обсуждает, но показывает и моления к Амиде, и «созерцание» как пути, уже хорошо известные японцам и не обязательно исключающие другие виды подвижничества. Как наставник Мудзю: предлагает своим ученикам и ученицам - и тем, кто ведёт обычную мирскую жизнь, и тем, кто монашествует в миру, - большой выбор способов пройти Путь Будды и показывает: в непостоянном мире всегда можно найти себе подходящее средство для освобождения.
Статуя Мудзю: в Тё:бодзи с подношениями
Зерцало жён
Трудно возродиться в теле человека. Сейчас мы родились людьми - но хотя и видим собственными глазами мучительное непостоянство рождений и смертей, сердцем не ужасаемся, а потому почти уже уподобились деревьям или камням. Трудно встретиться с учением Будды. Сейчас мы его уже встретили - но хотя ушей наших оно касается, мы его не осваиваем, а потому едва ли не уподобились зверям, одетым в человечью шкуру. Не знаем самих себя, помыслами блуждаем среди помыслов. Так пьяные сами не понимают, что пьяны, и смеются над теми, кто не пьян; спящие в долгой ночи не понимают в грёзах, что грезят, и бредят во сне, - таковы и мы. Нас вырастили, а мы в итоге растаем вместе с росой на Северном кладбище; нас воспитали, а мы понапрасну рассеемся вместе с дымом костра над Восточными холмами.
Ради нынешнего своего тела мы обрываем жизни живых существ и пробуем на вкус их мясо, по-глупому желая богатства, измышляем хитрости, как раздобыть одежду и пищу. Такое богатство подобно сладкому яду. Опьянённые им, мы не следуем по пути Будды. Сладкая росинка нынешнего века станет в будущей жизни раскалённым железным шаром, - так сказано. Глупо! Чтобы прокормить нынешнее тело, что досталось нам лишь на день, мы губим свои же тела и сердца во многих рождениях, в нескончаемых веках! А потому небожители и бессмертные сокрушаются от стыда за нас, заламывая руки, будды и боги скорбят о нас, сгорая нутром. Счастливые люди, обретшие воздаяние на небесах, тешатся своей радостью и не имеют горьких помыслов о грязных землях, а несчастные, те, кто шёл дурными путями и кому воздалось горем на трёх дорогах, терзаются страданиями и забывают о поисках Пути Будды.
Граница между страданием и радостью, промежуток между благом и злом - это жизнь в мире людей. Обрести такую жизнь - удача столь же редкая, сколь мало земли помещается под ногтем. А круговращение на других, дурных путях столь же долго, сколь огромна вся великая земля, - так сказано. На протяжении всей жизни наши помыслы следуют только дурному и пренебрегают добрым, внутри сердца копятся последствия одних лишь дурных деяний. Алчностью мы создаём себе причину для рождения в мире голодных духов, и потому, когда нынешнее тело разрушается, алчный человек является в теле голодного духа. Гневом мы создаём причину для рождения в подземных темницах, и потому, когда человек умирает, гнев его становится адским пламенем и сжигает его. Глупостью мы создаём причину для возрождения животным, в будущей жизни глупец обретает обличье животного и страдает, когда его мучают и убивают. Кто затевал раздоры, любил войну, тот попадает на путь демонов сюра и непрестанно терпит мучения. Те люди, кто от случая к случаю соблюдал пять заповедей, возродятся снова в мире людей, но те из них, кто в нынешней жизни скареден, родятся бедняками, чванные - презренными, клеветникам и хулителям воздастся немотой, неверующим - слепотой и глухотой, а нарушители заповедей получат такие тела, чьи коренные свойства все ущербны. А у тех, кто строго соблюдал заповеди, все шесть коренных свойств будут совершенными. Кто не забывал о подаянии беднякам, родится в богатой семье, кто помнил о почтении к людям, родится знатным, сострадательный - долгожителем, терпеливый - здоровым. А кто привык убивать живых, у того жизнь будет коротка и болезней много. Те, кто обладал двумя достоинствами - был верен заповедям и стоек в созерцании - те обретут воздаяние на небесах, но у кого из них заблуждения и страсти прежде были сильны, те небожители, когда их небесная радость исчерпается, испытают страдания, явят пять признаков упадка, и в итоге могут низойти в подземные темницы. Есть такое сравнение: стрела пущена в небо и летит, но когда сила, приданная ей тетивою лука, исчерпается, она снова упадёт на землю.
