Пиковая дама. ГАБТ. Римас Туминас
С самого начала увертюры я подумала, что насколько не люблю «Евгения Онегина» Чайковского, настолько люблю его «Пиковую даму». Насколько не могу принять упрощения пушкинского сюжета в первой опере, настолько восхищаюсь углублением сюжета, усложнением характеров, остроте конфликта и контрастам настроений во второй… И, конечно же, это тема Римаса Туминаса. Словно для него создана… Ну а постановка Римаса Туминаса «Пиковой дамы», оказалась, создана прямо для меня…
С первого взгляда, сразу же как только подняли занавес, у меня возникла мысль, что эта «Пиковая дама» составит дилогию с «Евгением Онегиным» в Вахтанговском… Та же темная сцена, справа все та же серо-бежевая колонна, стена (не хватает зеркала, но, как оказалось, всему свое время)… К ним добавилась черная конструкция, которая в моем ассоциативном ряду почему-то совпала с лесами для подъема колон в Исаакиевском соборе (вернее, с тем как я их представляю по виденному макету). Я напряглась, прикинула, подумала и подогнала в «своей» хронологии событий строительство Исаакия к действиям «Пиковой дамы». Помню, что после премьерных спектаклей в феврале многие ругали, что в постановке мало Петербурга, так вот для меня Петербург - вот там, в этой колонне, в этих лесах, тенях от них…
В самом начале четко по либретто оперы появились няньки и гувернантки (цвет их платьев еще сильнее убедил меня насчет дилогии с ЕО), девочки и мальчики - началась прогулка в Летнем саду с детским парадом. Чистые голоса девочек: «Гори, гори ясно», за ними мальчишки, такие трогательно-смешные в своей серьезности: «Мы все здесь собрались на зло врагам российским». И вот тут на этом контрасте между забавным видом мальчиков в коротких штанишках и цилиндрах и серьезности речевки детского построения на меня накатила та же смесь радости и тоски, что обычно бывает в Летнем саду. И я снова подумала, что все же Петербурга здесь много, только не декорационно, а настроенчески.
Сцена в летнем саду поставлена очень трогательно, красиво, радостно и светло. Насколько мило бегут мальчишки к «своим», услышав «вольно». В этот момент почти забываешь о том, какой спектакль смотришь и какая грусть ждет впереди. Вообще, думаю, не ошибусь, что «Пиковая дама» - самый «густо населенный» спектакль Туминаса. Но что интересно, толпа всегда появляется к месту. Режиссер не пытается наполнить действием музыку, которая прекрасна сама по себе, все массовые сцены осмыслены и имеют свой посыл. Режиссер оставляет главенствовать музыку, драматическая составляющая добавлена искусно и тонко. Так и прогулка в летнем саду с ее радостным окрасом усиливает ощущение невероятного одиночества, которое возникает при появлении Германа.
Когда появился Герман (у нас его партию держал Кристиан Бенидикт), я сначала чуть ли не в отчаянье подумала, что на героя он не потянет, запереживала, ну как же (КАААК) его сможет полюбить Лиза. Можно подумать, что любовь ищет своего объекта, руководствуясь логикой и стандартами привлекательности. Второе разочарование меня постигло, когда Герман зазвучал - я даже не сразу смогла подобрать определение его голосу, с одной стороны тенор, как тенор, но… опять голос какой-то безликий, невыразительный. Чуть позже объяснение и обоснование нашлось всему…
Так вот при появлении Германа стало понятно, что спектакль построен на контрастах и противопоставлениях - только что светлая и радостная сцена в Летнем саду, сменилась мрачной, тревожной картиной признания Германа Томскому о своей безнадежной любви, и следом толпа радости солнечному дню. Это переключение с осознанного личного отчаяния на безграничное всеобщее счастье снова заостряет личный конфликт Германа - как же горько быть в отчаянье среди счастливой толпы, быть одиноким и чуждым этому обществу. Именно с этой сцены я обратила внимание, насколько же прекрасен и значим свет в этой постановке! Эти постоянные переключения от света к мраку, снова к свету, и снова к мраку… И, пожалуй, самый сильный, самый контрастный переход от света к мраку перед сценой «Мне страшно». Вот только что светлый радостный момент признания Князя Елецкого и практически тут же темнота заполняет сцену и всем страшно… В этой сцене мурашки по спине побежали и у меня. Сцена выдержана в лучших традициях саспенса…
А самая светлая сцена - конечно же, сцена объяснения Германа с Лизой (Мария Лобанова, которая была введена взамен заболевшей Анны Нечаевой). Это сцена провожает зрителей на первый антракт, давая им ничем не обоснованную надежду и веру в силу любви.
