Тринадцатидневный сёгун (2)

[umbloo]

(Окончание. Начало тут)

3.
Главным преимуществом Акэти Мицухидэ во время его переворота оказалась внезапность: главные военные силы и сподвижники Нобунаги находились далеко от столицы. После гибели Ода пошло состязание в скорости. Как уже было сказано, Акэти стремительно занял Киото и главный замок Нобунаги, раздав всю добычу соратникам; государь поспешил признать его сёгуном, а дальше по всей стране полетели гонцы. Посланника, скакавшего к самому сильному на этот час врагу Ода - Мо:ри Тарумото - перехватил Хидэёси, осаждавший в это время одну из крепостей Мо:ри. Именно в этом послании Мицухидэ заверял, что собирается восстановить сёгунат Асикага (Тарумото всегда поддерживал законный сёгунский род). Хидэёси поспешил заключить с Мо:ри перемирие, пока тот не узнал о гибели Нобунаги, и со всем войском поспешил к столице. Этот поход окружён столькими легендами, что сложно разобраться, как он проходил на самом деле, - во всяком случае Хидэёси за первые же сутки, под проливным дождём и порывами сильного ветра, покрыл почти сотню вёрст. Рассказывают, что он так торопился, что оторвался от остального войска с одним лишь верным соратником (им был Като: Киёмаса, будущий тигроборец), близ посёлка Амагасаки попал в засаду, поставленную Мицухидэ, лишился коня и доспехов, спасся один пешком через рисовое поле, добрался до ближайшего храма и смешался с толпой монахов, шедших в баню. После бани он обрил голову, переоделся в монашеское платье и дождался, пока Като: и подоспевшие соратники явятся допрашивать монахов, куда те дели их вождя. Тут Хидэёси объявился, успокоил потрясённого его видом Като:, воссоединился с дружиной и двинулся дальше. Правда это или нет - не так важно (есть версия, что правда, только произошло это всё не с самим Хидэёси, а с его предусмотрительно подготовленным двойником), но эту историю с переодеванием и баней стоит запомнить.

Портрет Хидэёси

Токугава Иэясу получил известие о гибели Нобунаги в Сакаи, где отдыхал, предаваясь изучению чайной церемонии. Узнав о случившемся в столице от киотоского купца, он, говорят, пришёл в отчаяние и колебался - то ли ему с немногими телохранителями броситься немедленно мстить, то ли покончить самоубийством вслед за господином. Как и следовало ожидать, здравый смысл взял верх: кружным путём, через Исэ, Иэясу двинулся к собственному замку и достиг его, хотя и не без потерь (засад Мицухидэ он избежал, зато двигаться пришлось через области, где шло очередное крестьянское восстание). Собрав войска, Токугава Иэясу двинулся к столице - но опоздал: ему так и не довелось сразиться с мятежником. Что не могло не сказаться на судьбе Мицухидэ в Кабуки: с будущим первым сёгуном из рода Токугава он так и не скрестил оружия, а значит, мог оставаться фигурой двусмысленной, не обязательно полным злодеем.

Токугава Иэясу

Акэти тем временем, разослав письма всем возможным союзникам, вернулся в Киото, где объявил об освобождении жителей города и округи от налогов и начал щедро раздавать казну Нобунаги столичным монахам и мирянам (что народу очень понравилось). Но Хидэёси уже подступил совсем близко, и разразилось сражение при Ямадзаки (в пятнадцати верстах от Киото).


Военный совет перед битвой при Ямадзаки

Перевес был на стороне Хидэёси: у него было около двадцати тысяч собственного войска и примерно столько же привели его союзники. Мицухидэ располагал шестнадцатью тысячами или около того, из которых его собственных войск было всего пять тысяч. Впрочем, главный союзник Акэти, Цуцуи Дзюнкэй, вообще во время боя изменил ему и ушёл со своими людьми с поля боя (его имя стало нарицательным для предателя и перемётчика). Битва шла под проливным дождём (как и большая часть предыдущих событий) с немалым ожесточением: хотя у Акэти людей было почти втрое меньше, потери оказались примерно одинаковыми. Но для Мицухидэ всё же - слишком большими; его войска сперва отступили, а потом обратились в беспорядочное бегство. Сам Акэти Мицухидэ попытался добраться до одного из своих замков, но по дороге был перехвачен восставшими крестьянами, один из которых пронзил его мужицким оружием - копьём из заострённого бамбукового шеста.

