Мой любимый китайский роман (2)
(Окончание. Начало здесь)
Одна из главных тем полуголодного автора - это, конечно, еда; герои питаются подробно, и неважно, скудные ли это лакомства с лотка уличного разносчика или пышный пир в доме большого сановника - всё будет с тщанием и аппетитом перечислено. А уж на свадьбах угощению уделяется неизменно больше внимания, чем молодожёнам.К чаю У Цзин-цзы куда более равнодушен - это не еда, а заменитель еды; хотя и чаепития описываются (и горе предрассудку, что китайцы не пьют чай с сахаром: в Южноречье ещё как пьют, благо и чай, и сахарный тростник - местные!) Вину, как ни странно, уделено немногим больше места, чем чаю - то есть персонажи время от времени выпивают, и помногу, но как-то без большого азарта. Только один раз появляется совершенно эпический выпивоха (из компании тех самых добродетельных мужей), и тут уж подробно излагается рецепт того зелья, которым герои наслаждаются. Но в целом ясно, что есть - гораздо важнее и приятнее, чем пить. И ещё смотреть театральные представления очень увлекательно - кстати, добродетельная компания наряду с воздвижением храма устроила конкурс среди десятков нанкинских трупп и чуть ли не сотен отдельных актёров, с призами и занесением на доску почёта, и это событие потомки через пятьдесят лет вспоминают не менее благоговейно, чем «обряд по всем правилам древности». А вот что до любовных страстей - тут роман предельно целомудрен, по сравнению с У Цин-цзы его современник Пу Сун-лин - отчаянный похабник. Вот очередная свадьба, жениха и невесту провожают в спальню - но мы не будем рассказывать, заявляет автор, что там между ними происходило, а посмотрим лучше, что после ухода молодых подали на стол гостям! Даже сцены в весёлом доме совершенно невинны. И это - отнюдь не из-за какого-то женоненавистничества героев или презрения к женщинам автора, напротив.
Женщины в романе - вполне живые и столь же разнообразные, как и мужчины, чудовищ среди них даже поменьше будет.
Вот дряхлая старуха-мать бездарного жулика, выдвинутого экзаменатором Чжоу. Её сын, наконец, разбогател - а она всё не может поверить, что вся эта дорогая утварь и посуда - теперь принадлежит их семье: «Всё это нам наверняка одолжили. Придётся возвращать!» Невестка объясняет ей, что произошло, и старушку на радостях хватает удар.
Вот у зажиточного господина - хворая болезненная жена и наложница Чжао с маленьким сыном. Чжао окружает больную госпожу такой заботой (истинной или притворной - так и остаётся неясным), что та заставляет мужа пообещать: когда она умрёт, тот возьмёт Чжао в законные супруги.
«Женись на ней!»
Муж так и делает - а Чжао всё горюет по барыне, заражает своей скорбью мужа, и тот тоже умирает от меланхолии. Наконец, Чжао - хозяйка дома, и при этом хозяйка умная и справедливая; но тут внезапно умирает её сын, мальчик-наследник, и вся родня мужа и его первой жены набрасывается на вдову, чтобы отобрать у неё всё достояние. (По счастливому стечению обстоятельств, дело обошлось - кое-что Чжао сохранить удалось).
Вот молодой поэт Цюй женится на дочке историографа Лу. У историографа сыновей не было, дочь он растил как мальчика, то есть дал ей всё возможное образование. И вот она начинает, сыпля цитатами, убеждать мужа сдавать экзамены и служить - а тот упирается, ему это неинтересно. Зато ему нравится обсуждать поэзию с жениной служанкой, он ей даже дарит подарок: сундучок, принадлежавший некогда великому, но опальному поэту. Но всё это только до тех пор, пока та не сбежит с возлюбленным. И тут утонченный Цюй являет себя лютым тираном и деспотом: как это так, предпочесть беседам с ним грубые утехи с простолюдином? Беглецов ловят, сажают в тюрьму, и только ушлый стражник помогает им выбраться, да ещё и стрясти с Цюя денег шантажом - ибо тот самый опальный поэт до сих пор, вот уже двести лет, под запретом, а сундучок Цюй получил когда-то в подарок от откровенного (и довольно подлого) мятежника, которому помог в трудный час.