Все те люди, кто по-мирскому добр, кто заботится об отце и матери, строит пагоды и всяческими заслугами укрепляет свои благие корни, - обретают благое рождение в мире людей или на небесах и хотя бы какое-то время живут в радости. Но это - одно, и совсем другое - истинное подвижничество, за которое воздаётся плодом будды, просветлением. И всё же те люди не подвергаются страданиям, не падают на дурные пути, но вместо этого рождаются во благих местах, могут приблизиться к Закону Будды и завязать с ним связь. А что называют подвижничеством ради просветления, о том будет сказано ниже.
Примечания
Северное кладбище - 北芒, кит. Бэй-ман близ Лояна, место погребения государей и сановников.
Восточные холмы, здесь - 東垡, кит. Дун-тай, местность на полуострове Шаньдун, знаменитая явлениями духов.
Три (дурные) дороги - миры ада, голодных духов и животных.
«Так сказано…» - в «Сутре о нирване» (涅槃経, «Нэхан-гё:», ТСД 12, № 374, 809с). Будда говорит о том, как мала вероятность возродиться человеком, и поясняет свои слова сравнением: вот такая доля (крупица земли под ногтем) - человеческое рождение, а вот такая (вся остальная земля) - рождения в других мирах.
Пять заповедей - запреты на убийство, воровство, разврат, приём опьяняющих веществ и ложь.
Коренные свойства - пять чувств и ум.
Пять признаков упадка упоминаются в «Абхидхармакоше» (倶舎論, «Куся-рон», ТСД 29, № 1558, 56с) и в «Сутре о нирване» (ТСД 12, 478b). У небожителей загрязняются одеяния, вянут цветы в венках, тела начинают потеть, дурно пахнуть, пропадает радость жизни на небе. Есть и другой список пяти признаков: пропадает радость в голосе, меркнет сияние, исходящее от тела, кожа намокает при купании, пропадает независимость от внешних предметов, взор помрачается.
Благие корни - задатки, способствующие продвижению по пути Будды к освобождению.
«Завязать связь» - 結縁, кэтиэн, такая связь позволяет в будущей жизни снова встретиться с учением Будды и попытаться освоить его.
<…> Глупцы говорят: «Вот, человека называют мудрецом, а между тем, нутро его беспокойно, в помыслах у него есть тяга к богатству. Когда мёрзнет, он ищет одежды, когда голоден, хочет еды. Сердце, полное жадных желаний, у него точно такое же, как и у глупца-мирянина». Есть две разновидности мудрецов. Для одних главное - слава и выгода, с самого начала у них нет помыслов о Пути. Ради процветания в одной лишь нынешней жизни они морочат толпу глупцов и безумцев - мирян, оставшихся дома; чтобы утолить жажду наживы, они изучают Закон Будды, читают наизусть трудные книги и получают славу мудрых. Ведя нечистую проповедь Закона, они желают подношений, льстят мирянам, молятся о счастливом воздаянии для себя, свершая трудные дела, мучительные дела, взывают к главному почитаемому, живут одиноко в лесных обителях, предстают в обличии мудрых, добрых, святых людей. Но деяния их внутренне грязны, пусты, временны, неистинны, а помыслы их исконно и по природе полны сильными желаниями, поэтому они внутренне беспокойны, желают богатства и оказываются ещё глупее, чем глупцы-миряне. Они пятнают чистый Закон Будды мирской нечистотой, и потому они ещё хуже глупцов.
Вторые же изначально и по природе умеренны, милосердие их глубоко; эти люди помнят о Пути и заботятся об одном великом деле жизни и смерти, следуют по Пути Будды, ищут себе мудрых друзей, следуют за учением Будды, соблюдают заповеди Будды, и потому не бывает такого, чтобы они вредили себе, вредили другим, вредили нынешней своей жизни, вредили будущему веку. Таковы сто превращений мудрого друга: он гневается, когда толпы наихудших людей делают, что им вздумается, следуют призывам ложных страстей, поддаются демонским козням, громоздят одни деяния на другие, добавляют злое к злому. Мудрый скорбит о них, и чтобы остановить их, применяет уловку, пытается их увещевать. Будда и сам принимает грозный облик, облачается в доспехи, подобно небожителям <…>, вооружается луком и стрелами и является в гневном обличии.
Что до богатства мудреца, то изначально никакая из вещей не имеет собственной природы, поэтому у него и нет глубоких желаний в сердце. Однако он собирает вещи, не привязываясь к ним, распространяет Закон Будды, поддерживает свою жизнь, заботится о телах будд- и ради этого временно собирает имущество. На взгляд глупых людей в этом он равен мирянину, однако в мудрых помыслах мудреца всё это оборачивается пользой - преобразованием других, - и здесь нет ничего кроме дел Будды. Одни наставники требуют строго, другие дают послабления, но всё это - уловки Великого Святого. Таковы должны быть те, кто знает границу между мудростью и глупостью.