Вот этот удалец поджидает Мицухидэ в засаде на картинке Ёситоси

В других, уже совсем недостоверных легендах, Мицухидэ зарубил в поединке собственноручно Хидэёси, но это уже чистая байка. Так или иначе, «тринадцатидневный сёгунат» Акэти закончился.
Тело Нобунаги сгорело и не было опознано, но в его гибели сомнений не осталось. Голова Мицухидэ была доставлена к Хидэёси и выставлена на обозрение в храме Хонно:дзи, но с ним всё получилось не столь ясно. Хотя в Японии показывают по меньшей мере три могилы Акэти Мицухидэ, до сих пор ходят упорные слухи, что он не был убит в 1582 г., а принял монашество и позже прославился как наставник сёгуна Токугавы Иэясу и его преемников. Такой досточтимый был, звали его Нанко:бо: Тэнкай 南光坊天海, и умер он в 1643 году древним старцем, намного перевалившим за сто лет. Таких советников-монахов у первых сёгунов Токугава было несколько, один другого загадочнее, были среди них люди и с боевым прошлым. Тэнкай восстанавливал храмы на горе Хиэй, которые сжёг в своё время Ода Нобунага, и помогал Иэясу заранее разработать обряды для святилища Никко: - где после смерти должны были почитать основателя новой сёгунской династии, то есть самого Иэясу.



4.

События «тринадцатидневного сёгуната» стали содержанием другой знаменитой пьесы - «Записки о господине тайко: - книга с картинками» (絵本太功記, «Эхон Тайко:ки»). Тайко: - это то же, что кампаку, «главный советник» - титул, который носил Хидэёси в годы своего высшего величия. Пьеса была написана для кукольного театра тремя авторами из одной славной театральной семьи - Тикамацу Янаги, Тикамацу Косуйкэном и Тикамацу Сэнъёкэном (он же - Тиё:кэн) - по мотивам многотомного приключенческого романа сочинения Окада Тамаяма. Роман выходил выпусками с 1797 по 1802 год, пьеса была поставлена в кукольном театре уже в 1799 году, а меньше чем через год кусок её переделали для Кабуки. В исходной пьесе Тикамацу тринадцать действий - по одному на каждый день между гибелью Нобунаги и гибелью Мицухидэ. В Кабуки прославилась одна из этих частей, десятая (сокращённо её так и называли «Тайдзю:», «Десятый акт про тайко:»). Несколько лет назад в Национальном театре попробовали соединить его ещё с четырьмя действиями кукольной пьесы в переложении для живых актёров, но мы здесь перескажем только «классический» кабукинский извод.
Имена исторических героев изменены так же, как и у Цуруя Намбоку - к ним прибавился ещё Сато: Масакиё (то есть, как нетрудно догадаться, Като: Киёмаса).
Из всех кабукинских переделок кукольных пьес эта, пожалуй, ближе всех к источнику. Нет, актёры не изображают кукол своими движениями (с этим приёмом мы уже не раз встречались) - а вот сказитель присутствует, поёт текст от повествователя, говорит половину реплик за актёров. Или актёр начнёт реплику своего персонажа - и оборвёт на полуслове, а сказитель подхватывает её и продолжает: куклы-то говорить не умеют! И, соответственно, большая часть пьесы идёт как пантомима под речитатив сказителя - тем выразительнее должны быть жесты, позы и выражения лиц.

