* * *
Никто, надеемся, не станет отрицать, что в ряду украинских писателей Шевченко был первый (не говорим о Квитке), который заставил нас грустить не бессознательной грустью и серьезно задумываться о многом, а не смеяться только и тешиться над пошлостью жизни, что едва ли не было целью всех писавших до него, по крайней мере многих [...]
Тон, которым заговорил Шевченко, был нов для нас и непривычен. В тоне этом как-будто слышалось, что поэт заговорил не от своего имени, а от имени пославших его, и не о своих болях и ожиданиях, а о том, что творилось в душе той вечно молчаливой массы мыслящих по-своему индивидуумов, того вечно работающего серого люда, который давал миру знать о своем существовании количеством десятин вспаханной земли и четвертей вымолоченного хлеба, да иногда тоскливой песнью, слова которой редко выражали то, что таила под собой грудь, певшая так громко и размашисто. Шевченко был в числе первых умов, начавших вводить в поэзию стихию народности, но не в том узком значении, какою она является у Квитки и у великорусских писателей той эпохи, а он загадывал вперед, стучался в плотно запертую дверь, которая только теперь, и пока теоретически, начинает помалу притворяться, чтоб может быть опять захлопнуться надолго. [...] Шевченко затрагивал такие струны народности, о существовании которых Кольцов едва ли и знал. Идея первого обнимала предмет и шире и глубже. После уже, у Некрасова разве, мы находим то, что в первый раз приковало наше внимание [...] в произведениях Шевченка. В своих произведениях Шевченко захватывает истинную идею народности, что называется, с корня, с почвы, питающей этот корень [...] Прошедшее служило только формой, материалом для созданий, но отнюдь не образцом и не идеалом жизни. Не в прошедшем он искал идею, а искал ее в настоящем, в жизни, в людях, в их взаимных отношениях, в их радостях и надеждах, - и он находил эту идею.
Даниил Мордовцев, «Кобзарь» Тараса Шевченка, СПб., 1860, журн. «Русское слово», 1860, июнь, стор. 47 - 48.
Див. повний текст: