📖 36 📖
Я прочитала книгу Шерри Аргов, «Хочу быть стервой! Пособие для настоящих женщин». Вынесла для себя очень горькую мысль. Я всю жизнь изо всех сил старалась быть хорошей девочкой. Послушной, удобной, полезной и предельно зависимой, чтобы меня любили, ценили и не бросали. В книге же говорилось, что ценят и любят за прямо противоположное - независимость, свое мнение, уважение к себе. И это и есть самый верный путь к получению любви и уважения. А не то, что я делала до этого.
При попытках представить себя той самой независимой и со своим мнением меня немедленно накрывало паникой. Колотилось сердце и перехватывало дыхание. В теле возникал уже знакомый мне ступор, к нему добавлялся страх, что за такое поведение меня жестоко накажут. Распутывать клубок, откуда ноги растут, долго не пришлось. Папа отличался абсолютной нетерпимостью к проявлениям чужой воли, отличного от его мнения, попыток противостоять ему. Руки он особо не распускал, но использовал крики, оскорбления, нефизические наказания и шантаж вроде «Пока ты живешь на моем иждивении, будешь делать, что я сказал!» Я усвоила, что рыпаться - себе дороже, задолго до того, как научилась говорить.
[читать дальше]Мне рассказывали историю, которая случилась, когда мне было меньше года. Я особенно сильно заболела чем-то респираторным и боялась спать одна. Мама стала спать со мной рядом. Среди ночи я несколько раз просыпалась и искала ее рукой. Если нащупывала ее рядом, спокойно засыпала обратно, а если не находила, начинала плакать от страха. Вернувшийся из командировки отец впал в ярость - что за дела вообще, жена должна спать с мужем, а не с ребенком, нечего так детей распускать. Он увел мать и запер ее с собой в спальне. Когда я заплакала, он не дал ей ко мне выйти. Я кричала и плакала до тех пор, пока не охрипла.
У меня до сих пор сохраняется животный страх умереть во сне, особенно когда я болею гриппом. Я даже не рискнула искать в своем теле тот детский опыт, потому что сомневалась, что смогу выдержать и снова пережить ту степень ужаса, отчаяния и беспомощности. Однако, я четко ощущаю закодированный в моем теле урок, который останется со мной на всю жизнь: я никто и ничто, у меня нет ни прав, ни голоса, а если я заявлю о себе и разгневаю этим того, от кого завишу, меня бросят одну задыхаться и умирать.
Зная, что мама любила все байки про отношения с отцом подавать в свете, какое он чудовище и какая она несчастная и беспомощная его жертва, я во взрослом возрасте отдельно спросила про ту историю у отца. Он нисколько не смутился и ответил, что был в своем праве. Он приехал из командировки, уставший, «по бабе соскучился», как он это выразил, а там сопля какая-то берега попутала. И ни капли сожаления или, стыда, ни капли понимания последствий своих поступков или даже желания их понять.
Когда мне было лет шесть, мы втроем поехали на море. Отцу как-то пришло в голову намазать меня грязью со дна. Считалось, она полезная. Я не хотела эту темную, скользкую дрянь на своем теле и стала сопротивляться. Он схватил меня, и силой удерживая за плечо, продолжал размазывать по мне грязь. Я заорала еще громче, вырвалась и побежала к маме. Та предпочла не вмешиваться. Она не оттолкнула меня, но и не вмешалась. Отец же разъярился на такое мое своеволие. Он наказал меня, не разрешив вернуться в номер. Меня оставили одну на улице. Я нашла пустующую детскую площадку у соседнего корпуса и просидела в песочнице практически неподвижно до вечера. От ужаса я ничего не чувствовала. Помню только свои руки, которые водили по песку. Когда отец изволил меня простить, пришла мама забрать меня с площадки. Она шла молча. Не утешила, не обняла, не поговорила со мной. Я тоже молча шла рядом и чувствовала исходящее от нее страх, обиду на жизнь и раздражение, что я создаю проблемы. Я помню, как четко я осознавала в тот момент: она никогда меня не защитит от отца и не встанет на мою сторону, потому что своя шкура ей дороже. В ту поездку меня еще не раз наказывали, выгоняя из номера или запирая меня в нем одну на весь вечер (ни игрушек, ни книг, ни телевизора в номере не было), но я уже не помню, за что именно.
Тогда я не воспринимала такое отношение к себе как несправедливое. Я к тому возрасту уже крепко усвоила, что я пустое место и мои желания и потребности ничего не значат. Мне просто было очень страшно, и я все туже закручивала внутренние гайки вокруг любых своих проявлений, которые могут вызывать неудобства окружающим или их гнев. А теперь я читаю в книге Аргов, что именно такие стратегии выживания раз за разом приводят тебя в отношения, где об тебя вытирают ноги и ни во что не ставят…
И родители, которые сначала раз за разом показывают тебе, что твое место у параши, потом с чувством критикуют тебя за малохольность, безынициативность, аморфность, лень, отсутствие достижений. Отец не раз выражал разочарование, что я не стала крутой бизнес-леди, которая укладывает штабелями мужиков направо и налево. Мама кривилась «Не знаю, в кого ты такая! Я тебя растила бойкой!». Долгое время я чувствовала сильный стыд, что я такой не выросла, а сейчас задумалась: насколько это вообще возможно - вырасти бойкой в семье человека, который взрывается и со смаком тебя топчет за малейшие проявления характера, которые угрожают его авторитету, власти и эго? При условии, что от матери ты не получишь ни защиты, ни поддержки, если что.