Сравним: некий человек подошёл к берегу глубокой пучины. Над обрывом стоят трое людей. Одному из них сказали: прыгай вниз! Он не раздумывая прыгнул, канул в воду и лишился жизни. Он подобен ребёнку или пьяному, подобен безумцу и глупцу. Он не различает «да» и «нет», путается в причинах и последствиях. Он не знает, что вода глубока, не понимает, что утонет. Мы, глупцы, подобны ему. Встречая дурных друзей, творим дурные дела, совершаем грехи, и поддаваясь грехам, теряем жизнь; или желаем богатства и в будущей жизни попадаем на дурные пути, как тот, кто не знает, как выплыть. Другому человеку сказали: прыгай! - а он не прыгнул. Такой человек хорошо понимает мирские путеводные основы, знает и основы выхода из мира, понимает, что прыгнув в пучину, непременно погибнет, а свершив дурные деяния, непременно низойдёт на дурные пути. Он знает изречение: избегай дурного и упражняйся в добром, ему понятны слова: отсекай желания и свидетельствуй об основе. Эти люди ясно видят то, что мелькает перед взором глупцов, и миряне ценят их. А третьему человеку сказали: прыгай! - и он тут же прыгнул, и так же свободно держался в воде, как водяная птица <…>. Хотя и упал в воду, словно бы остался на суше. А когда был на суше - словно бы пребывал в воде. Таково сердце мудреца. Он вообще не заботится о таких двух вещах, как благо и зло, его не беспокоит, чиста или грязна вода в великом море. Он подобен тем, кто не страдает и от нечистоты великой земли. <…> Древние говорили: «Грех, совершаемый мудрецом, подобен железному горшку. Хотя и тяжёл, не тонет. Грех, совершаемый глупцом, подобен камешку: тонет, хотя и мал».
Государыня Мацури, мать Гиды, нарушала лишь одну заповедь: не пить допьяна; Васюмитта распутничала, но совершала подвижнические деяния Бона; если бы они обе не были мудры, их поступков нельзя было бы понять. Сякамуни, пришедший своим путём, единственный почитаемый в трёх мирах, был буддой извечно, и всё же у него было трое сыновей от трёх жён, это монахи-бику Убама, Рагора и Благая Звезда. Но нельзя сказать, что Будда был нечист. Царевич Сё:току был отпечатком следа Внимающего Звукам, Спасителя Мира, явившегося в превращённом теле в нашей стране, чтобы распространить Закона Будды. И при этом у него было пятеро детей. Кроме того, он погубил Морию, совершил грех убийства живого, но нельзя сказать, что царевич был беззаконен. Поступки их всех - это великое подвижничество бодхисаттв, заслуги, приносящие плод будды, задуманные как уловки на пользу живым. Мудрецы говорят: деяния - это и есть освобождение, они постигают и выявляют то правило, что благо и зло - не два; понимают ту основу, что у заблуждения и просветления сущность одна <…>.
Примечания
«Заботится о телах будд» - то есть изготовляет статуи или картины, изображающие будд, и делает им подношения: благовониями, цветами и др.
Мацури末利, санскр. Маллика, - супруга царя Прасенаджита и мать царевича Джеты 祇陀, яп. Гида, современница и почитательница Будды. По преданию, Маллика подносила своему супругу вино, чтобы тот опьянел и забыл о своих дурных замыслах.
Васюмитта 和須蜜多, санскр. Васумитра, куртизанка, обратившая своё ремесло в способ милосердной заботы о мужчинах. Вместе с Малликой упоминается в сочинении китайского наставника Тянь-тая Чжи-и (天台智者, 538-597) «Махаянское прекращение неведения и постижение сути» (摩訶止観, «Мака сикан», кит. «Мо-хэ чжи-гуань», ТСД 46, № 1911, 17 с).
«Деяния Бона» - 梵行, бонгё:, санскр. брахмачарья, здесь - деяния, сообразные заповедям (всем, кроме заповеди целомудрия, хотя именно оно чаще всего имеется в виду под брахмачарьей). Буддийские наставники объясняют это выражение так: чистые деяния называются «деяниями Бона», потому что позволяют возродиться на небесах близ бога Бона (санскр. Брахма).
