Константин Грегер. Из воспоминаний - 2
Начало
Жизнь в корпусе хоть и была однообразной, но я и сейчас вспоминаю ее с большим благоговением. Строгая дисциплина, внушение чувства товарищества, здоровая закалка, уважение к старшим и особенно к женщине принесли мне немало пользы во всей моей последующей жизни.
Существовало довольно превратное мнение о том, что якобы всё воспитание и образование в корпусах сводится только к муштре и безоговорочной преданности царю. Такое мнение, конечно, было неправильным. Преподавание общеобразовательных предметов было поставлено нисколько не хуже, чем в реальных училищах, а математике придавалось особое внимание. Недаром все кадеты, выходящие «на сторону», всегда выдерживали конкурсные экзамены в высшие учебные заведения и попадали в них, несмотря на большие конкурсы, особенно в специальные вузы.
Каждый класс в корпусе был разбит на три группы примерно по 20-30 человек, и к такой группе был прикреплен офицер-воспитатель, заменявший кадету и мать, и отца, и наставника. Редких воспитателей кадеты не любили. Это объясняется тем, что воспитателями в корпусе шли в основном по призванию и преданные педагогическому делу люди. С раннего утра и до позднего вечера эти люди всецело отдавали себя тяжелому педагогическому труду и душой болели за нас. У меня и сейчас сохранился большой альбом, преподнесенный отцу от кадет выпуска 1905 года с выгравированной на бронзовой доске надписью: «От благодарного выпуска». А сколько отец получал самых искренних писем от своих бывших воспитанников, давно закончивших корпус и занимавших уже солидное положение в армии. Многие из них, приезжая в Петербург, считали своим долгом навестить своего старого, как они говорили, отца-воспитателя. Кроме того, постоянная связь между поколениями бывших кадет поддерживалась путем встреч в здании корпуса - в помещении музея («Меншиковские комнаты»), где каждый месяц 17 числа правлением общества бывших кадет корпуса устраивались товарищеские обеды, на которые съезжались бывшие кадеты, как проживавшие в Петербурге, так и приезжавшие в Петербург в отпуск, командировку или по другим делам. Я не знаю такого бывшего кадета корпуса, который, приехав в Петербург, не пришел бы на товарищеский обед, чтобы встретиться как со своими сверстниками, так и со старшими и младшими однокашниками. Здесь была одна дружная семья, несмотря на возраст и занимаемое положение, - и седовласые генералы, и инженеры, и молодые офицеры, и студенты, только что окончившие корпус. Все были равны, все с благодарностью вспоминали время, проведенное в стенах корпуса.
Моим воспитателем от 1-го до 7-го класса был князь Николай Владимирович Химшиев.[1] Это высокий, стройный <человек> с умными, выразительными и в то же время добрыми глазами. Мы его очень любили, но в то же время своими детскими и мальчишескими выходками нередко и причиняли немало неприятностей. То разобьем стекла в окнах класса, чтобы сорвать урок арифметики, то вымажем мелом кресло кафедры перед уроком истории, и преподаватель, замазав брюки, нажалуется на нас, то придумаем еще какую-нибудь каверзу.
В старших классах (1 рота, шестой и седьмой классы) кадеты чувствовали себя уже взрослыми и порядок поддерживали образцовый. Одной из привилегий старших было то, что после ужина и отбоя, когда все ложились спать, им разрешалось до 11 часов находиться в классах, в ротном зале и в коридорах и заниматься своими делами. Обычно в это время кто не успел приготовить уроки занимались в классах, а большинство собирались небольшими группами, беседовали, играли в шахматы, а любители музыки толпились у рояля и слушали чью-нибудь игру. Любители литературы обсуждали очередной номер выпускаемого кадетами журнала «Кадетский досуг».[2]
Нашим соседом по корпусу была женская гимназия Зябловой.[3] Естественно, что кадеты старших классов вели знакомство с гимназистками. Один из способов переписки с девушками был довольно своеобразный, но остроумный. Использовался для этого в качестве почтальона преподаватель математики Алексей Алексеевич Харзеев[4], преподававший одновременно и у нас, и в гимназии. Заранее зная, когда он отправится на урок в женскую гимназию, мы спускались в швейцарскую и клали в его галош записку той или иной гимназистке, а в швейцарской в гимназии девушки доставали записку из галоша, как из почтового ящика, и тем же способом посылали нам ответы. Так убежденный холостяк и женоненавистник способствовал нам, сам не зная о том, в наших любовных похождениях.
