Гуаньинь, Путина прогони!
По старой доброй традиции, заголовок не имеет к тексту прямого отношения: тут нет Путина (хотя кто-то может усмотреть намёк, честно: я даже о нём не думал) и мне бы не хотелось думать, что тут есть настоящая (насколько она может мыслиться как настоящая) Гуаньинь. Тем не менее, номинально пост посвящается этой последней.
Фильм 1967 г. «Богиня милосердия», известный также под названиями «Наблюдающая звуки мира» или «Гуань-ши-инь» (что по-китайски это самое и означает) излагает предысторию, земную жизнь этой популярнейшей восточноазиатской бодхисаттвы, аналога Богородицы в роли божественной заступницы, между прочим, и застрельщицы эпического проекта «Путешествие на Запад». Появление добродушной и милостивой, но решительной небесной воительницы Гуаньинь в «Потерянной империи» 2001 г. в форме бойца НОАК (в коей, кстати, успела реально послужить в юности актриса, тоже примечательная личность; хотя самый замечательный в том фильме - Кун-цзы, будто сошедший со злой маоистской карикатуры) поразило меня, уже хорошо подготовленного чтением этого произведения У Чэньэня и китайской мультэкранизацией 1960-х, в самое сердце и окончательно превратило в её поклонника. Само собой, узнав о существовании фильма, я постарался его разыскать и даже сподобился перевести с английского субтитры (а чтобы труды не пропали - выложил всё это дело на торрент-трекер).
До сверки с китайскими субтитрами, о коей я подумывал, дело не дошло (за исключением немногих наиболее озадачивших меня выражений, вроде «Всеотец» в отношении Будды): допереводив до смятой, кровавой и неубедительной концовки, я понял, что фильм мне, мягко говоря, не очень нравится. Только что актриса симпатичная. Но всё самое прикольное из легенд о Мяо Шань режиссёры-корейцы, по-моему, повыбрасывали:
каприз принцессы, согласной выйти не за богача, а непременно только если за медикуса;
злые монахи, нагрузившие Мяо Шань тяжёлой работой, и добрые зверушки, пришедшие ей на помощь (прямо как в каком-нибудь диснеевском фильме,- а лет тридцать назад я бы сказал, как в русской сказке);
бедняга-палач, изломавший об опальную принцессу весь свой инвентарь и в отчаянии задушивший её голыми руками;
чудесный тигр, утащивший Мяо Шань на тот свет;
устроенный ею там концерт, от которого на стенах казематов и в душах чертей распустились цветы, так что Аццкий Сотона (Яньло) выпихал её обратно, пока такая подрывная деятельность не превратила его царство в рай;
отказ новоиспечённой богини возноситься на Небо, покуда на Земле не искоренено всяческое страдания (ну прямо Геракл из советского мультика).
Что осталось? Иллюстрация для завзятых фанатов. Под катом расскажу подробно.
Давным-давно, во времена Рамзеса Ⅲ, упадка микенской цивилизации, войн ассирийцев с мушками, составления Риг-веды и легендарного северокитайского правителя У И жил-был разбойник Мяо Чжуанъянь (Мяо Чуан, согласно английским сабам). Фильм называет его королём, но я не знаю, что это за король, у которого столица похожа на посёлок, обширные завоёванные и вообще хорошо известные территории заканчиваются в дне пути от неё, а сооружение павильона для наложниц представляется едва ли посильной государству стройкой века. Режиссёры заострили его отрицательность до предела: перед нами предстаёт неопрятный старый козёл, недалёкий, жестокий и вероломный, пьяница и бабник. Даже воинской доблести он не демонстрирует, ограничиваясь криками «Ура» и «В атаку», а собственноручно убил только служанку, да и то в бреду.
Было у него три дочери - две умных, а третья - буддистка. «Какой буддизм более чем за тысячу лет до того, как была записана Типитака и более чем за полтысячи до Шакьямуни?» - спросите Вы, а я отвечу: «Не знаю». Я в этом фильме вообще о буддизме ничего по существу не услышал. Принцесса мечется между ужасающими семейными ценностями и ненавязчиво приправленным вегетарианством гуманизмом. Не пацифизмом, впрочем: буддийское княжество Билу сопротивляется злому королю военной силой, а генерал Вэй Ху перерезал во имя принцессы и этого её буддизма множество своих же подчинённых.
Звали принцессу-буддистку Мяо Шань (в английских субтитрах она ошибочно названа «Miao Shang», то есть Мяо Шан); это «говорящее» имя - «шань» (善) означает «добрая». Король по своей недалёкости считал её своей любимицей и собирался выдать замуж за своего военачальника Вэя, сделав его своим наследником (и то сказать: бравый генерал, пусть и смешной, выигрывал рядом с двумя хмырями, уже состоявшимися принцами-консортами). Но тут её дёрнуло попросить за приведённых с войны пленников-буддистов, содержавшихся в суровых условиях. «Чёрт! - воскликнул король,- Я взял пленных и привёл их сюда в рабство. Им тут не курорт. Не вмешивайся в это дело!» И велел выпороть няньку принцессы, подозревая, что та, народный элемент, на неё плохо повлияла.