О царевиче Сё:току и его враге Мононобэ-но Мории мы писали тут. Спаситель Мира, здесь - бодхисаттва Каннон.
(Продолжение будет)
Известно, что среди слушателей Мудзю: были женщины, мирянки и «монахини в миру», в том числе жёны воинов из семьи Ямада, самой влиятельной в окрестностях Мия (сам Тё:бодзи, «храм Материнского долголетия», где служил Мудзю:, был основан в честь одной из женщин этого семейства). Однако, хотя заглавие «Цума-кагами» буквально значит «Зерцало жён» (даже не просто «женщин», а «мужних жён»), Мудзю: здесь рассуждает далеко не только и не столько о женщинах. К кому же он обращается в этой книге?
В японской словесности слово «зерцало» в заглавиях сочинений к концу XIII в. уже было прочно связано с одним из жанров: с большими повествованиями об истории Японии, которые пришли на смену государственным летописям, когда в X в. летописная традиция сошла на нет. Традиция исторических кагами началась с «Великого зерцала» (大鏡, «Оокагами», XI в.), а в эпоху Камакура её продолжали несколько сочинений, в том числе «Зерцало Восточных земель» (吾妻鏡 или 東鑑, «Адзума-кагами»), где изложены предыстория и история камакурского сёгуната с 1180 по 1266 г. Одни «зерцала» ближе к художественному изложению, другие к простой хронике, в них могут быть указаны повествователи (таковы старцы, вспоминающие славное прошлое в «Великом зерцале») или нет. Но для всех них важна общая установка: рассказ о прошлом - это зеркало, где люди могут и должны увидеть самих себя, череда примеров, на которых следует учиться.
В одном из вариантов заглавие «Адзума-кагами» пишется почти так же, как «Цума-кагами», с разницей в один знак. Как для воинов камакурской Ставки хроника «Адзума-кагами» призвана была стать одной из главных в их самосознании (кому мы служим, каковы наши цели, долг и права), так и читателям Мудзю: книга «Цума-кагами» должна была помочь в поисках ответов на вопросы: кто мы такие и как живём? Задачи «Зерцала жён» гораздо скромнее, чем у составителей «Зерцала Восточных земель», так что заглавие «Цума-кагами», если оно отсылает к «Адзума-кагами», можно считать примером дзэнской иронии Мудзю:.
В китайском буддийском каноне, принятом в Японии, есть свои «зерцала». Там это обычно собрания выдержек из сутр и трактатов: основные положения учения и примеры к ним. Из буддийских «зерцал» для Мудзю: Итиэна особенно важны записки «Зерцало школ» (宗鏡録 кит. «Цзунцзин-лу», яп. «Сю:кё:-року», ТСД 48, № 2016) - обширный свод наставлений китайской традиции чань, которую продолжает в Японии дзэн. Мудзю: Итиэн нередко цитирует китайских наставников не напрямую, а по цитатам, вошедшим в записки Юн-мина Янь-шоу. Но, насколько известно, сам Мудзю: не задумывал своё «Зерцало» как большой сборник, хоть сколько-то сопоставимый с «зерцалами» из канона. В конце своей книги он объясняет, почему дал ей такое заглавие: «Если постоянно будешь сверяться с этой записью, увидишь в ней себя как человека, у кого есть сердце, как человека, имеющего помыслы о Пути». Исходя из этого, выражение цума-кагами можно понять так: книга должна стать для читателя таким же постоянным спутником, как обычное домашнее зеркало для замужней женщины.
Кто те «жёны», для кого пишет Мудзю:, - если перед нами вообще книга для женщин? Рассуждениям о женской судьбе здесь отведено сравнительно немного места, по большей части наставления равно относятся ко всем людям: о счастье родиться человеком и о том, как важно не растратить впустую эту свою жизнь, чтобы не возродиться в следующий раз животным или узником ада, а продвинуться вперёд по Пути Будды. Впрочем, почти то же самое можно сказать и о тех камакурских текстах, которые явно написаны для женщин: например, Нитирэн в письмах к ученицам чаще говорит обо всех людях как «детях Будды», не различая сынов и дочерей.
Вообще в эпоху Камакура, наряду с другими забытыми традициями японского буддизма, стало возрождаться и подвижничество для женщин. Монахинь как таковых было очень мало, но заметную роль в Японии и в XIII в., и раньше играли «монахини в миру» - женщины, принявшие обеты, но жившие по-прежнему со своими семьями. И в столичных чиновных семьях, и в восточных воинских такой монашеский путь был обычным для вдов и частым - для старших женщин, уже вырастивших детей. Нередко именно «монахини в миру» занимались обрядовыми делами своей семьи: решали, какие подношения делать в храмы, кого из монахов приглашать совершать обряды и т.д. Привлечь этих слушательниц на свою сторону старались и наставники старых школ, и проповедники новых учений.
