... вздёрнувши на дыбу, наукам книжным обучал.
Это - окончание текстов Стефана Робева на тему "О науке". В своё время они мне очень понравились, поэтому когда кабинет политпросвещения расставался с комплектом журнала "Эко", я странички повырывал. К сожалению, за время всяких пертурбаций, аренды жилья и т.д. часть листков пропала. Но я все же исхитрился найти старый текст. И привезти его с собой из Москвы. Так, же, как и две книжки, о которых я вам вскорости поведаю с пространными цитатами. Это "Песочные часы" Гурницкого и "Император" Капусциньского.
Надеюсь, что "Цена открытия" вам пришлась по душе, и помогла понять, что в дискуссии об Академии наук не всё там однозначно.
Предыдущие части живут здесь. Да, эпиграф из Джека Лондона великолепен. Никто не знает, из какого произведения он взят?..
Будни
И как только он начал петь песни
за главаря, он нашел способ,
не делая ничего, откармливаться
Джек ЛОНДОН
На одном семинаре о сущности научного труда возник спор о том, насколько высокими должны быть требования к первой научной работе начинающего исследователя. Один из участников сказал:
- Поскольку научные работники не состязаются отдельно в юношеской , молодежной и взрослой группах, как в футболе, то и требования к ним должны быть такими же, как и ко всем работам вообще.
Но тут с места поднялся сторонник идеи научно-исследовательских "яслей" и заявил:
- Как так! Вполне естественно для молодого исследователя, пока он не освоился, начинать с работ, в определенней мере повторяющих известное!
Это документальное изречение очень важно, поскольку оно дает право непринужденно спросить:
- Освоился с чем? Делать "работы", повторяющие давно известное?
Упомянутый защитник "повторительных" принципов в научном творчестве убежден в своей правоте, он горячится и употребляет такие слова, как "наукометрия", "наукознание" (это оттого, что зарплату он получает в организационно-методическом отделе, а там эти понятия уже приняты на вооружение). Он не хочет видеть того, что приложении к творческому труду, скажем, игре на фортепиано: не получится хорошего пианиста, если сначала научить его неправильно, а после переучивать. К сожалению, ни на чем не основанную точку зрения некоторых "организаторов науки" поддерживает руководство. За принцип снисходительности хватается и ряд научных руководителей-бюрократов, ярых приверженцев коллективной самокритики, так как последняя - очень удобная для них стрельба по отсутствующей мишени. Если кто-нибудь публично заявит, что конкретные ученые - А., Б. и В. не имеют понятия о тематике, которой они якобы занимаются, то этот смельчак рискует приобрести уйму врагов. Если же он прокричит: "Не всё, даем, на что способны, товарищи, не всё! Можем дать больше и дадим! Ждите от нас!" - это уже другое. Это можно легко и безболезненно запротоколировать. Пройдет время, дым рассеется и станет очевидно: ничто не загорелось... Коллективная самокритика - один из лучших заменителей настоящей адресной критики в научных институтах, она вроде харчо без перца и не жжет, и все-таки харчо... Иногда с ее помощью разыгрываются хорошо рассчитанные душераздирающие сцены. А польза от нее? Только одна: самоудовлетворение. Такая частная внутренняя политика в некоторых научных институтах приводит к парадоксам. Один из них состоит в том, что провалившийся на всех фронтах научный руководитель может долгие годы сохранять свой "общественный фасад" чистым. Теоретически он попал в катастрофу, фактически продолжает радоваться номенклатурному благополучию. Это одно из самых загадочных явлений в области науки и, может быть, надо привлечь метафизику, чтобы его объяснить. Получается что научная деятельность и ее общественная оценка неодновременны, как в известном принципе Ньютона, а разделены трудовым стажем до пенсии. Если добавить к этому хорошо известный факт, что у нас почти все научные институты - организации без дублеров, что каждый из них практически монопольно ведет свою тематику, то становится ясно, почему мы готовы много лет терпеть бесплодные институты и финансировать их скрепя сердце, только бы не сказать руководителю прямо, что он не на своем месте.
Бывает и так, Когда проводится объединение близких научных институтов, некая личность, которая не может представить себя никем, кроме директора, сносит много подметок, чтобы обойти всех и доказать, что интеграция его института ошибочна и что, наоборот, требуется "дезинтеграция"! Институт отрезают от института-матери, человечек снова становится директором и успокаивается. На вопрос, до каких пор будет существовать это неестественное положение, один компетентный руководитель объяснил:
- Пока нынешний директор не уйдет на пенсию!
[детали]
Подобные явления связаны как с личными чертами некоторых людей, их властолюбием, так и с остатками традиционной закостенелости в устройстве научно-исследовательского звена, доставшейся нам в наследство от старого общества. Социальные преобразования наполняют новым содержанием старые формы , но противоречие между ними до конца не преодолено. И не только по субъективным мотивам. Одна из объективных причин заключается в неопределенности оценок. Если в производстве все новое сталкивается с системой устоявшихся, подчас "железобетонных" показателей, то наука страдает от неопределенности оценок. Не все научные достижения могут получить мгновенно правильную оценку, особенно крупномасштабные достижения. Последние нуждаются в проверке, истинное их значение, бывает, открывается с годами. Даже таблица Менделеева в свое время не была встречена единодушным признанием. Противники посмеивались: "Почему бы Менделееву не попытаться упорядочить химические элементы не по их атомным весам, а по начальным буквам их названий..."
При таком положении руководитель научного звена неизбежно получает возможность властвовать среди еще невыясненных, непризнанных, рождающихся научных истин. Это требует большого нравственного самоконтроля, прозорливости и честности, иначе может возникнуть "волевая политика", которая очень вредна и, увы, в большей степени безнаказанна. Возможности произвола со стороны стоящих у власти в науке увеличиваются, в то же время неминуема современная узкая специализация тех, кто от них зависит. Подчиненный получает кандидатскую степень, с годами определяется в каком-нибудь узком направлении науки и рассуждает так:
- Особенно опасно поскользнуться, тогда придется перестраиваться и начинать все с начала-..