Итак, девять дней назад Такэти Мицухидэ поднял свой мятеж и погубил Нобунагу. Такой поступок по отношению к господину непростителен! - сочла его старая мать (да, она жива и здорова, и зовут её Сацуки - у Цуруя Намбоку это имя досталось супруге Мицухидэ). Старушка ушла из сыновнего замка и переселилась в бедный домик в посёлке Амагасаки. Этот домик и дворик перед ним и представляет сцена: бамбуковая ограда, ворота с подвешенными сухими тыквами, потемневшее от старости дерево ветхих перегородок, соломенные циновки, слева - дверь, ведущая из комнаты в маленькую домашнюю баньку (второй вход в баньку, со двора, мы не видим). Поздний летний вечер.
Навестить старушку пришли её невестка Мисао, жена Мицухидэ, и восемнадцатилетний внук Дзю:дзиро: с невестой Хацугику. Обстановка тревожная: войска уже собираются близ Ямадзаки, нет только обоих вождей - Хисаёси пропал, как сквозь землю провалился, Мицухидэ рыщет по округе в поисках своего хитроумного врага. Но битва состоится - и сейчас Дзю:дзиро: готовится возглавить конный отряд и присоединиться к отцовскому войску. Он исполнен дурных предчувствий, чувствуя, что этот бой станет для него последним. «Матушка, бабушка, не знаю, увижу ли вас ещё. Со всей сыновней почтительностью прощаюсь с вами. Прощай и ты, Хацугику - так мы и не успели пожениться; если я погибну, не убивайся, выходи за кого-нибудь другого».
Невеста (в блистательном уборе «алой царевны» - в этой пьесе вообще много великолепных нарядов на фоне скромных деревенских декораций), вся в слезах, бросается к его ногам: «Да как я смогу жить, если ты погибнешь? Мне останется только поспешить умереть вслед за тобою - и, может быть, в следующем перерождении нам удастся-таки пожениться и пожить вместе! Но связь между женихом и невестой не так прочна, как между мужем и женой - давай обменяемся брачными чарами прямо сейчас! Это так нелепо - умереть до свадьбы!» Дзю:дзиро: тронут, но призывает девушку крепиться: она дочь и невеста самураев, впору ли ей плакать, провожая милого в битву? Пусть лучше поможет ему облачиться в доспехи.


Хацугику пытается так и сделать, но в глазах у неё слёзы, а руки отказываются слушаться - сундук с доспехами не хочет открываться, шлем выпадает из рук… Оба обнимаются и плачут. Входят мать и бабушка: Мисао несёт поднос с парой брачных чарок и свадебную накидку, а старуха наблюдает за всеми. Пока Дзю:дзиро: облачается в доспехи, Мисао готовит девушку к свадебному обряду - она согласна, что пусть уж лучше в бой уйдёт муж, чем жених. Сацуки любуется внуком: «Экий молодец! Настоящий бравый воин! Пусть из этих чаш вы выпьете и в знак вашей свадьбы, и в честь твоего отъезда на первую большую битву! Славный час!» Хацугику, глотая слёзы, кивает: «Только пусть он вернётся с победой!» Но на этот раз старуха ничего не отвечает.

Гравюра Тоёкуни Третьего

Молодые под руководством старших совершают брачный обряд, обменявшись чарками (свою чарку Хацугику бережно заворачивает в бумагу и прячет за пазуху - на память). А вдали уже слышен грохот барабанов. Дзю:дзиро: вновь прощается и уходит в бой, хотя молодая жена в последний миг бросается его удержать. Тщетно - всё, чего она добилась, это выговор от старухи: «Девочка, так воина в бой не провожают. Даже в смертный бой - а я тоже не верю, что Дзю:дзиро: уцелеет. Но лучше уж ему погибнуть, чем победить вместе со своим отцом и моим сыном, подлым предателем, сгубившим своего господина. Смерь в бою всегда красна - но победа может быть постыдна». Сацуки сохраняет твёрдость, но обе младшие женщины обнимаются и плачут. И тут раздаётся стук в ворота.
Там просит ночлега странствующий монах - средних лет, статный и величественный. Зрители без труда могут узнать в нём переодетого Хисаёси. Женщины утирают слёзы и принимают гостя - с дороги он просит прежде всего посетить баню, она натоплена, и если хозяйки разрешат ему воспользоваться тёплой водою после них… Сацуки, которая, кажется, тоже узнала ночного посетителя (они встречались и прежде), говорит: «Нет уж, ты - гость и монах, мойся первым». - «Как говорит поговорка, труднее всего на свете отказаться от приглашения в баню!» - с поклоном отвечает «монах» и уходит - может быть, правда мыться, а может быть, у него свои замыслы, это мы узнаем позже. Молодые женщины удаляются за занавес, старуха садится у оклеенной бумагой створки дверей, ее расплывчатые очертания можно видеть снаружи.
А во дворе тем временем бесшумно появляется ещё одна фигура - в грубом соломенном плаще, в широкополой крестьянской шляпе, скрывающей лицо. Незнакомец заглядывает во двор; медленно, медленно, плавным движением, «подобным солнечному восходу», снимает круглую шляпу - и мы видим суровое бледное лицо Такэти Мицухидэ с кровавым шрамом на лбу. Он сбрасывает соломенный плащ, надетый поверх воронёных доспехов, и обнажает меч. Мицухидэ наконец выследил своего заклятого врага!

В роли Мицухидэ - Мацумото Ко:сиро: Восьмой

Одним косым ударом клинка он вырубает из бамбуковой изгороди острую жердь, распахивает дверь и мечет жердь, как копьё, в тёмную фигуру внутри. Затем врывается внутрь сам. Выволакивает свою жертву наружу - и обнаруживает при свете луны, что пронзил не Хисаёси, а собственную мать!
«Матушка! Нет, нет, нет!»- кричит он; пытается вытащить жердь и перевязать рану. Из дома выбегают обе младшие женщины, бросаются к Сацуки. Старуха открывает глаза: «Спокойно! Так и должно было случиться. Будет справедливо, если я умру - ведь я из дома Такэти, я мать Мицухидэ, убившего своего господина. - Она поворачивается к сыну. - И даже моей крови мало, чтобы смыть позор с нашей семьи, позор, который навлёк на всех ты, подлый, гнусный, непочтительный к старшим предатель, столь мерзкий, что у меня и слов-то нет! Ты думаешь, ты теперь сёгун? Ты был и остался низким подлецом, и даже этот нищий дом - слишком почётный приют для тебя! Всё случилось так, как и следовало ожидать. Много в мире воинов, разящих друг друга мечами - но только один из них заколол родную мать самодельным бамбуковым копьём, как дикую свинью! Что ж дивиться, что за убийство господина расплачивается мать, породившая убийцу!» - и она подаётся вперёд, чтобы остриё ещё глубже вошло в её грудь.
Мисао с укором смотрит на мужа: «Что же ты натворил, господин Мицухидэ! Всё было бы иначе, если бы ты послушал меня прежде и умерил свою гордыню! Но вот теперь твоя мать умирает - может быть, пока она не испустила дух, она услышит от тебя слова раскаяния?»
Мицухидэ смотрит на женщин со скорбью и жалостью, но твёрдо произносит: «Попридержи язык - кто ты такая, чтобы судить об отношениях господина и сподвижника? Много лет я верно служил Харунаге, и что выслужил? Он пренебрегал моими советами, он жег святилища и храмы, грабил своих и чужих, разорил полстраны. И для Китая, и для Японии закон един: если правитель стал тираном, убить его - долг, а не предательство! И не женщинам, детям и старухам судить о таких вещах!» - Он отводит взгляд от женщин и прислушивается: «Всё громче громыхают далёкие барабаны, должно быть, бой в разгаре! Он приближается - но, проклятие, я не знаю, мы или враги побеждаем там, на поле боя?» Мицухидэ смотрит в сторону «цветочной дороги» - а оттуда, шатаясь, опираясь на меч, как на посох, и обливаясь кровью, бредёт одинокий воин. Это Дзю:дзиро:.
«Отец! Так ты здесь?» - хрипит он, с трудом находит ворота, и уже во дворе тяжело опускается наземь возле матери. Хацугику бросается к нему: «Мой бедный, бедный Дзю:дзиро:! Тебе плохо, и тут плохо - пока тебя не было, страшная участь постигла бабушку! Ты только держись, не теряй сознания!» Она тормошит полубессознательного юношу, но он уже лишился чувств и не слышит даже сурового голоса отца: «Итак, вас разбили, сын мой. И как это случилось?» Дзю:дзиро: не отвечает и, похоже, ничего не видит и не слышит. Мицухидэ делает шаг вперёд, резко отстраняет от раненого мать и жену, усаживает обмякшее тело, вытаскивает из-за пазухи пакет с лекарством и всыпает его в рот сыну. Мисао поспешно приносит чашку чая - запить, а Мицухидэ ослабляет ремни его панциря. Дзю:дзиро: начинает приходить в себя - озирается, ощупывает землю и людей вокруг: «Отец…» - «Ничего, ничего. Держись», - успокаивает его Мицухидэ, некоторое время отец и сын бормочут друг другу что-то ласково-бессмысленное. Потом старший спохватывается и повторяет сурово: «Итак, вас разбили. Как это произошло?»