В Японии известны и достаточно влиятельны были две основные точки зрения на женское буддийское подвижничество. С одной стороны, женщины больше подвержены заблуждениям и страстям, потому и заповедей для монахинь Будда дал больше, чем для монахов. Женщина может быть подвижницей и в итоге переродиться мужчиной, но не сможет так далеко продвинуться по Пути Будды, чтобы в ближайшей будущей жизни стать буддой, богом Брахмой, богом Индрой, праведным государем или царём демонов. Таковы «пять препятствий» для любой женщины; об истории их осмысления в Японии. С другой стороны, всякое живое существо способно стать буддой уже в нынешнем рождении - независимо от пола, племени и других признаков, присущих ему в мире непостоянства. Всё это «плоды» прежних деяний, полученные по закону воздаяния, и их можно преодолеть: или собственными стараниями, или благодаря «силе Другого», то есть помощи кого-то из будд и бодхисаттв. Согласовать эти два подхода или выбрать один из них японские наставники как правило не пытались, но применяли то один, то другой в зависимости от контекста проповеди. На «пять препятствий» упор делался тогда, когда говорилось, что женщинам нужно особенно стараться, раз им предстоит более долгое совершенствование, чем мужчинам, - или когда предлагалось какое-то чудесное средство, спасительное даже для женщин (а значит, для мужчин и подавно). Кроме того, женщины как существа более грешные обсуждались в текстах, обращённых к мужчинам, когда там речь шла о важности мужского целомудрия.
О том, что женщина может достичь конечной цели подвижничества, Мудзю:, как и другие японские авторы, говорит в основном в двух случаях: когда обсуждает путь всеобщего спасения, указанный Буддой Сякамуни в «Лотосовой сутре», и путь возрождения в Чистой земле будды Амиды. Здесь два главных примера - Дочь царя драконов и царица Вайдехи (см. перевод и примечания к нему). Сама «природа будды», которую человек носит в себе и взращивает, чтобы однажды она раскрылась, нередко именуется «зародышем будды», и тогда всё подвижничество можно описать как беременность, беря за образец то самое «нечистое» женское тело (так - в «Сутре о царице Шримале» 勝鬘經, яп. «Сё:ман-гё:»).
Если в «Зерцале жён» можно усмотреть какое-то женоненавистничество, то в гораздо большей степени эту книгу следовало бы назвать «антиклерикальной», ведь о дурных монахах Мудзю: здесь рассказывает гораздо больше, чем о женщинах. При этом он выступает как «наставник по обрядам» 祈祷師, кито:си. Он разбирает вопросы, значимые как раз для такого наставника, в том числе - могут ли люди молитвами и обрядами помочь другому человеку возродиться в Чистой земле, или для этого необходимо молиться самому. Говоря о монахах, исполнителях обрядов, Мудзю: опять-таки старается избежать пристрастной односторонности. Он говорит, что мирянам не следует выбирать себе монаха для проповеди или для совершения обряда (по соображениям родства, престижа или по каким-то другим): правильнее обращаться при надобности к любому монаху и в его лице искать себе прибежища у всей буддийской общины в целом. В то же время Мудзю: указывает: нередко монахи лишь притворяются подвижниками, а сами ищут славы и корысти, и обращение к таким учителям приносит не пользу, а вред.
Из буддийских путей Мудзю: в «Зерцале жён» подробно обсуждает четыре: это следование заповедям, молитва к будде Амиде, «созерцание» и «таинства». Тем самым он выдерживает равновесие между старыми школами и новыми движениями. Насколько можно судить по сочинениям Мудзю:, «таинства», то есть обряды, обращённые к разным буддам и богам и нацеленные на «пользу и выгоду в здешнем мире», а также учение о них, разработанное в школах Сингон и Тэндай, составляли основу тогдашнего буддизма: к таким обрядам прибегало большинство мирян, и большинству монахов приходилось проводить их. Возвращение к заповедям Будды было самым влиятельным из обновленческих направлений в старых школах (его представляли Мёэ, Эйдзон и другие знаменитые монахи эпохи Камакура). Радикальный амидаизм и дзэн Мудзю: в «Зерцале жён» не обсуждает, но показывает и моления к Амиде, и «созерцание» как пути, уже хорошо известные японцам и не обязательно исключающие другие виды подвижничества. Как наставник Мудзю: предлагает своим ученикам и ученицам - и тем, кто ведёт обычную мирскую жизнь, и тем, кто монашествует в миру, - большой выбор способов пройти Путь Будды и показывает: в непостоянном мире всегда можно найти себе подходящее средство для освобождения.