Над такими "одновалентными" сотрудниками легко установить контроль , даже не обладая сильным характером. Самые сговорчивые из них те, кто вообще не имеет никакой квалификации, но ревностно служит опорой руководителю. Для них основной принцип нашего общества - забота о человеке - превращается в заботу о Своем человеке. Скажете: "Нет таких"? Есть!
Молчание
Самые искренние люди правдивы в том,
что говорят, но они лгут в том,
о чем умалчивают.
Жан-Жак РУССО
В прериях Дикого Запада и сейчас можно увидеть забитые в землю колья, а на них грубые доски с выгоревшей от времени надписью "Здесь покоится Боб Смит. Повешен по ошибке...". В этой надписи есть что-то обнадеживающее. Конечно, в том, что напрасно повешен некто Смит, ничего хорошего нет, но по крайней мере, признается факт совершения ошибки.
В науке есть немало "повешенных по ошибке", но не практикуется объявлять о них во всеуслышанье, как в упомянутом случае. Когда отдельные ошибки приобретают исторические масштабы, жертве ставят памятник. Но не об этом идет речь. Трудно даже представить, какой воспитательный эффект имела бы возможность забивать в прериях науки колышки с надписью "Награжден по ошибке!" Эта идея могла бы революционизировать всю систему моральных и материальных стимулов научных работников, резко сократить количество паразитирующих элементов. Сам факт, что даже спустя несколько лет после получения награды она все еще подлежит общественной проверке, способен охладить "медалеманию" у трезвомыслящих карьеристов, которые делают ставку на конъюнктуру , а не научные исследования.
Да, время ставит все на свои места. Когда-то высокая научная награда у нас в Болгарии была дана за некий бактериальный продукт со свойствами, объявленными его создателем важными для теории и практики. После получения награды, когда дело дошло до использования этого ценного продукта, выяснилось, что "бактериальный штамм", то есть производитель... потерян. Эта непоправимая потеря произошла как раз вовремя: штамм, так же как и легенда о его свойствах, больше не были нужны - медали уже на груди, деньги уже в кармане...
А есть труды, которые создаются специально для награды. Когда-то один ученый показал, как из безклеточной материи за несколько дней возникают клетки. Нашелся и другой, который сумел микрофотографическими снимками продемонстрировать, как именно это происходит. Но... почти одновременно стали известны данные о двойной спирали наследственной ДНК. Так что автор "самозарождающегося" труда стал калифом на час.
Награждения по дружеской линии , бесспорно, дают плоды, и плоды сладкие, но эта сладость обманчива. Во-первых, она уменьшает веру в реальную стоимость награды, в том числе и у тех, кто ее действительно заслужил. Во-вторых, она лишает награду способности служить стимулом для действительных достижений. Может показаться странным, но мы считаем, что самая высокая - та награда, которая дается вопреки личному нежеланию всех тех, кто ее присуждает. Именно здесь мы видим образцы духовной высоты, которые оценивают не только потомки, но и современники. Англичане называли Дмитрия Менделеева "русским медведем", но когда ученый, вопреки всем препятствиям, достиг вершин мировой науки, они поспешили повесить на шею этого "медведя" одно из самых высоких своих научных отличий...
Особо опасным является назначение научных наград по этикету дипломатического корпуса; когда посланнику дается орден, первому секретарю посольства нельзя дать такую же или более высокую награду. Чтобы не было осложнений, ему вешают орден более низкой степени.
Нелегко уступать награду, признавая, что коллега заслуживает ее более тебя. Когда-то Жан-Поль Сартр заявил, что не может принять Нобелевскую премию по литературе, пока ее еще не получил Шолохов (Шолохов получит ее позднее). В науке такие прецеденты пока не отмечались. Каждый год в начале октября объявляются нобелевские лауреаты по физике, химии и медицине. Каждый год Нобелевская комиссия при Шведской академии наук после тщательной оценки решает, кому присудить эти премии. Обыкновенно претендентов немало - среднее их число за последние годы составляло около двух тысяч. Правила присуждения Нобелевских наград поощряют эту многочисленность. Каждый университетский профессор, так же как и любое научное учреждение где бы то ни было в мире, имеют право рекомендовать кандидатов. Кандидатуры принимаются без всякого предварительного отбора. Самые невероятные предложения, вроде "бальзама для устранения косоглазия", принимаются и регистрируются на вечные времена в нобелевском архиве.
Как возникли Нобелевские премии, присуждение которых с 1901 г. отмечает вехи научного прогресса двадцатого века? Откуда берутся десятки тысяч долларов (в последнее время даже более ста тысяч), ценность которых существенно повышается сопровождающей их грамотой? Совершим маленький экскурс.
Альфред Нобель, будучи еще совсем молодым, устанавливает, что тринитрат глицерина (названный неправильно нитроглицерином) в определенных условиях становится взрывоопасным. Так рождается динамит. Нобель патентует его и, хотя не слишком интересуется финансовыми сделками, становится собственником предприятий в одиннадцати странах мира: динамит оказался нужен всем! Разбогатевший "король динамита", еще не успев жениться, весьма своеобразно страхуется от соблазнов светской жизни и красавиц девятнадцатого века: все свое огромное состояние он решает оставить не наследникам, а как нетронутый капитал, из процентов которого каждый год выплачиваются международные премии по физике, химии, медицине и литературе (кроме того, в Норвегии присуждается и Нобелевская премия за мир). Причин, которые толкнули Нобеля на такое решение, по мнению историков, несколько. Прежде всего, конечно, он хотел своим завещанием способствовать научному прогрессу в мирных областях, попытаться хотя бы в небольшой степени искупить те несчастья, которые человечество несет из-за применения динамита в войнах.Далее, Нобель был приверженцем интересной точки зрения: наследникам не может принести счастье не заработанное ими богатство. Он не мог терпеть того, что родные смотрят на него, как на выигрышный билет: выигрыш вполне надежен, но дата тиража к сожалению, неизвестна.