Гравюра Тоёхара Кунитика

Юноша опять готов осесть на землю, но Мицухидэ ударяет его боевым веером - как его самого несколько дней назад Харунага, - и Дзю:дзиро: приходит в себя, собирается с силами и начинает свой отчёт. Он даже пытается показывать направления передвижений отрядов мечом - но клинок уже слишком тяжёл для него. Итак, во главе трёх тысяч всадников он двигался на соединение с основными силами Такэти, уже встретился с первыми отрядами - и тут услышал с тылу страшный рёв, подобный тигриному: «Стой, предатель! Я преподам тебе сейчас такой урок, которого ты не забудешь!» Это был Като: Масакиё, лучший богатырь Хисаёси - он врезался в ряды воинов Такэти, кроша направо и налево, встречных и поперечных… «Как это ни позорно, - выговаривает Дзю:дзиро:, - но, кажется, из моего отряда выжил я один». Мицухидэ задыхается от ярости: «А что делал в это время тот мой союзник? Этот мой союзник?» - «Один перешёл на сторону Хисаёси, едва увидев вдали его знамёна, другой, наверное, продолжает бой, третий скачет по округе в поисках самого Хисаёси. Но поздно, отец! Послушай меня - поспеши в свои владения, укройся в замке, пока все пути не перерезаны. Здесь уже всё пропало».
Подаёт голос умирающая Сацуки - она зовёт Хацугику: «Девочка, ты слышала? У этого позорника, у этого чудовища - замечательный сын! Храбрый, верный, преисполненный сыновней почтительности -за что ему такое? И за что этому мальчику такой отец? Видишь, ты и сына своего тоже погубил, Мицухидэ, - не жалеешь теперь?»
Дзю:дзиро: слышит голос старухи, узнаёт его, но уже не разбирает слов и откликается: «Бабушка, я верно понял - ты покончила с собою, чтобы не попасть в руки врага? Как я хотел бы увидеть тебя в последний раз - но не получается… я ничего не вижу… Глаза целы - а ничего вокруг не вижу… Батюшка… матушка… Хацугику, милая моя…» - бормочет он слабеющим голосом, пытается оглядываться - но он и впрямь ослеп. Хацугику подсаживается поближе, берёт его за руку. Одновременно звучат слова старухи Сацуки: «Честь для меня - умереть вместе с таким внуком!» и слова Дзю:дзиро: - «Ну вот, наконец я и стал взрослым».