Во втором действии появилось таки зеркало. И с одной стороны я обрадовалась, что угадала, что оно будет, раз уж я решила, что это диптрих с ЕО, но с другой стороны, поначалу качество зеркала меня совсем не устроило - ну что это такое. Но… стоило высшему обществу развернуться и отразиться в нем, как сцена стала удивительно гармоничной и… какой-то знакомо-корпоративной - казалось, что практические такие же отражения я вижу каждый раз на корпоративах... А еще мне сцена бала напомнила картины импрессионистов - Мане, Сислей. Как и, забегая вперед, и картина игры…
Сцена бала была украшена пасторальной интермедией, которая сама по себе является шедевром, как впрочем, и все у Холиной. Это такой изящный спектакль в спектакле, который можно давать и как отдельный номер в больших и веселых концертах из разряда «нескучной классики».
Именно на балу мне стало понятно, кто же такой Герман, почему он в этой постановке такой - то ли рыхлый, то ли просто непримечательный. Когда Герман запел «Проклятье! О, как я жалок и смешон!», я подумала, что, возможно, Туминас ухватился именно за это собственное восприятия Германа, и от этого определения и создал его. Почему же его полюбила Лиза, проигнорировав невероятной красоты и обаяния князя Елецкого (Игорь Головатенко), возможно, гипноз страха тому виной, а может быть внутренняя тайна завлекла. Не суть… Возможно, Лиза вообще была из тех девушек, которым хотелось необычных чувств… А важно то, что в итоге Герман раскрывается, драматически раскрывается. И если я в начале спектакля думала о невыразительности внешности и голоса, то к финалу я разглядела ту скрытую одержимость, которая и побуждает обыкновенного человека поверить в мистику, провидение, в свою исключительность.
Сила драматической игры Кристиана Бенидикта становится заметна, начиная со сцены явления графини, далее свидание с Лизой и наконец игра. Тут становится страшно очевидно абсолютное ментальное перерождение Германа. И если вначале, когда Чекалинский и Сурин, явно издеваясь, подбрасывают историю графини, Герман кажется подавленным, сконфуженным, стыдящимся своего желания играть, но обязательно выиграть, то в сцене игры никакие издевки его не трогают. И хотя во всем его облике проявляется нездоровая одержимость, кажется, что в этой одержимости он обрел чувство самоценности. И это противоречие между одержимостью и уверенностью устрашает, ибо понимаешь, к чему это все ведет - к окончательному разрушению личности… И я уверена, что даже будь третьей картой туз, разрушение было бы неминуемым.
Сцена игры чрезвычайно эффектна… Надо сказать, я очень люблю снег Туминаса. И на протяжении всего спектакля я себя уговаривала, что вряд ли Туминас был вдохновлен прошлогодним майским снегом и добавит таки его… Но снег мне вполне заменили летящие карты…
Это получился спектакль о том, куда приводят мечты. Умеем ли мы понять, о чем именно мы мечтаем, умеем ли расставлять приоритеты и делать выбор… и сможем ли принять и исполнение заветной мечты… а если мечта исполнилась не так, как мы планировали?... Кто из нас готов повиноваться воли Божьей… В общем, драма. Как и всегда у Туминаса, впрочем.
С первого взгляда, сразу же как только подняли занавес, у меня возникла мысль, что эта «Пиковая дама» составит дилогию с «Евгением Онегиным» в Вахтанговском… Та же темная сцена, справа все та же серо-бежевая колонна, стена (не хватает зеркала, но, как оказалось, всему свое время)… К ним добавилась черная конструкция, которая в моем ассоциативном ряду почему-то совпала с лесами для подъема колон в Исаакиевском соборе (вернее, с тем как я их представляю по виденному макету). Я напряглась, прикинула, подумала и подогнала в «своей» хронологии событий строительство Исаакия к действиям «Пиковой дамы». Помню, что после премьерных спектаклей в феврале многие ругали, что в постановке мало Петербурга, так вот для меня Петербург - вот там, в этой колонне, в этих лесах, тенях от них…
В самом начале четко по либретто оперы появились няньки и гувернантки (цвет их платьев еще сильнее убедил меня насчет дилогии с ЕО), девочки и мальчики - началась прогулка в Летнем саду с детским парадом. Чистые голоса девочек: «Гори, гори ясно», за ними мальчишки, такие трогательно-смешные в своей серьезности: «Мы все здесь собрались на зло врагам российским». И вот тут на этом контрасте между забавным видом мальчиков в коротких штанишках и цилиндрах и серьезности речевки детского построения на меня накатила та же смесь радости и тоски, что обычно бывает в Летнем саду. И я снова подумала, что все же Петербурга здесь много, только не декорационно, а настроенчески.
Сцена в летнем саду поставлена очень трогательно, красиво, радостно и светло. Насколько мило бегут мальчишки к «своим», услышав «вольно». В этот момент почти забываешь о том, какой спектакль смотришь и какая грусть ждет впереди. Вообще, думаю, не ошибусь, что «Пиковая дама» - самый «густо населенный» спектакль Туминаса. Но что интересно, толпа всегда появляется к месту. Режиссер не пытается наполнить действием музыку, которая прекрасна сама по себе, все массовые сцены осмыслены и имеют свой посыл. Режиссер оставляет главенствовать музыку, драматическая составляющая добавлена искусно и тонко. Так и прогулка в летнем саду с ее радостным окрасом усиливает ощущение невероятного одиночества, которое возникает при появлении Германа.