Наследники Нобеля не согласились сдаться без борьбы. Права науки на капиталы их родственника казались им неосновательными и лишенными разумности. Они пытались атаковать завещание Нобеля в судебном порядке, но инженер-химик, открыватель динамита, обладатель более трехсот патентов, был предусмотрителен. Документ был составлен столь основательно, что самые искусные адвокаты не смогли его опровергнуть.
При каждом торжественном вручении Нобелевских премий происходят празднества, в которых активно участвуют и студенты. Сама церемония вручения медалей организуется в Стокгольмском концертном зале, а медали и дипломы вручаются шведским королем. Вступительные слова, которыми характеризуются заслуги лауреатов, произносятся по-шведски, но каждого из награжденных приглашают подойти, чтобы получить премию, на родном языке лауреата. Сама медаль изготовлена из золота, ее диаметр около 6 см, вес - около 220 г.
Нобелевские премии за мир и литературу явились в ряде случаев предметом справедливой критики из-за своей необъективности (так, Толстой и Чехов были представлены к награде, но не получили ее), а вот Нобелевские премии в науке завоевали бесспорный авторитет. В физике нобелевскими лауреатами стали такие ученые, - как Конрад Рентген (1901 г.), Макс Планк (1918 г.), Альберт Эйнштейн (1921 г.), Нильс Бор (1922 т.), Луи де Бройль (1929 г.), Илья Франк (1958 г.), Игорь Тамм (1958 г.), Павел Черенков (1958 г.), Николай Басов и Александр Прохоров (1964 г.); в химии - Вант-Гофф (1901 г.), Эмиль Фишер (1902 г.), Николай Семенов (1956г.), Ярослав Гейровский (1959 г.); в медицине - Иван Павлов (1904 г.), Роберт Кох (1905 г.), Илья Мечников (1908 г.), Александр Флеминг (1945 г.).
Интересно, что Нобелевский комитет, хотя он в чем-то и небезгрешен, не спешит раздавать награды. Великому теоретику Максу Планку пришлось ждать 18 лет, пока труд его был удостоен Нобелевской премии. Эйнштейн получает Нобелевскую премию по физике в 1921г., то есть через 16 лет после создания специальной и через 6 лет после создания общей теории относительности, и не за свои главные теоретические труды, а за более узкие разработки , связанные с фотоэлектрическим эффектом.
Впрочем, такой подход имеет и положительную сторону: снижается опасность дать награду преждевременно.
Но когда творец достиг исключительных вершин в науке, тогда уже не столько награда влияет на него, сколько он влияет на реноме награды, Особенно если она не будет ему присуждена, Таким характерным примером является случай с Менделеевым. Тень этого случая.долго висела над Нобелевскими премиями. Да, наградили не его, но что из этого следует? Гений не нуждается ни в надежде, чтобы начать, ни в поощрении, чтобы продолжить.
Научная публикация и её эффективность
Ученый не должен ставить свою фамилию
в статьях и патентах своих учеников,
если он лично не принимал
непосредственного участия.
Н. Н. СЕМЕНОВ
Научных публикаций стало много: сотни тысяч, миллионы. Электронно-вычислительные машины едва успевают обработать и отсортировать их заглавия. Мы вздрагиваем, когда слышим, что число цитат - пять миллиардов! Происходит это потому, что около открытий растет и набухает огромный гриб повторяющихся научных публикаций. Они прокрадываются в печать "по две за одну..."
По своей начальной сущности научная публикация - разговор автора со всем миром, независимо от того, на каком языке она написана и сколько человек его слушают. Поэтому хочется спросить: откуда у некоторых лиц сжигающая страсть непременно делать общественным достоянием факт, что они ничего не создали? Во времена, когда жили Галилей, Бэкон, Эразм Роттердамский, Джордано Бруно, даже Маркс, научная публикация была событием: о ней спорили, на нее откликались специальными исследованиями, а само создание научной публикации было совсем не безопасной работой: житие-бытие упомянутых авторов общеизвестно...
Сейчас уже не так. Молчанием обходят ученые публикацию научной посредственности. Ей остается умереть естественной смертью. И она действительно умирает. Но не ее авторы. С одной стороны, это неплохо: теперь научные работники со степенью уже не какие-нибудь полуголодные идеалисты, а уважаемые и хорошо оплачиваемые труженики. И еще: их число стремительно растет. 90% научных работников, существовавших с глубокой древности до наших дней, живы. Расчеты показывают, что в таком случае должно быть налицо в десять раз больше Ньютонов и Архимедов! Однако их нет...
Благосклонность природы населять гениями определенные этажи истории до сих пор не объяснена. Но каково положение со средним уровнем? Он волнуется, колеблется и прилагает непрестанные усилия освободиться от присущего ему серого цвета. Эйнштейн еще много лет назад сказал, что если, согласно библейской притче, бог сойдет на землю с бичом и выгонит мздоимцев и торговцев из храма науки, то храм окажется чувствительно опустевшим...
В ответ на это Бендер спокойно заявляет:
- Бога нет - это медицинский факт!