Статуя Мудзю: в Тё:бодзи с подношениями
Зерцало жён
Трудно возродиться в теле человека. Сейчас мы родились людьми - но хотя и видим собственными глазами мучительное непостоянство рождений и смертей, сердцем не ужасаемся, а потому почти уже уподобились деревьям или камням. Трудно встретиться с учением Будды. Сейчас мы его уже встретили - но хотя ушей наших оно касается, мы его не осваиваем, а потому едва ли не уподобились зверям, одетым в человечью шкуру. Не знаем самих себя, помыслами блуждаем среди помыслов. Так пьяные сами не понимают, что пьяны, и смеются над теми, кто не пьян; спящие в долгой ночи не понимают в грёзах, что грезят, и бредят во сне, - таковы и мы. Нас вырастили, а мы в итоге растаем вместе с росой на Северном кладбище; нас воспитали, а мы понапрасну рассеемся вместе с дымом костра над Восточными холмами.
Ради нынешнего своего тела мы обрываем жизни живых существ и пробуем на вкус их мясо, по-глупому желая богатства, измышляем хитрости, как раздобыть одежду и пищу. Такое богатство подобно сладкому яду. Опьянённые им, мы не следуем по пути Будды. Сладкая росинка нынешнего века станет в будущей жизни раскалённым железным шаром, - так сказано. Глупо! Чтобы прокормить нынешнее тело, что досталось нам лишь на день, мы губим свои же тела и сердца во многих рождениях, в нескончаемых веках! А потому небожители и бессмертные сокрушаются от стыда за нас, заламывая руки, будды и боги скорбят о нас, сгорая нутром. Счастливые люди, обретшие воздаяние на небесах, тешатся своей радостью и не имеют горьких помыслов о грязных землях, а несчастные, те, кто шёл дурными путями и кому воздалось горем на трёх дорогах, терзаются страданиями и забывают о поисках Пути Будды.
Граница между страданием и радостью, промежуток между благом и злом - это жизнь в мире людей. Обрести такую жизнь - удача столь же редкая, сколь мало земли помещается под ногтем. А круговращение на других, дурных путях столь же долго, сколь огромна вся великая земля, - так сказано. На протяжении всей жизни наши помыслы следуют только дурному и пренебрегают добрым, внутри сердца копятся последствия одних лишь дурных деяний. Алчностью мы создаём себе причину для рождения в мире голодных духов, и потому, когда нынешнее тело разрушается, алчный человек является в теле голодного духа. Гневом мы создаём причину для рождения в подземных темницах, и потому, когда человек умирает, гнев его становится адским пламенем и сжигает его. Глупостью мы создаём причину для возрождения животным, в будущей жизни глупец обретает обличье животного и страдает, когда его мучают и убивают. Кто затевал раздоры, любил войну, тот попадает на путь демонов сюра и непрестанно терпит мучения. Те люди, кто от случая к случаю соблюдал пять заповедей, возродятся снова в мире людей, но те из них, кто в нынешней жизни скареден, родятся бедняками, чванные - презренными, клеветникам и хулителям воздастся немотой, неверующим - слепотой и глухотой, а нарушители заповедей получат такие тела, чьи коренные свойства все ущербны. А у тех, кто строго соблюдал заповеди, все шесть коренных свойств будут совершенными. Кто не забывал о подаянии беднякам, родится в богатой семье, кто помнил о почтении к людям, родится знатным, сострадательный - долгожителем, терпеливый - здоровым. А кто привык убивать живых, у того жизнь будет коротка и болезней много. Те, кто обладал двумя достоинствами - был верен заповедям и стоек в созерцании - те обретут воздаяние на небесах, но у кого из них заблуждения и страсти прежде были сильны, те небожители, когда их небесная радость исчерпается, испытают страдания, явят пять признаков упадка, и в итоге могут низойти в подземные темницы. Есть такое сравнение: стрела пущена в небо и летит, но когда сила, приданная ей тетивою лука, исчерпается, она снова упадёт на землю.