За шнурок он вытягивает вслепую маленький кинжал, притороченный к панцирю, и слабеющей рукою перерезает себе жилу на горле. Несколько мгновений ещё держится, стоя на коленях в молитвенной позе - и, наконец, падает головою в колени Хацугику. (В некоторых изводах дело обходится без самоубийства - юноша умирает просто от ран). В тот же миг и его бабка испускает последний вздох. Мицухидэ переводит взгляд с одного на другую, руки его гнут и ломают веер, он пытается сохранит мужественное бесстрастие- но не выдерживает, развёртывает веер и прикрывает им лицо. Так он застывает - а дальний грохот барабанов всё приближается, уже можно различить в музыке стук конских копыт.
Мицухидэ приходит в себя: «Кто это - враги или наши? Действительно мы разбиты или всё же есть надежда?» Он проворно карабкается на растущую у изгороди сосну, вглядывается вдаль: «Это знамёна Хисаёси! Похоже, он приближается с отрядом, чтобы взять меня! Не выйдет, проклятая обезьяна - ты идёшь навстречу своей смерти!» Такэти спрыгивает вниз, с мечом в руке направляется к «цветочной дороге» - и замирает, слыша за спиною знакомый голос: «Такэти Мицухидэ, погоди! Я, Масиба Тикудзэн-но Ками Хисаёси, уже здесь»!» С «цветочной дороги» ему отзывается другой голос: «И я, Като: Масакиё, уже здесь!» - «Отлично! - рявкает Мицухидэ, разворачиваясь с клинком в руке.

Гравюра Тоёкуни Третьего

Врывается Като: Масакиё в чёрном с серебром воинском наряде, и они схватываются. А тем временем из бани появляется Хисаёси - он уже не в монашеском облачении, а в полном уборе командующего, с жезлом в руке; за ним следуют телохранители и воины, разыскавшие его в доме Сацуки, как они и уславливались, и прошедшие в баньку через второй вход. Один из телохранителей подаёт Хисаёси раскладной полевой табурет, и тот садится на него у крыльца. Воины окружают Мицухидэ, но тот так вращает мечом, что никто не может к нему приблизиться - разве что застрелить. Хисаёси начинает свою речь - размеренными фразами, казённым тоном: «Нам двоим не ужиться под одним небом. Но я мщу за господина, а месть должна быть достойной. Если я велю прикончить или схватить тебя сейчас - это будет трусливо и низко. Пусть знают все воины Японии - сейчас мы расстанемся, а завтра встретимся при Ямадзаки, на горе Тэнно:, один на один, в последнем бою. Я сказал.»
Мицухидэ смотрит в глаза своему врагу: «Ты сказал, и хорошо сказал. Я знаю, на что потратить время до нашей новой встречи. Волею Государя я всё ещё сёгун! И воспользуюсь этим, чтобы объявить простому народу в Столице и округе, что властью своей освобождаю их землю от налогов и податей - чтобы они в благодарность помолились, - он медленно склоняет меч, - за мою матушку». Помолчав, Мицухидэ вновь вскидывает меч и заключает: «А мы разрешим наш спор в поединке на горе Тэнно:. И я ещё доживу до того, чтобы полюбоваться твоей отсечённой головой, Хисаёси!» - «Как знать, как знать, - Хисаёси пытается сдержать смех, но это ему не удаётся. Борясь с хохотом, он пытается принять серьёзный вид, начиная приводить примеры и сравнения из китайской истории. Мицухидэ, не сильный в заморской словесности, нетерпеливо обрывает его. Они подтверждают условия предстоящего поединка, прощаются до скорой встречи и замирают в разных концах сцены, а сказитель сообщает о конце представления.

Здесь можно посмотреть пьесу целиком. Это постановка, снятая в марте сего года на фестивале «Молодой Кабуки», со всеми особенностями - очень молодыми актёрами, некабукинской сценой и т.д. Но играют ребята здорово.

Click to view

В «Записках о господине тайко:…» Такэти Мицухидэ, конечно, уже ближе к «злодею», чем у Цуруя Намбоку: мятеж его однозначно осуждается всеми резонёрами как предательство господина и навлекает на самого Мицухидэ и его окружение сплошные несчастья. А настоящий положительный герой (как и следует из заглавия пьесы - безусловно, Хисаёси. Тем не менее в пьесе нет ни малейшего неуважения к Мицухидэ - он мужествен, храбр, последователен и никак не вызывает презрения. Что же до Харунаги, гибель которого стала началом всех бедствий, то для него доброго слова всё равно не находится ни у кого из персонажей.

Как сложилась судьба этих героев в мэйдзийском «исторически достоверном Кабуки» и в Новом Кабуки, мы, может быть, когда-нибудь ещё расскажем, но уж не в этот раз.