И вот такой Остап Бендер надевает белый халат и входит в храм. Более того, он окружает себя последователями, многими последователями, которые признают только одну библию - кассовую ведомость, и только одну цель - совместительство. Конечно, закон, хотя и я деликатно, но все же требует от научных работников создавать и печатать научные труды, причем высокого качества. Но что такое качественная научная публикация? Один маститый оратор сказал на научном конгрессе:
Хорошо оформленные диапозитивы, таблицы и графики, представленные большинством участников, показывают, что уровень научной работы у нас достаточно высок.
Таким ли художественно-самодеятельным является критерий для упомянутого уровня? Критерий, к счастью, не таков. Еще Маркс в разговоре с Лафаргом сказал, что он не решился бы публиковать ничего, что не смог бы доказать десятью различными способами. Если дотижение не является новинкой мирового масштаба, его нет смысла публиковать.
Болезненно дорого обходится для нас группа "научных" публикаций, авторы которых беснуются по поводу так называемых спорных научных проблем. Предположим, для данного явления исследователи А, Б, В... и т. д. до Я сделали наблюдения. Какая из оценок верна? Это не мнимая, это истинная научная проблема, она требует серьезного научно-исследовательского подхода. Однако тот, кто обеспечен большой лодкой в сером потоке, не интересуется проблемой. Он не интересуется и методом. Он берет, не задумываясь, один из методов, применяет его с грехом пополам, получает что-то свое и заявляет:
- Наши результаты ближе всего к результатам автора Б!
Здесь нет никакого риска. Более того, само естество работы дает возможность выступать даже в роли арбитра.
По логике этой алхимии открыт "философский камень" таких титулов, званий и диссертаций, само присуждение которых могло бы стать объектом диссертации. Обратите внимание, как мастера таких произведений любят неясности. Вот, например, обобщающее глубокомыслие, извлеченное прямо из оригинала: "Отсутствие доказательств об угнетающем действии сыворотки в настоящем исследовании не может подтвердиться с уверенностью. Для всестороннего выявления этих вопросов исследования необходимо продолжить"
Но это уже не науки, а антинаука!
Верно, есть заблуждающиеся люди, которые, публикуя давно известные вещи, представляют себя открывателями. Имеем ли мы право их оправдывать? Нет, не имеем! В наш век быстро и точно обрабатываемой информации каждый автор должен знать, что является новым и сколько этого нового содержится в его научном труде. Если он выдает за новое достижение нечто давно известное, особенно когда это делается умышленно, должны наступить какие-то последствия. Взломщик сейфов отлично знает, что в каждый миг его могут застрелить на месте преступления. Взломщик общественного доверия абсолютно убежден, что ему ничто не угрожает, если его и поймают. А какая ему выгода в случае успеха? Значительная: служба, награда, пост, даже слава. Что из того, что в один прекрасный день игра будет раскрыта? "Те, которые меня выдвинули, будут меня поддерживать, иначе им придется держать ответ за соучастие"... И вообще известно, что при беге на месте нет отстающих!
Одной из форм общественного отклика на научную публикацию является ссылка, цитирование работы другими авторами. Если сочинения прошли через науку или, вернее, мимо науки, "тихо, как через пустыню", они неэффективны и, как говорят советские коллеги, представляют собой "информационные невидимки". Известное представление по международной оценке болгарских научных публикаций дают полученные с помощью ЭВМ 3 данные Института научой информации в Филадельфии. Этот институт обрабатывает все научные журналы, которые обладают "индексом цитирования" (отношение между публикациями данного журнала и цитируемыми в разных странах его научными публикациями) больше определенного минимума, и издает еженедельник "Current Contents". Эта система отводит большое место советским журналам. Из других европейских социалистических стран "нормы" достигают 25 венгерских, 21 чехословацкий, 20 польских, 4 румынских, 2 югославских и один болгарский журнал. Единственный болгарский научный журнал, о котором идет речь,- "Доклады Болгарской академии наук", которые выходят на русском, английском, немецком, французском языках. Его индекс цитирования 0,038, что в 27 раз ниже средней величины мирового индекса цитирования за рассматриваемый период. Среди упомянутых выше 73 научных журналов европейских социалистических стран "Доклады БАН" на 70-м месте.
Приведенные данные показывают до некоторой степени эффективность болгарских научных публикаций.
Титулованные научные сотрудники успешно создают множество трудов. Подумать только, сколько болгарских журналов издается в различных областях науки! Но выходит, что большая часть этих публикаций предназначена для самообслуживания авторов. А ведь их выпуск связан с издательской базой, расходом бумаги, с утверждением мнимых ученых, которые, будучи однажды утвержденными, много лет наносят вред науке. Неблагополучию в этой области способствует и вопрос, которым традиционно пренебрегают, - об авторстве и соавторстве. Едва ли в мире есть автор, сделавший вклад в науку, который может не опасаться навязчивых соавторов. Но когда сам "основной" автор видит, что научная его публикация слаба, бесполезна, он ищет, или, самое малое, терпит рядом со своим именем имя некоторого другого, чаще всего высокопоставленного начальника, чтобы научная публикация могла "пройти".
И нарастает лавина беспринципности.
Надо не только говорить о повышении эффективности научных публикаций, но и действовать. Можно проводить кампании по сбору отходов и по выбору пляжной красавицы, но кампания за резкое повышение качества научных публикаций и достижение коренного перелома в существующей практике вряд ли достигнет цели. Почему? Да потому, что никто, никогда и нигде не утверждал, что неэффективные научные публикации вообще нужно производить. Просто надо соблюдать издавна известные условия, чтобы не смешивать отруби с мукой. Пусть регулярно публикуются данные о том, сколько статей поступило в научную редакцию и сколько опубликовано (сто процентов уже не могут быть гарантией хорошей работы), пусть публикуются имена рецензентов, одобривших данную научную публикацию; пусть даются наукометрические данные о судьбе вышедших научных публикаций, включая "индекс цитирования". О посредственных научных публикациях надо говорить откровенно, не прибегая к убийственному для науки искусственному подслащиванию.