Все те люди, кто по-мирскому добр, кто заботится об отце и матери, строит пагоды и всяческими заслугами укрепляет свои благие корни, - обретают благое рождение в мире людей или на небесах и хотя бы какое-то время живут в радости. Но это - одно, и совсем другое - истинное подвижничество, за которое воздаётся плодом будды, просветлением. И всё же те люди не подвергаются страданиям, не падают на дурные пути, но вместо этого рождаются во благих местах, могут приблизиться к Закону Будды и завязать с ним связь. А что называют подвижничеством ради просветления, о том будет сказано ниже.
Примечания
Северное кладбище - 北芒, кит. Бэй-ман близ Лояна, место погребения государей и сановников.
Восточные холмы, здесь - 東垡, кит. Дун-тай, местность на полуострове Шаньдун, знаменитая явлениями духов.
Три (дурные) дороги - миры ада, голодных духов и животных.
«Так сказано…» - в «Сутре о нирване» (涅槃経, «Нэхан-гё:», ТСД 12, № 374, 809с). Будда говорит о том, как мала вероятность возродиться человеком, и поясняет свои слова сравнением: вот такая доля (крупица земли под ногтем) - человеческое рождение, а вот такая (вся остальная земля) - рождения в других мирах.
Пять заповедей - запреты на убийство, воровство, разврат, приём опьяняющих веществ и ложь.
Коренные свойства - пять чувств и ум.
Пять признаков упадка упоминаются в «Абхидхармакоше» (倶舎論, «Куся-рон», ТСД 29, № 1558, 56с) и в «Сутре о нирване» (ТСД 12, 478b). У небожителей загрязняются одеяния, вянут цветы в венках, тела начинают потеть, дурно пахнуть, пропадает радость жизни на небе. Есть и другой список пяти признаков: пропадает радость в голосе, меркнет сияние, исходящее от тела, кожа намокает при купании, пропадает независимость от внешних предметов, взор помрачается.
Благие корни - задатки, способствующие продвижению по пути Будды к освобождению.
«Завязать связь» - 結縁, кэтиэн, такая связь позволяет в будущей жизни снова встретиться с учением Будды и попытаться освоить его.
<…> Глупцы говорят: «Вот, человека называют мудрецом, а между тем, нутро его беспокойно, в помыслах у него есть тяга к богатству. Когда мёрзнет, он ищет одежды, когда голоден, хочет еды. Сердце, полное жадных желаний, у него точно такое же, как и у глупца-мирянина». Есть две разновидности мудрецов. Для одних главное - слава и выгода, с самого начала у них нет помыслов о Пути. Ради процветания в одной лишь нынешней жизни они морочат толпу глупцов и безумцев - мирян, оставшихся дома; чтобы утолить жажду наживы, они изучают Закон Будды, читают наизусть трудные книги и получают славу мудрых. Ведя нечистую проповедь Закона, они желают подношений, льстят мирянам, молятся о счастливом воздаянии для себя, свершая трудные дела, мучительные дела, взывают к главному почитаемому, живут одиноко в лесных обителях, предстают в обличии мудрых, добрых, святых людей. Но деяния их внутренне грязны, пусты, временны, неистинны, а помыслы их исконно и по природе полны сильными желаниями, поэтому они внутренне беспокойны, желают богатства и оказываются ещё глупее, чем глупцы-миряне. Они пятнают чистый Закон Будды мирской нечистотой, и потому они ещё хуже глупцов.
Вторые же изначально и по природе умеренны, милосердие их глубоко; эти люди помнят о Пути и заботятся об одном великом деле жизни и смерти, следуют по Пути Будды, ищут себе мудрых друзей, следуют за учением Будды, соблюдают заповеди Будды, и потому не бывает такого, чтобы они вредили себе, вредили другим, вредили нынешней своей жизни, вредили будущему веку. Таковы сто превращений мудрого друга: он гневается, когда толпы наихудших людей делают, что им вздумается, следуют призывам ложных страстей, поддаются демонским козням, громоздят одни деяния на другие, добавляют злое к злому. Мудрый скорбит о них, и чтобы остановить их, применяет уловку, пытается их увещевать. Будда и сам принимает грозный облик, облачается в доспехи, подобно небожителям <…>, вооружается луком и стрелами и является в гневном обличии.
Что до богатства мудреца, то изначально никакая из вещей не имеет собственной природы, поэтому у него и нет глубоких желаний в сердце. Однако он собирает вещи, не привязываясь к ним, распространяет Закон Будды, поддерживает свою жизнь, заботится о телах будд- и ради этого временно собирает имущество. На взгляд глупых людей в этом он равен мирянину, однако в мудрых помыслах мудреца всё это оборачивается пользой - преобразованием других, - и здесь нет ничего кроме дел Будды. Одни наставники требуют строго, другие дают послабления, но всё это - уловки Великого Святого. Таковы должны быть те, кто знает границу между мудростью и глупостью.