Так у меня и у моего друга Володи Витусовского завязалось знакомство с гимназисткой последнего класса Таточкой Бровор. Так как это довольно своеобразная личность, то о ней стоит написать несколько строк. Отец Таточки был одним из незаурядных русских художников. Как и свойственно в семье свободного художника того времени, особого порядка и родительского надзора не существовало. Отец целыми днями не бывал дома, мать тоже постоянно отсутствовала, и дети были предоставлены сами себе.
Старший брат Таточки, студент университета, принадлежал к передовому революционно настроенному студенчеству и жил отдельно от родителей. Младший брат, гимназист, мечтавший о военной карьере, постоянно пропадал у товарищей. Таким образом, полными хозяйками в доме были две сестры, Таточка и старшая Лора. Лора была миниатюрная и очень интересная девушка, но относилась к нам снисходительно, так как считалась уже невестой какого-то коммерсанта, за которого вскоре и вышла замуж.
Мы с Володей очень часто бывали у них дома, но почти всегда заставали Таточку одну. Таточка в то время, несмотря на свои семнадцать лет, была уже вполне сформировавшаяся девушка с явно очерченными принадлежностями женского тела и с нежными чувственными губами. Сперва мы с Володей ходили к Бровор вместе, но вскоре я решил побывать у них один. Таточка обрадовалась моему приходу, так как симпатии ее были на моей стороне.
Мне казалось, что я в нее влюбился, а после того как был награжден горячим поцелуем, потерял голову окончательно, но внушенная мне с детства мораль и уважение, доходящее до преклонения, к женскому полу оставляли мои чувства самыми чистыми и невинными. Конечно, я представлял себе и чувства Таточки к себе такими же. Но боже праведный! Однажды, углубившись в тему о красоте, мы дошли до красоты женской фигуры. Я довольно робко изложил свое представление о красоте женщин. После этого Таточка удалилась в свою комнату и через несколько минут предстала передо мной во всей красоте нагого женского тела; остались не обнаженными только ножки ниже колен. Мне казалось, что я на мгновение ослеп. <…>
Я был ошеломлен <…>. Я понимал, что надо как-то реагировать. Но как? Любовь в одно мгновение исчезла, и я не нашел ничего лучшего, как подойти к ней, робко прикоснуться рукой к мягкой части тела и выдавить загробным голосом: «Да, хороша».
Получив легкую пощечину, я оставил этот дом и больше в нем не бывал. <…>
Наряду с этим у меня продолжалось знакомство с домом Струтинских. Когда Люсе исполнилось пятнадцать лет, ее родители стали устраивать «субботы». В эти дни вечером без всякого приглашения у них собиралась молодежь в возрасте пятнадцати-семнадцати лет. Все мы эти «субботы» очень любили. Обычно собиралось человек двенадцать-пятнадцать. Время проводили в беседах, играх, репетициях любительских спектаклей, из которых состоялся только один, и много танцевали. Тапером обычно был отец Люси, который, не жалея сил, играл на рояле до полного изнеможения. Вечера кончались обильным ужином, после чего начинался разъезд по домам. Тех девочек, за которыми не приезжали горничные, мы обычно провожали домой сами, скрепя сердце тратя сэкономленный двугривенный на извозчика.
Обычно в таких случаях кто-нибудь кому-нибудь нравится. А вот мне нравились, пожалуй, все девочки, по крайней мере три, и я никак не мог разобраться, которая мне все-таки милее.
Клавочка была хороша собой, очень изящна, прекрасно танцевала, и я был убежден, что я ее люблю. Лидочка была пухленькая блондинка, очень выдержанная, начитанная девочка, и, когда я был с ней, она меня буквально очаровывала, и не было сомнений, что я в нее влюблен. Ляля - стройненькая блондинка, правда, по своему внутреннему содержанию уступавшая своим подругам, но державшаяся более свободно. Если все остальные девочки разрешали поцеловать им ручку, то Ляля не возражала и против поцелуя в губки, конечно, без свидетелей. <…>
Вспоминается еще один эпизод из раннего детства. В корпусе был заведен порядок на первый день Пасхи посылать лучших учеников поздравлять шефа военно-учебных заведений великого князя Константина Константиновича. Обычно таких кадет отбирали человек десять-двенадцать и направляли с воспитателем в Мраморный дворец. Там мы выстраивались и ждали выхода великого князя с семьей. Первым обходил строй князь и христосовался с каждым кадетом. За ним следовала его жена Королева Эллинов, которая после поцелуя ей царственной ручки, вручала каждому из нас яички, либо позолоченные в виде брелока, либо фарфоровые с буквами «Х. В.». За ней следовали сыновья и дочь.