А хорошие научные публикации? Их не нужно утверждать. Они утверждаются сами.
Перевод с болгарского В.Б. Пановой.
Опубликован в журнале "ЭКО" института экономики СО РАН в 1983 (№№ 10-12)
Надеюсь, что "Цена открытия" вам пришлась по душе, и помогла понять, что в дискуссии об Академии наук не всё там однозначно.
Предыдущие части живут здесь. Да, эпиграф из Джека Лондона великолепен. Никто не знает, из какого произведения он взят?..
Будни
И как только он начал петь песни
за главаря, он нашел способ,
не делая ничего, откармливаться
Джек ЛОНДОН
На одном семинаре о сущности научного труда возник спор о том, насколько высокими должны быть требования к первой научной работе начинающего исследователя. Один из участников сказал:
- Поскольку научные работники не состязаются отдельно в юношеской , молодежной и взрослой группах, как в футболе, то и требования к ним должны быть такими же, как и ко всем работам вообще.
Но тут с места поднялся сторонник идеи научно-исследовательских "яслей" и заявил:
- Как так! Вполне естественно для молодого исследователя, пока он не освоился, начинать с работ, в определенней мере повторяющих известное!
Это документальное изречение очень важно, поскольку оно дает право непринужденно спросить:
- Освоился с чем? Делать "работы", повторяющие давно известное?
Упомянутый защитник "повторительных" принципов в научном творчестве убежден в своей правоте, он горячится и употребляет такие слова, как "наукометрия", "наукознание" (это оттого, что зарплату он получает в организационно-методическом отделе, а там эти понятия уже приняты на вооружение). Он не хочет видеть того, что приложении к творческому труду, скажем, игре на фортепиано: не получится хорошего пианиста, если сначала научить его неправильно, а после переучивать. К сожалению, ни на чем не основанную точку зрения некоторых "организаторов науки" поддерживает руководство. За принцип снисходительности хватается и ряд научных руководителей-бюрократов, ярых приверженцев коллективной самокритики, так как последняя - очень удобная для них стрельба по отсутствующей мишени. Если кто-нибудь публично заявит, что конкретные ученые - А., Б. и В. не имеют понятия о тематике, которой они якобы занимаются, то этот смельчак рискует приобрести уйму врагов. Если же он прокричит: "Не всё, даем, на что способны, товарищи, не всё! Можем дать больше и дадим! Ждите от нас!" - это уже другое. Это можно легко и безболезненно запротоколировать. Пройдет время, дым рассеется и станет очевидно: ничто не загорелось... Коллективная самокритика - один из лучших заменителей настоящей адресной критики в научных институтах, она вроде харчо без перца и не жжет, и все-таки харчо... Иногда с ее помощью разыгрываются хорошо рассчитанные душераздирающие сцены. А польза от нее? Только одна: самоудовлетворение. Такая частная внутренняя политика в некоторых научных институтах приводит к парадоксам. Один из них состоит в том, что провалившийся на всех фронтах научный руководитель может долгие годы сохранять свой "общественный фасад" чистым. Теоретически он попал в катастрофу, фактически продолжает радоваться номенклатурному благополучию. Это одно из самых загадочных явлений в области науки и, может быть, надо привлечь метафизику, чтобы его объяснить. Получается что научная деятельность и ее общественная оценка неодновременны, как в известном принципе Ньютона, а разделены трудовым стажем до пенсии. Если добавить к этому хорошо известный факт, что у нас почти все научные институты - организации без дублеров, что каждый из них практически монопольно ведет свою тематику, то становится ясно, почему мы готовы много лет терпеть бесплодные институты и финансировать их скрепя сердце, только бы не сказать руководителю прямо, что он не на своем месте.
Бывает и так, Когда проводится объединение близких научных институтов, некая личность, которая не может представить себя никем, кроме директора, сносит много подметок, чтобы обойти всех и доказать, что интеграция его института ошибочна и что, наоборот, требуется "дезинтеграция"! Институт отрезают от института-матери, человечек снова становится директором и успокаивается. На вопрос, до каких пор будет существовать это неестественное положение, один компетентный руководитель объяснил:
- Пока нынешний директор не уйдет на пенсию!
[детали]
Подобные явления связаны как с личными чертами некоторых людей, их властолюбием, так и с остатками традиционной закостенелости в устройстве научно-исследовательского звена, доставшейся нам в наследство от старого общества. Социальные преобразования наполняют новым содержанием старые формы , но противоречие между ними до конца не преодолено. И не только по субъективным мотивам. Одна из объективных причин заключается в неопределенности оценок. Если в производстве все новое сталкивается с системой устоявшихся, подчас "железобетонных" показателей, то наука страдает от неопределенности оценок. Не все научные достижения могут получить мгновенно правильную оценку, особенно крупномасштабные достижения. Последние нуждаются в проверке, истинное их значение, бывает, открывается с годами. Даже таблица Менделеева в свое время не была встречена единодушным признанием. Противники посмеивались: "Почему бы Менделееву не попытаться упорядочить химические элементы не по их атомным весам, а по начальным буквам их названий..."
При таком положении руководитель научного звена неизбежно получает возможность властвовать среди еще невыясненных, непризнанных, рождающихся научных истин. Это требует большого нравственного самоконтроля, прозорливости и честности, иначе может возникнуть "волевая политика", которая очень вредна и, увы, в большей степени безнаказанна. Возможности произвола со стороны стоящих у власти в науке увеличиваются, в то же время неминуема современная узкая специализация тех, кто от них зависит. Подчиненный получает кандидатскую степень, с годами определяется в каком-нибудь узком направлении науки и рассуждает так:
- Особенно опасно поскользнуться, тогда придется перестраиваться и начинать все с начала-..