Сравним: некий человек подошёл к берегу глубокой пучины. Над обрывом стоят трое людей. Одному из них сказали: прыгай вниз! Он не раздумывая прыгнул, канул в воду и лишился жизни. Он подобен ребёнку или пьяному, подобен безумцу и глупцу. Он не различает «да» и «нет», путается в причинах и последствиях. Он не знает, что вода глубока, не понимает, что утонет. Мы, глупцы, подобны ему. Встречая дурных друзей, творим дурные дела, совершаем грехи, и поддаваясь грехам, теряем жизнь; или желаем богатства и в будущей жизни попадаем на дурные пути, как тот, кто не знает, как выплыть. Другому человеку сказали: прыгай! - а он не прыгнул. Такой человек хорошо понимает мирские путеводные основы, знает и основы выхода из мира, понимает, что прыгнув в пучину, непременно погибнет, а свершив дурные деяния, непременно низойдёт на дурные пути. Он знает изречение: избегай дурного и упражняйся в добром, ему понятны слова: отсекай желания и свидетельствуй об основе. Эти люди ясно видят то, что мелькает перед взором глупцов, и миряне ценят их. А третьему человеку сказали: прыгай! - и он тут же прыгнул, и так же свободно держался в воде, как водяная птица <…>. Хотя и упал в воду, словно бы остался на суше. А когда был на суше - словно бы пребывал в воде. Таково сердце мудреца. Он вообще не заботится о таких двух вещах, как благо и зло, его не беспокоит, чиста или грязна вода в великом море. Он подобен тем, кто не страдает и от нечистоты великой земли. <…> Древние говорили: «Грех, совершаемый мудрецом, подобен железному горшку. Хотя и тяжёл, не тонет. Грех, совершаемый глупцом, подобен камешку: тонет, хотя и мал».
Государыня Мацури, мать Гиды, нарушала лишь одну заповедь: не пить допьяна; Васюмитта распутничала, но совершала подвижнические деяния Бона; если бы они обе не были мудры, их поступков нельзя было бы понять. Сякамуни, пришедший своим путём, единственный почитаемый в трёх мирах, был буддой извечно, и всё же у него было трое сыновей от трёх жён, это монахи-бику Убама, Рагора и Благая Звезда. Но нельзя сказать, что Будда был нечист. Царевич Сё:току был отпечатком следа Внимающего Звукам, Спасителя Мира, явившегося в превращённом теле в нашей стране, чтобы распространить Закона Будды. И при этом у него было пятеро детей. Кроме того, он погубил Морию, совершил грех убийства живого, но нельзя сказать, что царевич был беззаконен. Поступки их всех - это великое подвижничество бодхисаттв, заслуги, приносящие плод будды, задуманные как уловки на пользу живым. Мудрецы говорят: деяния - это и есть освобождение, они постигают и выявляют то правило, что благо и зло - не два; понимают ту основу, что у заблуждения и просветления сущность одна <…>.
Примечания
«Заботится о телах будд» - то есть изготовляет статуи или картины, изображающие будд, и делает им подношения: благовониями, цветами и др.
Мацури末利, санскр. Маллика, - супруга царя Прасенаджита и мать царевича Джеты 祇陀, яп. Гида, современница и почитательница Будды. По преданию, Маллика подносила своему супругу вино, чтобы тот опьянел и забыл о своих дурных замыслах.
Васюмитта 和須蜜多, санскр. Васумитра, куртизанка, обратившая своё ремесло в способ милосердной заботы о мужчинах. Вместе с Малликой упоминается в сочинении китайского наставника Тянь-тая Чжи-и (天台智者, 538-597) «Махаянское прекращение неведения и постижение сути» (摩訶止観, «Мака сикан», кит. «Мо-хэ чжи-гуань», ТСД 46, № 1911, 17 с).
«Деяния Бона» - 梵行, бонгё:, санскр. брахмачарья, здесь - деяния, сообразные заповедям (всем, кроме заповеди целомудрия, хотя именно оно чаще всего имеется в виду под брахмачарьей). Буддийские наставники объясняют это выражение так: чистые деяния называются «деяниями Бона», потому что позволяют возродиться на небесах близ бога Бона (санскр. Брахма).
О царевиче Сё:току и его враге Мононобэ-но Мории мы писали тут. Спаситель Мира, здесь - бодхисаттва Каннон.
(Продолжение будет)