Когда появился Герман (у нас его партию держал Кристиан Бенидикт), я сначала чуть ли не в отчаянье подумала, что на героя он не потянет, запереживала, ну как же (КАААК) его сможет полюбить Лиза. Можно подумать, что любовь ищет своего объекта, руководствуясь логикой и стандартами привлекательности. Второе разочарование меня постигло, когда Герман зазвучал - я даже не сразу смогла подобрать определение его голосу, с одной стороны тенор, как тенор, но… опять голос какой-то безликий, невыразительный. Чуть позже объяснение и обоснование нашлось всему…
Так вот при появлении Германа стало понятно, что спектакль построен на контрастах и противопоставлениях - только что светлая и радостная сцена в Летнем саду, сменилась мрачной, тревожной картиной признания Германа Томскому о своей безнадежной любви, и следом толпа радости солнечному дню. Это переключение с осознанного личного отчаяния на безграничное всеобщее счастье снова заостряет личный конфликт Германа - как же горько быть в отчаянье среди счастливой толпы, быть одиноким и чуждым этому обществу. Именно с этой сцены я обратила внимание, насколько же прекрасен и значим свет в этой постановке! Эти постоянные переключения от света к мраку, снова к свету, и снова к мраку… И, пожалуй, самый сильный, самый контрастный переход от света к мраку перед сценой «Мне страшно». Вот только что светлый радостный момент признания Князя Елецкого и практически тут же темнота заполняет сцену и всем страшно… В этой сцене мурашки по спине побежали и у меня. Сцена выдержана в лучших традициях саспенса…
А самая светлая сцена - конечно же, сцена объяснения Германа с Лизой (Мария Лобанова, которая была введена взамен заболевшей Анны Нечаевой). Это сцена провожает зрителей на первый антракт, давая им ничем не обоснованную надежду и веру в силу любви.
Во втором действии появилось таки зеркало. И с одной стороны я обрадовалась, что угадала, что оно будет, раз уж я решила, что это диптрих с ЕО, но с другой стороны, поначалу качество зеркала меня совсем не устроило - ну что это такое. Но… стоило высшему обществу развернуться и отразиться в нем, как сцена стала удивительно гармоничной и… какой-то знакомо-корпоративной - казалось, что практические такие же отражения я вижу каждый раз на корпоративах... А еще мне сцена бала напомнила картины импрессионистов - Мане, Сислей. Как и, забегая вперед, и картина игры…
Сцена бала была украшена пасторальной интермедией, которая сама по себе является шедевром, как впрочем, и все у Холиной. Это такой изящный спектакль в спектакле, который можно давать и как отдельный номер в больших и веселых концертах из разряда «нескучной классики».
Именно на балу мне стало понятно, кто же такой Герман, почему он в этой постановке такой - то ли рыхлый, то ли просто непримечательный. Когда Герман запел «Проклятье! О, как я жалок и смешон!», я подумала, что, возможно, Туминас ухватился именно за это собственное восприятия Германа, и от этого определения и создал его. Почему же его полюбила Лиза, проигнорировав невероятной красоты и обаяния князя Елецкого (Игорь Головатенко), возможно, гипноз страха тому виной, а может быть внутренняя тайна завлекла. Не суть… Возможно, Лиза вообще была из тех девушек, которым хотелось необычных чувств… А важно то, что в итоге Герман раскрывается, драматически раскрывается. И если я в начале спектакля думала о невыразительности внешности и голоса, то к финалу я разглядела ту скрытую одержимость, которая и побуждает обыкновенного человека поверить в мистику, провидение, в свою исключительность.
Сила драматической игры Кристиана Бенидикта становится заметна, начиная со сцены явления графини, далее свидание с Лизой и наконец игра. Тут становится страшно очевидно абсолютное ментальное перерождение Германа. И если вначале, когда Чекалинский и Сурин, явно издеваясь, подбрасывают историю графини, Герман кажется подавленным, сконфуженным, стыдящимся своего желания играть, но обязательно выиграть, то в сцене игры никакие издевки его не трогают. И хотя во всем его облике проявляется нездоровая одержимость, кажется, что в этой одержимости он обрел чувство самоценности. И это противоречие между одержимостью и уверенностью устрашает, ибо понимаешь, к чему это все ведет - к окончательному разрушению личности… И я уверена, что даже будь третьей картой туз, разрушение было бы неминуемым.
Сцена игры чрезвычайно эффектна… Надо сказать, я очень люблю снег Туминаса. И на протяжении всего спектакля я себя уговаривала, что вряд ли Туминас был вдохновлен прошлогодним майским снегом и добавит таки его… Но снег мне вполне заменили летящие карты…
Это получился спектакль о том, куда приводят мечты. Умеем ли мы понять, о чем именно мы мечтаем, умеем ли расставлять приоритеты и делать выбор… и сможем ли принять и исполнение заветной мечты… а если мечта исполнилась не так, как мы планировали?... Кто из нас готов повиноваться воли Божьей… В общем, драма. Как и всегда у Туминаса, впрочем.