Я помню очень яркий детский сон, он приснился мне примерно в том же возрасте. Мы с матерью стоим в пустом больничном коридоре перед приоткрытой дверью. Мать с фальшивой улыбкой и наигранной радостью предлагает мне зайти, мол, будет так здорово и классно. Только дверь была охвачена огнем, и пройти через нее - это получить очень серьезные ожоги. Во сне я растерянно смотрела на мать, которая махала рукой, ласково уговаривая, мол, чего ты топчешься, иди туда скорее. Я чувствовала себя убитой и преданной, глядя на мать, которая намеренно толкает меня на мучительные повреждения и лжет мне, что все будет хорошо. Иди, порадуй мамочку, сгори заживо.
Не так ли она проводила свои уроки бойкости, точно зная, чем оно для меня закончится?
Складывая эти кусочки паззла, я все более четко понимала, почему я такая, какая я есть, и почему у меня сложилась такая кошмарная жизнь. И откуда у меня эти навязчивые стыд и вина за свое существование, страх любых активных или ассертивных действий, избегание жизни, зависимость, принижение себя и потребность быть для всех хорошей и всем угождать.
Но сами инсайты, как и раньше, ничего не меняли внутри меня. Здорово увидеть картину целиком и ее причинно-следственные связи, но панический страх, что стоит мне выйти в мир и заявить о себе, как на меня тут же обрушится чудовищный гнев и меня захотят уничтожить, меньше не становился. Легче становилось только от моментов, когда Вы меня поддерживали, и я чувствовала ваши тепло и участие. В эти моменты я впервые в жизни ощущала, что я не пустое место и мои потребности что-то значат.
Вы сказали, отношения с терапевтом - это и есть основной инструмент терапевтической работы. Создание коннекта, его поддержание, и, самое главное, его восстановление, если он оборвался - это то, что лежит в его основе.
Мне не нравилось это слышать. Я не собиралась с вами контакт налаживать. Я хотела вас всегда держать на дистанции и не впускать в себя. Не привязываться к Вам. Я думала, терапия - это такое место, где ты разбираешь свои проблемы, занимаешься анализом, но ключевые отношения, благодаря которым станут возможными реальные внутренние изменения, случатся за пределами терапии. Я не могла себе представить, что такое важное может произойти в рамках терапии, чтобы исцелить настолько глубокие душевные раны.
При попытках представить себя той самой независимой и со своим мнением меня немедленно накрывало паникой. Колотилось сердце и перехватывало дыхание. В теле возникал уже знакомый мне ступор, к нему добавлялся страх, что за такое поведение меня жестоко накажут. Распутывать клубок, откуда ноги растут, долго не пришлось. Папа отличался абсолютной нетерпимостью к проявлениям чужой воли, отличного от его мнения, попыток противостоять ему. Руки он особо не распускал, но использовал крики, оскорбления, нефизические наказания и шантаж вроде «Пока ты живешь на моем иждивении, будешь делать, что я сказал!» Я усвоила, что рыпаться - себе дороже, задолго до того, как научилась говорить.
[читать дальше]Мне рассказывали историю, которая случилась, когда мне было меньше года. Я особенно сильно заболела чем-то респираторным и боялась спать одна. Мама стала спать со мной рядом. Среди ночи я несколько раз просыпалась и искала ее рукой. Если нащупывала ее рядом, спокойно засыпала обратно, а если не находила, начинала плакать от страха. Вернувшийся из командировки отец впал в ярость - что за дела вообще, жена должна спать с мужем, а не с ребенком, нечего так детей распускать. Он увел мать и запер ее с собой в спальне. Когда я заплакала, он не дал ей ко мне выйти. Я кричала и плакала до тех пор, пока не охрипла.
У меня до сих пор сохраняется животный страх умереть во сне, особенно когда я болею гриппом. Я даже не рискнула искать в своем теле тот детский опыт, потому что сомневалась, что смогу выдержать и снова пережить ту степень ужаса, отчаяния и беспомощности. Однако, я четко ощущаю закодированный в моем теле урок, который останется со мной на всю жизнь: я никто и ничто, у меня нет ни прав, ни голоса, а если я заявлю о себе и разгневаю этим того, от кого завишу, меня бросят одну задыхаться и умирать.
Зная, что мама любила все байки про отношения с отцом подавать в свете, какое он чудовище и какая она несчастная и беспомощная его жертва, я во взрослом возрасте отдельно спросила про ту историю у отца. Он нисколько не смутился и ответил, что был в своем праве. Он приехал из командировки, уставший, «по бабе соскучился», как он это выразил, а там сопля какая-то берега попутала. И ни капли сожаления или, стыда, ни капли понимания последствий своих поступков или даже желания их понять.