Вот тут-то и произошел казус. Похристосовавшись с сыновьями князя, я, недолго думая, облобызал и молодую княжну.[5] Ей было тогда лет шестнадцать, а мне всего 10-11 лет. Моему примеру больше никто не последовал, хотя я думаю, что девушка с удовольствием похристосовалась бы и с моими старшими товарищами.
Конечно, мне после было прочитано воспитателем соответствующее внушение, а отец, когда я ему рассказал об этом, хохотал до упаду.
В последующие годы, когда мне приходилось бывать на этом торжестве, я уже смущенно опускал глаза вниз и прикладывался к ручке княжны.
___________________________
[1] Владимир Николаевич Химшиев (1877-1959) - окончил Воронежский кадетский корпус (1894), Константиновское артиллерийское училище (1896); воспитатель и преподаватель 1-го кадетского корпуса, полковник армейской артиллерии. В 1919 - в Вооруженных силах Юга России генерал-лейтенанта А. И. Деникина. После 1919 - в эмиграции (Турция, Болгария, США). Умер в Лос-Анджелесе.
[2] «Кадетский досуг». Литературный и популярно-научный журналПервого кадетскогокорпуса. СПб., 1905-1913.
[3] Женская гимназия Е. П. Зябловой (1908-1918) находилась на Кадетской линии Васильевского острова.
[4] Алексей Алексеевич Харзеев (1878 -?) - из потомственных дворян Новгородской губернии, окончил в 1896 2-й Кадетский корпус, в 1899 - Михайловское артиллерийское училище, в 1904 - Михайловскую артиллерийскую академию. С 6 декабря 1909 - штатный преподаватель Первого кадетского корпуса, подполковник.
[5] Скорее всего, речь идет о княжне Марии (1876-1940) - дочери Георга (1845-1913), сына короля Дании, с 1863 короля эллинов (Греции), в 1867 женившегося на Ольге Константиновне (1851-1926), дочери Великого князя Константина Николаевича. Видимо, с высоты прожитых лет она казалась К. Ф. еще моложе, чем была в 1902-1903.
Продолжение следует...
#литературныйпонедельник
Жизнь в корпусе хоть и была однообразной, но я и сейчас вспоминаю ее с большим благоговением. Строгая дисциплина, внушение чувства товарищества, здоровая закалка, уважение к старшим и особенно к женщине принесли мне немало пользы во всей моей последующей жизни.
Существовало довольно превратное мнение о том, что якобы всё воспитание и образование в корпусах сводится только к муштре и безоговорочной преданности царю. Такое мнение, конечно, было неправильным. Преподавание общеобразовательных предметов было поставлено нисколько не хуже, чем в реальных училищах, а математике придавалось особое внимание. Недаром все кадеты, выходящие «на сторону», всегда выдерживали конкурсные экзамены в высшие учебные заведения и попадали в них, несмотря на большие конкурсы, особенно в специальные вузы.
Каждый класс в корпусе был разбит на три группы примерно по 20-30 человек, и к такой группе был прикреплен офицер-воспитатель, заменявший кадету и мать, и отца, и наставника. Редких воспитателей кадеты не любили. Это объясняется тем, что воспитателями в корпусе шли в основном по призванию и преданные педагогическому делу люди. С раннего утра и до позднего вечера эти люди всецело отдавали себя тяжелому педагогическому труду и душой болели за нас. У меня и сейчас сохранился большой альбом, преподнесенный отцу от кадет выпуска 1905 года с выгравированной на бронзовой доске надписью: «От благодарного выпуска». А сколько отец получал самых искренних писем от своих бывших воспитанников, давно закончивших корпус и занимавших уже солидное положение в армии. Многие из них, приезжая в Петербург, считали своим долгом навестить своего старого, как они говорили, отца-воспитателя. Кроме того, постоянная связь между поколениями бывших кадет поддерживалась путем встреч в здании корпуса - в помещении музея («Меншиковские комнаты»), где каждый месяц 17 числа правлением общества бывших кадет корпуса устраивались товарищеские обеды, на которые съезжались бывшие кадеты, как проживавшие в Петербурге, так и приезжавшие в Петербург в отпуск, командировку или по другим делам. Я не знаю такого бывшего кадета корпуса, который, приехав в Петербург, не пришел бы на товарищеский обед, чтобы встретиться как со своими сверстниками, так и со старшими и младшими однокашниками. Здесь была одна дружная семья, несмотря на возраст и занимаемое положение, - и седовласые генералы, и инженеры, и молодые офицеры, и студенты, только что окончившие корпус. Все были равны, все с благодарностью вспоминали время, проведенное в стенах корпуса.