Принцесса упорствовала. Она парадоксальным образом сагитировала своего жениха-генерала, нагрубив ему, когда тот радостный примчался к ней с войны. Потом заставила солдат перевести пленников под кровлю храма в ливень. Наконец, спела на пиру про цветущий луга, невзначай призвав к «доброте и умиротворению» и предложив отцу лучше бы в Бога, суке, верить сделаться буддистом. «Что за умиротворение?» - рассердился король, спел военный гимн и продемонстрировал принцессе отрубленную голову пленного князя Мин Чэна. Та лишилась чувств, а придя в себя побежала на могилу князя, где очень просила не гневаться на её отца. Король, что не удивительно, не оценил, и приговорил её к трёхнедельному послушанию (чуть побольше пятнадцати суток, но и не два года заключения для «Пусси райот») - заставил таскать воду и колоть дрова.
Сам же между тем распорядился казнить всех пленников мужеского полу от двадцати до сорока лет (жестоко, но в сравнении с практиковавшимся позже правилом казни «всех доросших до тележной чеки» довольно умеренно). Жених-генерал прибежал к своей возлюбленной и доложил. Та загорелась их срочно спасать, а генерал нехотя поплёлся за нею. Вдвоём они вывели пленников за ворота царства, причём Вэй Ху, не предъявивший на заставе верительной стрелы, остался там заложником. А принцесса его даже не поцеловала.
Папаша-король бросился в погоню, но Мяо Шань наколдовала мост, обрушившийся вслед за беглецами, а плавание, как известно, в Китае открыл только Мао Цзэдун, так что погоня отстала, понадеявшись на диких зверей. Но манулы леопарды разбежались по кустам, слоник помахал принцессе хоботом, и беглецы, в состоянии предельного умиления, поселились на горе Дасян, где возвели «Храм Пробуждения».
Словом, «такая-сякая сбежала из дворца, такая-сякая расстроила отца». Но ещё пуще расстроилась царственная матушка, которая через некоторое время даже слегла. Тогда король послал за… нет, не за гениальным сыщиком, за генералом Вэем, брошенным в зиндан,- и дружески попросил его вернуть дочку, посулив всем своё царское прощение и милость. Радостный Вэй побежал к принцессе, но тут короля что-то шибануло, он помчался вслед за ним с войском и попытался сжечь новопостроенный храм, где укрылись беглецы. Но Мяо Шань взмедитнула с такой силой, что ветер направил пламя на папашины войска, и тот был вынужден ретироваться.
Вскоре принцессе всё же пришлось вернуться, поскольку помирающая матушка обязательно хотела повидать дочку, чтобы «упокоиться в мире». Что при этом Мяо Шань грозил неиллюзорный «секир башка» от любящего папеньки, наивная королева в расчёт не принимала. На смертном одре она ещё раз попросила его простить (sic!) Мяо Шань, вновь мотивировав это тем, что иначе «я не смогу умереть спокойно». Я бы на месте короля возмутился: сначала ей одно нужно, чтобы упокоиться, потом ещё другое; так же чёрт знает до чего можно дойти! Но король сказал «окей», а едва супруга испустила дух, повелел забить дочку насмерть, и только верный Вэй её спас.
Папаша снова распорядился сжечь храм и перебить буддистов, как будто позабыв, что молитвами «нахалки»-дочери это неосуществимо, а сам предался разгулу и пьянству, притом столь успешно, что вскоре впал в белую горячку. И девочки кровавые в глазах… Порубив их, он свалился с жесточайшей желтухой. Медикусы, однако, заявили, что с их точки зрения всё в порядке, пульс нормальный и помочь подыхающему пациенту они не в силах. Тогда принцы-консорты подослали к королю своего человека, сообщившего, что исцелит, де, его только зелье из рук и глаз его ребёнка, причём - старшие принцессы подстраховались - обязательно девственного. Королю тут же подсказали оптимальную кандидатуру и тот с готовностью кивнул - обращайтесь, мол. Я же говорю: режиссёры нарисовали какого-то аццкого сотону; по легенде-то он не знал, что пожертвовавший ему руки и глаза праведник и есть его дочка, и очень расстроился и устыдился, узнав об этом.
И вот тут начинается кровавая кульминация. Мяо Шань не выразила никакого колебания, что «должна выполнить свой дочерний долг», и только её несостоявшийся жених в роли Капитана Очевидности заботливо предупредил её, что «глаза и руки - это серьёзная утрата». Однако она решительно выколупала себе глазки, а верный Вэй отрубил ручки.
Утешьтесь, шокированные зрители! Принцесса сразу же возродилась перед толпой приверженцев как богиня Гуаньинь. Она торжествующе обвела их глазами, а затем выпростала из-под накидки - а ручки-то вот они! - аж три пары конечностей. После чего вместе с генералом и двумя юными приспешниками вознеслась на Небеса.
Между тем, злодей-папаша, как ни странно, исцелился, выбежал на свежий воздух и закричал: «О, я буду, я буду, я буду добрей!» Что характерно, за старое так и не покаялся. Могу себе представить, как именно он принялся насаждать буддизм. Современный ланкийский хинаянофашизм нам в том пример.
Что ещё добавить? Главную роль исполнила на тот момент 43-летняя Ли Лихуа, «вечнозелёное деревце» китайского кинематографа, снявшаяся более чем в ста двадцати фильмах, из которых я, правда, ни одного знакомого не укажу.
И ещё. Я всегда перевожу очень близко к оригиналу, но в этот раз, удручённый пресной речью персонажей, позволил себе в нескольких местах чуть-чуть оживить её. Надеюсь, мне удалось соблюсти меру.