Над такими "одновалентными" сотрудниками легко установить контроль , даже не обладая сильным характером. Самые сговорчивые из них те, кто вообще не имеет никакой квалификации, но ревностно служит опорой руководителю. Для них основной принцип нашего общества - забота о человеке - превращается в заботу о Своем человеке. Скажете: "Нет таких"? Есть!
Молчание
Самые искренние люди правдивы в том,
что говорят, но они лгут в том,
о чем умалчивают.
Жан-Жак РУССО
В прериях Дикого Запада и сейчас можно увидеть забитые в землю колья, а на них грубые доски с выгоревшей от времени надписью "Здесь покоится Боб Смит. Повешен по ошибке...". В этой надписи есть что-то обнадеживающее. Конечно, в том, что напрасно повешен некто Смит, ничего хорошего нет, но по крайней мере, признается факт совершения ошибки.
В науке есть немало "повешенных по ошибке", но не практикуется объявлять о них во всеуслышанье, как в упомянутом случае. Когда отдельные ошибки приобретают исторические масштабы, жертве ставят памятник. Но не об этом идет речь. Трудно даже представить, какой воспитательный эффект имела бы возможность забивать в прериях науки колышки с надписью "Награжден по ошибке!" Эта идея могла бы революционизировать всю систему моральных и материальных стимулов научных работников, резко сократить количество паразитирующих элементов. Сам факт, что даже спустя несколько лет после получения награды она все еще подлежит общественной проверке, способен охладить "медалеманию" у трезвомыслящих карьеристов, которые делают ставку на конъюнктуру , а не научные исследования.
Да, время ставит все на свои места. Когда-то высокая научная награда у нас в Болгарии была дана за некий бактериальный продукт со свойствами, объявленными его создателем важными для теории и практики. После получения награды, когда дело дошло до использования этого ценного продукта, выяснилось, что "бактериальный штамм", то есть производитель... потерян. Эта непоправимая потеря произошла как раз вовремя: штамм, так же как и легенда о его свойствах, больше не были нужны - медали уже на груди, деньги уже в кармане...
А есть труды, которые создаются специально для награды. Когда-то один ученый показал, как из безклеточной материи за несколько дней возникают клетки. Нашелся и другой, который сумел микрофотографическими снимками продемонстрировать, как именно это происходит. Но... почти одновременно стали известны данные о двойной спирали наследственной ДНК. Так что автор "самозарождающегося" труда стал калифом на час.
Награждения по дружеской линии , бесспорно, дают плоды, и плоды сладкие, но эта сладость обманчива. Во-первых, она уменьшает веру в реальную стоимость награды, в том числе и у тех, кто ее действительно заслужил. Во-вторых, она лишает награду способности служить стимулом для действительных достижений. Может показаться странным, но мы считаем, что самая высокая - та награда, которая дается вопреки личному нежеланию всех тех, кто ее присуждает. Именно здесь мы видим образцы духовной высоты, которые оценивают не только потомки, но и современники. Англичане называли Дмитрия Менделеева "русским медведем", но когда ученый, вопреки всем препятствиям, достиг вершин мировой науки, они поспешили повесить на шею этого "медведя" одно из самых высоких своих научных отличий...
Особо опасным является назначение научных наград по этикету дипломатического корпуса; когда посланнику дается орден, первому секретарю посольства нельзя дать такую же или более высокую награду. Чтобы не было осложнений, ему вешают орден более низкой степени.
Нелегко уступать награду, признавая, что коллега заслуживает ее более тебя. Когда-то Жан-Поль Сартр заявил, что не может принять Нобелевскую премию по литературе, пока ее еще не получил Шолохов (Шолохов получит ее позднее). В науке такие прецеденты пока не отмечались. Каждый год в начале октября объявляются нобелевские лауреаты по физике, химии и медицине. Каждый год Нобелевская комиссия при Шведской академии наук после тщательной оценки решает, кому присудить эти премии. Обыкновенно претендентов немало - среднее их число за последние годы составляло около двух тысяч. Правила присуждения Нобелевских наград поощряют эту многочисленность. Каждый университетский профессор, так же как и любое научное учреждение где бы то ни было в мире, имеют право рекомендовать кандидатов. Кандидатуры принимаются без всякого предварительного отбора. Самые невероятные предложения, вроде "бальзама для устранения косоглазия", принимаются и регистрируются на вечные времена в нобелевском архиве.
Как возникли Нобелевские премии, присуждение которых с 1901 г. отмечает вехи научного прогресса двадцатого века? Откуда берутся десятки тысяч долларов (в последнее время даже более ста тысяч), ценность которых существенно повышается сопровождающей их грамотой? Совершим маленький экскурс.
Альфред Нобель, будучи еще совсем молодым, устанавливает, что тринитрат глицерина (названный неправильно нитроглицерином) в определенных условиях становится взрывоопасным. Так рождается динамит. Нобель патентует его и, хотя не слишком интересуется финансовыми сделками, становится собственником предприятий в одиннадцати странах мира: динамит оказался нужен всем! Разбогатевший "король динамита", еще не успев жениться, весьма своеобразно страхуется от соблазнов светской жизни и красавиц девятнадцатого века: все свое огромное состояние он решает оставить не наследникам, а как нетронутый капитал, из процентов которого каждый год выплачиваются международные премии по физике, химии, медицине и литературе (кроме того, в Норвегии присуждается и Нобелевская премия за мир). Причин, которые толкнули Нобеля на такое решение, по мнению историков, несколько. Прежде всего, конечно, он хотел своим завещанием способствовать научному прогрессу в мирных областях, попытаться хотя бы в небольшой степени искупить те несчастья, которые человечество несет из-за применения динамита в войнах.Далее, Нобель был приверженцем интересной точки зрения: наследникам не может принести счастье не заработанное ими богатство. Он не мог терпеть того, что родные смотрят на него, как на выигрышный билет: выигрыш вполне надежен, но дата тиража к сожалению, неизвестна.
Наследники Нобеля не согласились сдаться без борьбы. Права науки на капиталы их родственника казались им неосновательными и лишенными разумности. Они пытались атаковать завещание Нобеля в судебном порядке, но инженер-химик, открыватель динамита, обладатель более трехсот патентов, был предусмотрителен. Документ был составлен столь основательно, что самые искусные адвокаты не смогли его опровергнуть.
При каждом торжественном вручении Нобелевских премий происходят празднества, в которых активно участвуют и студенты. Сама церемония вручения медалей организуется в Стокгольмском концертном зале, а медали и дипломы вручаются шведским королем. Вступительные слова, которыми характеризуются заслуги лауреатов, произносятся по-шведски, но каждого из награжденных приглашают подойти, чтобы получить премию, на родном языке лауреата. Сама медаль изготовлена из золота, ее диаметр около 6 см, вес - около 220 г.
Нобелевские премии за мир и литературу явились в ряде случаев предметом справедливой критики из-за своей необъективности (так, Толстой и Чехов были представлены к награде, но не получили ее), а вот Нобелевские премии в науке завоевали бесспорный авторитет. В физике нобелевскими лауреатами стали такие ученые, - как Конрад Рентген (1901 г.), Макс Планк (1918 г.), Альберт Эйнштейн (1921 г.), Нильс Бор (1922 т.), Луи де Бройль (1929 г.), Илья Франк (1958 г.), Игорь Тамм (1958 г.), Павел Черенков (1958 г.), Николай Басов и Александр Прохоров (1964 г.); в химии - Вант-Гофф (1901 г.), Эмиль Фишер (1902 г.), Николай Семенов (1956г.), Ярослав Гейровский (1959 г.); в медицине - Иван Павлов (1904 г.), Роберт Кох (1905 г.), Илья Мечников (1908 г.), Александр Флеминг (1945 г.).
Интересно, что Нобелевский комитет, хотя он в чем-то и небезгрешен, не спешит раздавать награды. Великому теоретику Максу Планку пришлось ждать 18 лет, пока труд его был удостоен Нобелевской премии. Эйнштейн получает Нобелевскую премию по физике в 1921г., то есть через 16 лет после создания специальной и через 6 лет после создания общей теории относительности, и не за свои главные теоретические труды, а за более узкие разработки , связанные с фотоэлектрическим эффектом.
Впрочем, такой подход имеет и положительную сторону: снижается опасность дать награду преждевременно.
Но когда творец достиг исключительных вершин в науке, тогда уже не столько награда влияет на него, сколько он влияет на реноме награды, Особенно если она не будет ему присуждена, Таким характерным примером является случай с Менделеевым. Тень этого случая.долго висела над Нобелевскими премиями. Да, наградили не его, но что из этого следует? Гений не нуждается ни в надежде, чтобы начать, ни в поощрении, чтобы продолжить.
Научная публикация и её эффективность
Ученый не должен ставить свою фамилию
в статьях и патентах своих учеников,
если он лично не принимал
непосредственного участия.
Н. Н. СЕМЕНОВ
Научных публикаций стало много: сотни тысяч, миллионы. Электронно-вычислительные машины едва успевают обработать и отсортировать их заглавия. Мы вздрагиваем, когда слышим, что число цитат - пять миллиардов! Происходит это потому, что около открытий растет и набухает огромный гриб повторяющихся научных публикаций. Они прокрадываются в печать "по две за одну..."
По своей начальной сущности научная публикация - разговор автора со всем миром, независимо от того, на каком языке она написана и сколько человек его слушают. Поэтому хочется спросить: откуда у некоторых лиц сжигающая страсть непременно делать общественным достоянием факт, что они ничего не создали? Во времена, когда жили Галилей, Бэкон, Эразм Роттердамский, Джордано Бруно, даже Маркс, научная публикация была событием: о ней спорили, на нее откликались специальными исследованиями, а само создание научной публикации было совсем не безопасной работой: житие-бытие упомянутых авторов общеизвестно...
Сейчас уже не так. Молчанием обходят ученые публикацию научной посредственности. Ей остается умереть естественной смертью. И она действительно умирает. Но не ее авторы. С одной стороны, это неплохо: теперь научные работники со степенью уже не какие-нибудь полуголодные идеалисты, а уважаемые и хорошо оплачиваемые труженики. И еще: их число стремительно растет. 90% научных работников, существовавших с глубокой древности до наших дней, живы. Расчеты показывают, что в таком случае должно быть налицо в десять раз больше Ньютонов и Архимедов! Однако их нет...
Благосклонность природы населять гениями определенные этажи истории до сих пор не объяснена. Но каково положение со средним уровнем? Он волнуется, колеблется и прилагает непрестанные усилия освободиться от присущего ему серого цвета. Эйнштейн еще много лет назад сказал, что если, согласно библейской притче, бог сойдет на землю с бичом и выгонит мздоимцев и торговцев из храма науки, то храм окажется чувствительно опустевшим...
В ответ на это Бендер спокойно заявляет:
- Бога нет - это медицинский факт!
И вот такой Остап Бендер надевает белый халат и входит в храм. Более того, он окружает себя последователями, многими последователями, которые признают только одну библию - кассовую ведомость, и только одну цель - совместительство. Конечно, закон, хотя и я деликатно, но все же требует от научных работников создавать и печатать научные труды, причем высокого качества. Но что такое качественная научная публикация? Один маститый оратор сказал на научном конгрессе:
Хорошо оформленные диапозитивы, таблицы и графики, представленные большинством участников, показывают, что уровень научной работы у нас достаточно высок.