Моим воспитателем от 1-го до 7-го класса был князь Николай Владимирович Химшиев.[1] Это высокий, стройный <человек> с умными, выразительными и в то же время добрыми глазами. Мы его очень любили, но в то же время своими детскими и мальчишескими выходками нередко и причиняли немало неприятностей. То разобьем стекла в окнах класса, чтобы сорвать урок арифметики, то вымажем мелом кресло кафедры перед уроком истории, и преподаватель, замазав брюки, нажалуется на нас, то придумаем еще какую-нибудь каверзу.
В старших классах (1 рота, шестой и седьмой классы) кадеты чувствовали себя уже взрослыми и порядок поддерживали образцовый. Одной из привилегий старших было то, что после ужина и отбоя, когда все ложились спать, им разрешалось до 11 часов находиться в классах, в ротном зале и в коридорах и заниматься своими делами. Обычно в это время кто не успел приготовить уроки занимались в классах, а большинство собирались небольшими группами, беседовали, играли в шахматы, а любители музыки толпились у рояля и слушали чью-нибудь игру. Любители литературы обсуждали очередной номер выпускаемого кадетами журнала «Кадетский досуг».[2]
Нашим соседом по корпусу была женская гимназия Зябловой.[3] Естественно, что кадеты старших классов вели знакомство с гимназистками. Один из способов переписки с девушками был довольно своеобразный, но остроумный. Использовался для этого в качестве почтальона преподаватель математики Алексей Алексеевич Харзеев[4], преподававший одновременно и у нас, и в гимназии. Заранее зная, когда он отправится на урок в женскую гимназию, мы спускались в швейцарскую и клали в его галош записку той или иной гимназистке, а в швейцарской в гимназии девушки доставали записку из галоша, как из почтового ящика, и тем же способом посылали нам ответы. Так убежденный холостяк и женоненавистник способствовал нам, сам не зная о том, в наших любовных похождениях.
Так у меня и у моего друга Володи Витусовского завязалось знакомство с гимназисткой последнего класса Таточкой Бровор. Так как это довольно своеобразная личность, то о ней стоит написать несколько строк. Отец Таточки был одним из незаурядных русских художников. Как и свойственно в семье свободного художника того времени, особого порядка и родительского надзора не существовало. Отец целыми днями не бывал дома, мать тоже постоянно отсутствовала, и дети были предоставлены сами себе.
Старший брат Таточки, студент университета, принадлежал к передовому революционно настроенному студенчеству и жил отдельно от родителей. Младший брат, гимназист, мечтавший о военной карьере, постоянно пропадал у товарищей. Таким образом, полными хозяйками в доме были две сестры, Таточка и старшая Лора. Лора была миниатюрная и очень интересная девушка, но относилась к нам снисходительно, так как считалась уже невестой какого-то коммерсанта, за которого вскоре и вышла замуж.
Мы с Володей очень часто бывали у них дома, но почти всегда заставали Таточку одну. Таточка в то время, несмотря на свои семнадцать лет, была уже вполне сформировавшаяся девушка с явно очерченными принадлежностями женского тела и с нежными чувственными губами. Сперва мы с Володей ходили к Бровор вместе, но вскоре я решил побывать у них один. Таточка обрадовалась моему приходу, так как симпатии ее были на моей стороне.
Мне казалось, что я в нее влюбился, а после того как был награжден горячим поцелуем, потерял голову окончательно, но внушенная мне с детства мораль и уважение, доходящее до преклонения, к женскому полу оставляли мои чувства самыми чистыми и невинными. Конечно, я представлял себе и чувства Таточки к себе такими же. Но боже праведный! Однажды, углубившись в тему о красоте, мы дошли до красоты женской фигуры. Я довольно робко изложил свое представление о красоте женщин. После этого Таточка удалилась в свою комнату и через несколько минут предстала передо мной во всей красоте нагого женского тела; остались не обнаженными только ножки ниже колен. Мне казалось, что я на мгновение ослеп. <…>
Я был ошеломлен <…>. Я понимал, что надо как-то реагировать. Но как? Любовь в одно мгновение исчезла, и я не нашел ничего лучшего, как подойти к ней, робко прикоснуться рукой к мягкой части тела и выдавить загробным голосом: «Да, хороша».