Знакомый нам актёр Бао возвращается в Нанкин и встречает старого приятеля, который уже троих сыновей по бедности продал в рабство и готов продать младшего. Бао старика оделяет деньгами, а его мальчика усыновляет (и пытается дать ему образование - ибо Бао, как мы знаем, благоговеет перед учёностью). Но Бао умирает, и его приёмного сына начинают сватать. Сваха нахвалила Бао-младшего невесте: он-де и богат, и учён, и в чинах, - а невесту - самому парню: она-де и юна, и умна, и добродетельна, и скромна.
После свадьбы выясняется, что жених - бедняк из презираемого актёрского сословия (никакой учёной карьеры он так и не сделал), а невеста - уже одного мужа в гроб вогнала, с другим развелась, а нрав у неё ужасный и со свекровью у них начинается война. Да ещё, едва выйдя замуж и узнав, как её надули, она немедленно заболевает, и за два года на женьшень и прочие снадобья уходят все сбережения старого Бао. Тут приёмная мать не выдерживает и выгоняет Бао-младшего из дому вместе с его женой (которая, кстати, немедленно поправляется). Какое-то время они вместе перебиваются с хлеба на квас, но жена не оставляет Бао в покое, не в силах простить тот давний обман, и в конце концов он сбегает от неё в Нанкин и с помощью щедрого Ду (того самого, которого автор, говорят, писал с себя) сколачивает свою труппу и возвращается к отцовскому промыслу.
А сам Ду Шао-цин и его товарищи по основанию храма, наоборот, с жёнами прекрасно ладят. Советуются с ними по деловым вопросам (и советам следуют, и правильно делают), общаются на равных, ходят на прогулки (а Ду - так и по кабакам), к ужасу почтенных нанкинцев, считающих, что приличная женщина должна дома сидеть. Ду отказывается принять столичное назначение потому, что там, далеко на севере, в Пекине, климат вредный для его болезненной жены, а когда ему говорят: «Супруга у вас уже немолода, за тридцать, и поблёкла - не стоит ли завести наложницу?», разражается такой тирадой о вреде и подлости многожёнства, какой по пламенности в романе мало равных.
А вот, наконец, барышня Шэнь из приличной, но обнищавшей семьи. Отцу её, казалось бы, привалила удача - сосватал дочку за богатейшего соляного откупщика. Читателю тут уже, впрочем, всё должно быть ясно - мало кого У Цзин-цзы ненавидит больше, чем соляных откупщиков, этих кровопийц и погубителей Южноречья! (При том что «от авторского лица», как обычно, не говорит о них слова дурного.) Богач, как и следовало ожидать, с невестой обращается по-свински, и прежде всего собирается держать её не как жену, а как наложницу. И девушка довольно ловко от него сбегает. Не к отцу - на отца она немного обижена, и к тому же понимает, что тот её с голоду запродал откупщику, - а в большой город Нанкин. И хотя там сказывается её неопытность (жильё, скажем, сняла в совершенно неподходящем районе, что и расхлёбывает впоследствии), но довольно быстро она в одиночку налаживает свой маленький бизнес, торгует вышивками и веерами и не без успеха отбивается от навязчивых ухажёров, считающих, что одинокая девица - несомненно лёгкого поведения. Откупщик, однако, объявляет её в розыск, власти находят и хватают барышню Шэнь, но благодаря её настойчивости и хлопотам её друзей признают-таки брак недействительным. Из Нанкина Шэнь всё же высылают, но хотя бы к отцу, а не к постылому откупщику.
Самая жуткая из женских историй в книге - про добродетельную вдову Ван. Она тоже из бедной семьи, и муж её беден, да потом ещё и умирает. Молодая женщина решает, по образцу добродетельных женщин древности, покончить с собою вслед за ним - дабы не быть в тягость ни родителям мужа, ни собственным отцу с матерью, да ещё и получить посмертную славу и памятник от правительства за супружескую верность. Свекор, свекровь, мать со слезами отговаривают её - тщетно; отец, старый Ван, колеблется - дочку жалко, но ведь говорит она всё правильно, по всем уставам добродетели. Старик встаёт на её сторону - и вдова действительно умаривает себя голодом и удостаивается всех посмертных почестей. Правда, старику Вану жена не прощает гибели дочери и выживает его из дома.