Когда мне было лет шесть, мы втроем поехали на море. Отцу как-то пришло в голову намазать меня грязью со дна. Считалось, она полезная. Я не хотела эту темную, скользкую дрянь на своем теле и стала сопротивляться. Он схватил меня, и силой удерживая за плечо, продолжал размазывать по мне грязь. Я заорала еще громче, вырвалась и побежала к маме. Та предпочла не вмешиваться. Она не оттолкнула меня, но и не вмешалась. Отец же разъярился на такое мое своеволие. Он наказал меня, не разрешив вернуться в номер. Меня оставили одну на улице. Я нашла пустующую детскую площадку у соседнего корпуса и просидела в песочнице практически неподвижно до вечера. От ужаса я ничего не чувствовала. Помню только свои руки, которые водили по песку. Когда отец изволил меня простить, пришла мама забрать меня с площадки. Она шла молча. Не утешила, не обняла, не поговорила со мной. Я тоже молча шла рядом и чувствовала исходящее от нее страх, обиду на жизнь и раздражение, что я создаю проблемы. Я помню, как четко я осознавала в тот момент: она никогда меня не защитит от отца и не встанет на мою сторону, потому что своя шкура ей дороже. В ту поездку меня еще не раз наказывали, выгоняя из номера или запирая меня в нем одну на весь вечер (ни игрушек, ни книг, ни телевизора в номере не было), но я уже не помню, за что именно.
Тогда я не воспринимала такое отношение к себе как несправедливое. Я к тому возрасту уже крепко усвоила, что я пустое место и мои желания и потребности ничего не значат. Мне просто было очень страшно, и я все туже закручивала внутренние гайки вокруг любых своих проявлений, которые могут вызывать неудобства окружающим или их гнев. А теперь я читаю в книге Аргов, что именно такие стратегии выживания раз за разом приводят тебя в отношения, где об тебя вытирают ноги и ни во что не ставят…
И родители, которые сначала раз за разом показывают тебе, что твое место у параши, потом с чувством критикуют тебя за малохольность, безынициативность, аморфность, лень, отсутствие достижений. Отец не раз выражал разочарование, что я не стала крутой бизнес-леди, которая укладывает штабелями мужиков направо и налево. Мама кривилась «Не знаю, в кого ты такая! Я тебя растила бойкой!». Долгое время я чувствовала сильный стыд, что я такой не выросла, а сейчас задумалась: насколько это вообще возможно - вырасти бойкой в семье человека, который взрывается и со смаком тебя топчет за малейшие проявления характера, которые угрожают его авторитету, власти и эго? При условии, что от матери ты не получишь ни защиты, ни поддержки, если что.
Я помню очень яркий детский сон, он приснился мне примерно в том же возрасте. Мы с матерью стоим в пустом больничном коридоре перед приоткрытой дверью. Мать с фальшивой улыбкой и наигранной радостью предлагает мне зайти, мол, будет так здорово и классно. Только дверь была охвачена огнем, и пройти через нее - это получить очень серьезные ожоги. Во сне я растерянно смотрела на мать, которая махала рукой, ласково уговаривая, мол, чего ты топчешься, иди туда скорее. Я чувствовала себя убитой и преданной, глядя на мать, которая намеренно толкает меня на мучительные повреждения и лжет мне, что все будет хорошо. Иди, порадуй мамочку, сгори заживо.
Не так ли она проводила свои уроки бойкости, точно зная, чем оно для меня закончится?
Складывая эти кусочки паззла, я все более четко понимала, почему я такая, какая я есть, и почему у меня сложилась такая кошмарная жизнь. И откуда у меня эти навязчивые стыд и вина за свое существование, страх любых активных или ассертивных действий, избегание жизни, зависимость, принижение себя и потребность быть для всех хорошей и всем угождать.
Но сами инсайты, как и раньше, ничего не меняли внутри меня. Здорово увидеть картину целиком и ее причинно-следственные связи, но панический страх, что стоит мне выйти в мир и заявить о себе, как на меня тут же обрушится чудовищный гнев и меня захотят уничтожить, меньше не становился. Легче становилось только от моментов, когда Вы меня поддерживали, и я чувствовала ваши тепло и участие. В эти моменты я впервые в жизни ощущала, что я не пустое место и мои потребности что-то значат.
Вы сказали, отношения с терапевтом - это и есть основной инструмент терапевтической работы. Создание коннекта, его поддержание, и, самое главное, его восстановление, если он оборвался - это то, что лежит в его основе.
Мне не нравилось это слышать. Я не собиралась с вами контакт налаживать. Я хотела вас всегда держать на дистанции и не впускать в себя. Не привязываться к Вам. Я думала, терапия - это такое место, где ты разбираешь свои проблемы, занимаешься анализом, но ключевые отношения, благодаря которым станут возможными реальные внутренние изменения, случатся за пределами терапии. Я не могла себе представить, что такое важное может произойти в рамках терапии, чтобы исцелить настолько глубокие душевные раны.