Получив легкую пощечину, я оставил этот дом и больше в нем не бывал. <…>
Наряду с этим у меня продолжалось знакомство с домом Струтинских. Когда Люсе исполнилось пятнадцать лет, ее родители стали устраивать «субботы». В эти дни вечером без всякого приглашения у них собиралась молодежь в возрасте пятнадцати-семнадцати лет. Все мы эти «субботы» очень любили. Обычно собиралось человек двенадцать-пятнадцать. Время проводили в беседах, играх, репетициях любительских спектаклей, из которых состоялся только один, и много танцевали. Тапером обычно был отец Люси, который, не жалея сил, играл на рояле до полного изнеможения. Вечера кончались обильным ужином, после чего начинался разъезд по домам. Тех девочек, за которыми не приезжали горничные, мы обычно провожали домой сами, скрепя сердце тратя сэкономленный двугривенный на извозчика.
Обычно в таких случаях кто-нибудь кому-нибудь нравится. А вот мне нравились, пожалуй, все девочки, по крайней мере три, и я никак не мог разобраться, которая мне все-таки милее.
Клавочка была хороша собой, очень изящна, прекрасно танцевала, и я был убежден, что я ее люблю. Лидочка была пухленькая блондинка, очень выдержанная, начитанная девочка, и, когда я был с ней, она меня буквально очаровывала, и не было сомнений, что я в нее влюблен. Ляля - стройненькая блондинка, правда, по своему внутреннему содержанию уступавшая своим подругам, но державшаяся более свободно. Если все остальные девочки разрешали поцеловать им ручку, то Ляля не возражала и против поцелуя в губки, конечно, без свидетелей. <…>
Вспоминается еще один эпизод из раннего детства. В корпусе был заведен порядок на первый день Пасхи посылать лучших учеников поздравлять шефа военно-учебных заведений великого князя Константина Константиновича. Обычно таких кадет отбирали человек десять-двенадцать и направляли с воспитателем в Мраморный дворец. Там мы выстраивались и ждали выхода великого князя с семьей. Первым обходил строй князь и христосовался с каждым кадетом. За ним следовала его жена Королева Эллинов, которая после поцелуя ей царственной ручки, вручала каждому из нас яички, либо позолоченные в виде брелока, либо фарфоровые с буквами «Х. В.». За ней следовали сыновья и дочь.
Вот тут-то и произошел казус. Похристосовавшись с сыновьями князя, я, недолго думая, облобызал и молодую княжну.[5] Ей было тогда лет шестнадцать, а мне всего 10-11 лет. Моему примеру больше никто не последовал, хотя я думаю, что девушка с удовольствием похристосовалась бы и с моими старшими товарищами.
Конечно, мне после было прочитано воспитателем соответствующее внушение, а отец, когда я ему рассказал об этом, хохотал до упаду.
В последующие годы, когда мне приходилось бывать на этом торжестве, я уже смущенно опускал глаза вниз и прикладывался к ручке княжны.
___________________________
[1] Владимир Николаевич Химшиев (1877-1959) - окончил Воронежский кадетский корпус (1894), Константиновское артиллерийское училище (1896); воспитатель и преподаватель 1-го кадетского корпуса, полковник армейской артиллерии. В 1919 - в Вооруженных силах Юга России генерал-лейтенанта А. И. Деникина. После 1919 - в эмиграции (Турция, Болгария, США). Умер в Лос-Анджелесе.
[2] «Кадетский досуг». Литературный и популярно-научный журналПервого кадетскогокорпуса. СПб., 1905-1913.
[3] Женская гимназия Е. П. Зябловой (1908-1918) находилась на Кадетской линии Васильевского острова.
[4] Алексей Алексеевич Харзеев (1878 -?) - из потомственных дворян Новгородской губернии, окончил в 1896 2-й Кадетский корпус, в 1899 - Михайловское артиллерийское училище, в 1904 - Михайловскую артиллерийскую академию. С 6 декабря 1909 - штатный преподаватель Первого кадетского корпуса, подполковник.
[5] Скорее всего, речь идет о княжне Марии (1876-1940) - дочери Георга (1845-1913), сына короля Дании, с 1863 короля эллинов (Греции), в 1867 женившегося на Ольге Константиновне (1851-1926), дочери Великого князя Константина Николаевича. Видимо, с высоты прожитых лет она казалась К. Ф. еще моложе, чем была в 1902-1903.
Продолжение следует...
#литературныйпонедельник