mors
После-печатление от «Смиллы» захлёстывает. Мне нравится героиня, её спокойствие, все-приятие и рациональный фатализм. Её здоровое принятие своего одиночества, которое и мне помогает принимать своё -- свыкнуться, перестать метаться и скакать по. Её отношение к смерти -- это тот дальний берег, к которому то прибивает, то относит прочь мою лодку.
«Никакая другая мысль не была для меня более успокоительной, чем сознание того, что я умру. В эти минуты прозрения - а себя можно увидеть таким, какой ты есть, только если смотришь на себя как на чужого человека, - все отчаяние, вся веселость, вся депрессия исчезают и сменяются спокойствием. Для меня смерть вовсе не была пугающей, она не была состоянием или событием, которое придет и поразит меня. Она была скорее сосредоточенностью на текущем моменте, поддержкой, союзником, помогающим мыслями быть в настоящем.»
(Питер Хёг)
Это не отчаяние. По крайней мере, не для меня. Это противовес моей слишком мятущейся натуре.
И по-моему, он очень хорошо работает. Мысль, что мир смертен, что у тебя не так уж много времени, а все окружающие тебя люди умрут рано или поздно (а многие раньше тебя), помогает сосредоточиться на главном, не распыляться. Не всегда я пользуюсь этой привилегией, но стараюсь.
Помогает со многим примириться заранее и не испытывать потрясений. Когда я очнулся в больнице, мне сообщили, что два дня назад умерла бабушка, - я был спокоен. Любил её, но что ж поделать. Сейчас медленно умирает дедушка - я спокоен. Это не безразличие, не отчаяние, это примирение с неизбежным.
И вот ещё Пушкин:
«Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я.»
«Никакая другая мысль не была для меня более успокоительной, чем сознание того, что я умру. В эти минуты прозрения - а себя можно увидеть таким, какой ты есть, только если смотришь на себя как на чужого человека, - все отчаяние, вся веселость, вся депрессия исчезают и сменяются спокойствием. Для меня смерть вовсе не была пугающей, она не была состоянием или событием, которое придет и поразит меня. Она была скорее сосредоточенностью на текущем моменте, поддержкой, союзником, помогающим мыслями быть в настоящем.»
(Питер Хёг)
Это не отчаяние. По крайней мере, не для меня. Это противовес моей слишком мятущейся натуре.
И по-моему, он очень хорошо работает. Мысль, что мир смертен, что у тебя не так уж много времени, а все окружающие тебя люди умрут рано или поздно (а многие раньше тебя), помогает сосредоточиться на главном, не распыляться. Не всегда я пользуюсь этой привилегией, но стараюсь.
Помогает со многим примириться заранее и не испытывать потрясений. Когда я очнулся в больнице, мне сообщили, что два дня назад умерла бабушка, - я был спокоен. Любил её, но что ж поделать. Сейчас медленно умирает дедушка - я спокоен. Это не безразличие, не отчаяние, это примирение с неизбежным.
И вот ещё Пушкин:
«Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я.»