Это, кстати, единственное самоубийство в книге.
А последняя из развёрнутых женских историй в романе - любовная. Героиня её - Пин Нян, красавица из весёлого дома, влюбившаяся в молодого гуляку. Девица капризная, насмешливая (над бедными клиентами эта звезда заведения потешается довольно жестоко), тщеславная - но влюбляется по-настоящему, не на шутку. (Ёй и ее кавалеру даже выделена единственная, кажется, фраза в романе со слабым налётом эротики). Молодому человеку она тоже очень нравится, но - дорого; так что когда у него кончаются деньги, он бросает Пин Нян даже с некоторым облегчением. Бедняжка от огорчения заболевает чуть не до смерти, а в конце концов устраивает сводне такой скандал с громом и молнией, что та соглашается, чтобы эта её лучшая девушка, так и быть, не умерла с горя и не зарезалась, а ушла в монастырь, хотя это и прямое разорение. К счастью, постоянная монахиня это заведение опекает, так что она даёт Пин Нян и наставление, и постриг.
И при всех этих грустных и мрачных событиях, при всех злодействах и ужасах - роман правда смешной. Не столько за счёт откровенных гэгов (скажем, слуга на свадьбе загляделся на приглашённых актёров, пролил суп, собака стала суп лизать, он её пнул, башмак сорвался с ноги и воспарил над столом, а затем плюхнулся в миску учёному геоманту, только-только после мучительных сомнений выбравшему из двух блюд более лакомое - все зашептались: «Дурное предзнаменование!» и т.п.), сколько за счёт вполне убедительных и жизненных характеров, стыкующихся в самых неожиданных сочетаниях. И кромешной мрачности нет: жители Южноречья в большинстве своём оказываются народом неунывающим, и если даже самый добропорядочный персонаж нет-нет да и совершит откровенную подлость, то ведь и наоборот - отъявленный мерзавец может внезапно повести себя по-доброму и вполне благородно. И то, и другое У Цзин-цзы умудряется описывать так, что выглядит это совершенно естественно. И читается увлекательно, и всех героев автор по-своему любит - даже полных чудовищ.
В самом романе кошки (в отличие от собак), кажется, ни разу не упоминаются, но оба художника - и китайский, и русский - явно питали к ним слабость
Что тяжело при чтении. Во-первых, при таком количестве персонажей в русской транскрипции часть из них оказывается тёзками, и возникает на некоторое время путаница - особенно если персонаж уже исчезал на несколько сот страниц, и перед его новым появлением его тёзки активно действуют. Во-вторых, несколько смущает смесь названий для чинов и должностей - когда в переводе сочетаются гуншэны, доктора и чуть ли не хорунжие. В-третьих, чудовищно дробная денежная система (а о деньгах в таких историях, понятным образом, речь заходит то и дело). Ещё ничего, когда при описании отстройки разрушенного города они поминаются в ряд - «на кирпичи, известь и строительных рабочих израсходовано 19360 лянов 1 цянь 2 фыня 1 ли 5 хао». А вот когда все эти цяни, фыни и ляны приходится по ходу дела пересчитывать друг в друга, чтобы понять, насколько бедственно (или наоборот) положение того или иного персонажа или насколько его обдурили - неудобно.
Но в целом - замечательная книга! Мы тут помянули едва половину историй из неё - а там ещё много всякого: о роли духов и призраков при штурме крепостей, о китайском Самсоне и о том, в какое место не следует бить богатырей ногою, о мятежах и предательствах, о распавшихся на шесть частей колодках, о многолетнем странствии почтительного сына в поисках пропавшего отца, о живых и мёртвых поэтах, о гадателях и геомантах, о крамольной подушке, о неожиданном облике самого красивого монаха в городе Нанкине, о том, как приводить безумцев в здравый рассудок и так далее…