Я не знаю, где граница...
Границы? Не видел ни одной. Правда, слышал, они есть в головах у некоторых людей
Тур Хейердал
Каким Бескрылые видят свой мир? Уж точно совсем не таким, каким вижу его я.
В их мире нет ничего, кроме клочков и обрывков. Ни неба, ни земли, ни маяков, ни ориентиров, ни кренов, ни тангажей, ни курса, ни глиссады. Они даже эфир, и тот не слышат. Так и колеблют воздух на звуковых частотах. Да еще и сперва начнут передачу, а только потом думают, что же хотели передать. Если, конечно, вообще думают. И так - до отработки назначенного ресурса. День за днем и год за годом.
Отцы-конструкторы, да я от такой жизни через сотню летных часов собственный двигатель на взлете бы остановила. Уж лучше стать грудой обломков в руках расследователей, чтобы «…причиной катастрофы… предположительно… техническая неисправность самолета…», чем вот эта их вечная облачность в десять баллов. И вечный попутно-боковой ветер на всех курсах сразу. В конце-то концов, Там, За Пределом, все может оказаться абсолютно по-другому.
Вот, разве что, мой Пилот… Его мир выглядит совсем иначе. Он видит небо. И видит землю. Как я.
Он даже умеет слышать. И понимать. Хоть и не совсем как я. По-своему
Но он тоже вечно о непонятном. «Нет, сюда нам нельзя. Граница…тогда в следующий раз взлетать будем с Колымы…»
А что плохого в том, чтобы взлетать с Колымы? Как «Эрбас» или «Боинг». Почему, когда он так… колеблет воздух на звуковой частоте…, я слышу в эфире: «You have selected unsuitable area for takeoff»?
Границы…границы… Флаттер их пойми, что это такое. Конечно, я знаю, что такое ограничения. Как знает это любой самолет.
Максимальная скорость 210 км/ч
Практический потолок 4000 м.
Дальность полета 680 км
Свои ограничения - максимально допустимую скорость и величину перегрузки. Свой практический потолок. Ограничения по встречному и боковом ветру.
Ограничений Пилота я не знаю - знаю только, что они существуют. Где-то там, несравнимо дальше моих возможностей. Он ведь военный летчик, а я все-таки, вполне себе мирный самолет.
Но… границы? Их не видят даже сами Бескрылые. Ни в небе, ни на земле. Не видят, но рисуют на полетных картах. Говорят, что на земле они нарисованы кровью. Да уж… если я не замечаю таких линейных ориентиров, то мое место давно уже на свалке металлолома.
Сегодня мы летим туда, где Бескрылые воевали. Именно за эти самые границы. Что они там не поделили? И стОил ли всего этого странный кусок земли, негодный даже для стоянки, не то чтобы для ВПП..?
Закрылки во взлетном… гул моего двигателя привычно сливается с песней души Пилота.
Так бывает не у всех. У немногих. Нам повезло с Пилотом - мне и «Форсажу». Хоть он и не самолет, а тряпка, а вот поди ж ты - песня о нем есть, и не одна.
А я… что ему я - сел, зарулил, и прощевай до следующего взлета. Только техник в душу полезет промасленными лапами.
Впрочем, этот мир сконструирован так, как сконструирован. И не нам менять его рабочий проект. Земля под крылом и небо над нами. Вполне хватит для счастья нормальному самолету без реактивных амбиций.
Даже в неловких руках курсанта, неумело сжимающих мою ручку, есть своя прелесть.
На безопасной высоте можно. Да и вообще все не так уж плохо - по горизонту держит, да и с курса не сбились.
И нет границ. Нигде. Ни на земле, ни в небе.
Только город под нами. Опустевший город. Когда-то в нем кипела жизнь, а теперь - вечная тишина. Такая тишина, что местные жители только лишь по отдаленному звуку могут определить, что происходит на соседних улицах. Такая тишина здесь уже очень давно. С войны…
«Здесь мой дом… Здесь был мой дом!..» Словно внезапным перебоем в работе двигателя…частыми ударами по фюзеляжу… предсрывной вибрацией… Это воспоминания Пилота пронзают меня. Пока мы в небе - мы с ним одно существо. Мои крылья и его воля. Ео боль - это и моя боль. Его память - это и моя память.
Качание крыльев… Приветствие?.. Или дрогнула рука? Кому мешал его дом? И этот город? Кому понадобилась эта мертвая тишина? Может быть, об этом знают СУ-25? Ну да, уж они-то мне ответят, только появись моя отметка на их локаторах. Так ответят, что мало не покажется. Всем боезапасом своей гастовской пушки сразу. И ракетами добавят. А L-39 просто промолчат, даже если и знают.
Мы с ними на разных частотах, и нам не услышать друг друга.
Может быть, об этом знал Як-40, который помнил ту войну. Но… мы не как Бескрылые… Мы не можем жить, не летая… И его душа осталась навсегда заперта в этой пустой и гулкой груде металла. Он так и не стал частью другого самолета, а остался тихо гнить на вечной стоянке.
Да и какая, собственно, разница? Так ли уж мне важно, что такое эти самые границы? Немногое осталось от тех, что их защищали…
Но память осталась. А значит там, в заоблачном гарнизоне, все также в вечной первой готовности они и их экипажи. Наверное, там всегда миллион-на-миллион. И нет ни гроз, ни болтанки. Сухая и ровная ВПП и, конечно, никаких птичьих стай. Но я точно знаю, что огонь костра на берегу, песни Пилота, и тепло сердец его друзей - могут быть только здесь.
Как и вечный Букет Абхазии в моих шасси
Наверное, это и есть кусочек счастья. Даже не кусочек, а очень-очень большой кусок.
Ну а границы…Возможно, их на самом деле просто нет. А может быть, их просто не видно сверху, но они существуют, разделяя цивилизации и людей. Нет на земле никаких линий, начерченных кровью, а есть только брошенное кем-то из Бескрылых в эфир: «I am lost. I have spatial disorientation…»
В общем, сложно все это... Как в облаках с отказавшим авиагоризонтом...