Таким ли художественно-самодеятельным является критерий для упомянутого уровня? Критерий, к счастью, не таков. Еще Маркс в разговоре с Лафаргом сказал, что он не решился бы публиковать ничего, что не смог бы доказать десятью различными способами. Если дотижение не является новинкой мирового масштаба, его нет смысла публиковать.
Болезненно дорого обходится для нас группа "научных" публикаций, авторы которых беснуются по поводу так называемых спорных научных проблем. Предположим, для данного явления исследователи А, Б, В... и т. д. до Я сделали наблюдения. Какая из оценок верна? Это не мнимая, это истинная научная проблема, она требует серьезного научно-исследовательского подхода. Однако тот, кто обеспечен большой лодкой в сером потоке, не интересуется проблемой. Он не интересуется и методом. Он берет, не задумываясь, один из методов, применяет его с грехом пополам, получает что-то свое и заявляет:
- Наши результаты ближе всего к результатам автора Б!
Здесь нет никакого риска. Более того, само естество работы дает возможность выступать даже в роли арбитра.
По логике этой алхимии открыт "философский камень" таких титулов, званий и диссертаций, само присуждение которых могло бы стать объектом диссертации. Обратите внимание, как мастера таких произведений любят неясности. Вот, например, обобщающее глубокомыслие, извлеченное прямо из оригинала: "Отсутствие доказательств об угнетающем действии сыворотки в настоящем исследовании не может подтвердиться с уверенностью. Для всестороннего выявления этих вопросов исследования необходимо продолжить"
Но это уже не науки, а антинаука!
Верно, есть заблуждающиеся люди, которые, публикуя давно известные вещи, представляют себя открывателями. Имеем ли мы право их оправдывать? Нет, не имеем! В наш век быстро и точно обрабатываемой информации каждый автор должен знать, что является новым и сколько этого нового содержится в его научном труде. Если он выдает за новое достижение нечто давно известное, особенно когда это делается умышленно, должны наступить какие-то последствия. Взломщик сейфов отлично знает, что в каждый миг его могут застрелить на месте преступления. Взломщик общественного доверия абсолютно убежден, что ему ничто не угрожает, если его и поймают. А какая ему выгода в случае успеха? Значительная: служба, награда, пост, даже слава. Что из того, что в один прекрасный день игра будет раскрыта? "Те, которые меня выдвинули, будут меня поддерживать, иначе им придется держать ответ за соучастие"... И вообще известно, что при беге на месте нет отстающих!
Одной из форм общественного отклика на научную публикацию является ссылка, цитирование работы другими авторами. Если сочинения прошли через науку или, вернее, мимо науки, "тихо, как через пустыню", они неэффективны и, как говорят советские коллеги, представляют собой "информационные невидимки". Известное представление по международной оценке болгарских научных публикаций дают полученные с помощью ЭВМ 3 данные Института научой информации в Филадельфии. Этот институт обрабатывает все научные журналы, которые обладают "индексом цитирования" (отношение между публикациями данного журнала и цитируемыми в разных странах его научными публикациями) больше определенного минимума, и издает еженедельник "Current Contents". Эта система отводит большое место советским журналам. Из других европейских социалистических стран "нормы" достигают 25 венгерских, 21 чехословацкий, 20 польских, 4 румынских, 2 югославских и один болгарский журнал. Единственный болгарский научный журнал, о котором идет речь,- "Доклады Болгарской академии наук", которые выходят на русском, английском, немецком, французском языках. Его индекс цитирования 0,038, что в 27 раз ниже средней величины мирового индекса цитирования за рассматриваемый период. Среди упомянутых выше 73 научных журналов европейских социалистических стран "Доклады БАН" на 70-м месте.
Приведенные данные показывают до некоторой степени эффективность болгарских научных публикаций.
Титулованные научные сотрудники успешно создают множество трудов. Подумать только, сколько болгарских журналов издается в различных областях науки! Но выходит, что большая часть этих публикаций предназначена для самообслуживания авторов. А ведь их выпуск связан с издательской базой, расходом бумаги, с утверждением мнимых ученых, которые, будучи однажды утвержденными, много лет наносят вред науке. Неблагополучию в этой области способствует и вопрос, которым традиционно пренебрегают, - об авторстве и соавторстве. Едва ли в мире есть автор, сделавший вклад в науку, который может не опасаться навязчивых соавторов. Но когда сам "основной" автор видит, что научная его публикация слаба, бесполезна, он ищет, или, самое малое, терпит рядом со своим именем имя некоторого другого, чаще всего высокопоставленного начальника, чтобы научная публикация могла "пройти".
И нарастает лавина беспринципности.
Надо не только говорить о повышении эффективности научных публикаций, но и действовать. Можно проводить кампании по сбору отходов и по выбору пляжной красавицы, но кампания за резкое повышение качества научных публикаций и достижение коренного перелома в существующей практике вряд ли достигнет цели. Почему? Да потому, что никто, никогда и нигде не утверждал, что неэффективные научные публикации вообще нужно производить. Просто надо соблюдать издавна известные условия, чтобы не смешивать отруби с мукой. Пусть регулярно публикуются данные о том, сколько статей поступило в научную редакцию и сколько опубликовано (сто процентов уже не могут быть гарантией хорошей работы), пусть публикуются имена рецензентов, одобривших данную научную публикацию; пусть даются наукометрические данные о судьбе вышедших научных публикаций, включая "индекс цитирования". О посредственных научных публикациях надо говорить откровенно, не прибегая к убийственному для науки искусственному подслащиванию.
А хорошие научные публикации? Их не нужно утверждать. Они утверждаются сами.
Перевод с болгарского В.Б. Пановой.
Опубликован в журнале "ЭКО" института экономики СО РАН в 1983 (№№ 10-12)