Сужение жизни
Подобрал-таки название к тому смутному ощущению, что возникало у меня в самых разных контекстах - "сужение жизни". Вроде как спектр возможностей больше, но этот спектр с учетом сопутствующих обстоятельств - все уже. Началось с того, что заметил за собой - боюсь потерять работу. Никогда не боялся, а тут... опасаюсь. Ну ладно, будем считать, что это оборотная сторона карьеры, признание объективности того, что есть откуда падать. Или того, что как нормальный взрослый человек имею всяческие обязательства. Не суть, да и особо разговора не стоит.
Но! Возможно, именно поэтому обратил внимание на несколько записей из своей френдленты - пара френдов в состоянии если не депрессии, то явно под прессом жизни, все возрастающего ее давления. Они сильные, справятся - но что-то общее в наших ощущениях есть. Возможно, это возраст - за 40-50, вот и ощущения схожие.
Последнее событие, выкристаллизовавшее это ощущение до слова, была встреча с моим другом. Жизненные обстоятельства, сконцентрировавшиеся в круговую засаду, - у него действительно осталось очень мало возможностей. Это могло бы показаться частным случаем, но он, как человек гораздо умнее меня, обратил внимание на наших общих знакомых старшего поколения, которым за 70. Он выразил это словами "им нечем жить", в смысложизненном плане - это даже не обочина жизни, а вообще отсутствие в ней места для этих людей. Речь не о материальном достатке - жить есть на что, но незачем. Вот разрастание этого незачем я и называю сужением жизни; оно происходит незаметно, маскируется под возрастные изменения, вернее использует их как инструмент своего роста. Вопрос только в том, что придет раньше - смерть или жизнь схлопнется и оставит человека вне нее. Примеры "старшего поколения" показывают, что наша жизнь, скорее всего, схлопнется раньше, выпихнет нас из себя, оставив в вакууме дожидаться физической смерти (а то и ускорять ее).
Почему? Почему жизнь сейчас такова? Первый вариант ответа - глобальные исторические перемены, все-таки мы родились и выросли в СССР, а его не стало. Если оно верно даже для моего поколения, то для поколения отцов это верно вдвойне - они не только выросли, но и прожили жизнь в СССР. "Будущее уже не то, что было раньше" - это только звучит парадоксом, на самом деле это очень точно выраженное разочарование в образе будущего. Тут маленькое отступление - я помню как прогнозировал свою жизнь в конце 80-х. Я планировал работать в НИИ (абы как работать, интересы были не там), заниматься репетиторством по математике ради заработка (что весьма успешно делал, да и нравилось мне это), а смысложизненные интересы лежали в чтении умных книг. В общем, бестолковая жизнь русского интеллигента - задним числом картинка получается несколько карикатурная. А что - в СССР возможностей было немного (ни тебе за рубеж не съездить, ни показного потребления, слово "шоппинг" из какого-то зарубежного романа я вообще счел изобретением автора, этакой карикатурой), однако книги в общем издавались и даже можно было их "достать" (многие ли из молодых понимают смысл этого слова?). Возможностей немного, но и была социальная защищенность - некий прожиточный минимум был обеспечен по-любому. Господи, как же я благодарен истории за то, что она разрушила возможность того будущего, что я для себя планировал! Но эта же история разрушила и рамки достойной старости тех людей, у них просто не осталось жизненных сил на построение другого образа будущего. Как говорят мудрые китайцы, "воистину несчастлив тот, кто живет в эпоху перемен".
Но есть и второй вариант ответа на вопрос о причинах схлопывания жизни. Он несколько тоньше и не столь зависит от истории. Он связан скорее с социальностью. Некоторые люди становятся вне социальной ткани общества, они отвергают стандартные социальные роли и движутся поперек них. Я говорю не о преступниках (вполне себе социальная роль), а о тех, чье смысложизненное внимание сосредоточено в духовном. Тут не важно, верующий это или атеист - сама точка внимания разворачивает перпендикулярно социальным волокнам и траекториям. Это героическая позиция и такие люди заметны, они оставляют яркий след. Но на раздвижение социальных волокон уходит много сил - а сил у них много. Но со временем силы иссякают и их уже не хватает на продолжение этой своей особенной жизненной траектории. Она претерпевает слом, социальная ткань схлопывается перед нею и не допускает возможности продолжения. В этом смысле духовная установка разрушительна - выходом бы явилось такое построение своей жизненной линии, чтобы она не противоречила линиям социальности - но я не уверен, что такое возможно в нашем обществе; в любом случае, для этого мало ума, души и воли - тут нужен гораздо более редкий дар, нужна мудрость. Не уверен, что встречал мудреца и интеллектуала.
Жизнь человека как соревнование в скорости двух смертей - физической и ...
Больного окружали немногие вещи: лекарство, ложка, свет, обои. Остальные вещи ушли. Когда он понял, что тяжело заболел и умирает, то понял он так же, как велик и разнообразен мир вещей, и как мало их осталось в его власти. С каждым днем количество вещей уменьшалось. Такая близкая вещь, как железнодорожный билет, уже стала для него невозвратимо далекой. Сперва количество вещей уменьшалось по периферии, далеко от него, - затем уменьшение стало приближаться все скорее к центру, к нему, к сердцу - во двор, в дом, в коридор, в комнату.
Сперва исчезновение вещей не вызывало в больном тоски.
Исчезли страны, Америка, возможность быть красивым или богатым, семья (он был холост)... К исчезновению этих вещей болезнь не имела никакого отношения: они ускользали по мере того, как он старел,- а настоящая боль пришла тогда, когда ему стало ясно, что и те вещи, которые постоянно двигались вровень с ним, также начинают удаляться от него. Так, в один день покинули его: улица, служба, почта, лошади. И тут стремительно пошло исчезновение рядом, под боком: уже ускользнул из власти его коридор,- и в самой комнате, на глазах у него прекратилось значение пальто, дверной задвижки, башмаков, Он знал: смерть по дороге к нему уничтожает вещи. Из всего огромного и праздного их количества смерть оставила ему только несколько, и это были те вещи, которых он никогда бы, если бы это было в его власти, не допустил в свое хозяйство. Он получил подсов. Он получил страшные посещения и взгляды знакомых. Он понял, что не в силах защищаться против вторжения этих непрошенных и ненужных, как ему всегда казалось, вещей. Но теперь они были единственны и непреложны. Он потерял право выбирать вещи.
Но! Возможно, именно поэтому обратил внимание на несколько записей из своей френдленты - пара френдов в состоянии если не депрессии, то явно под прессом жизни, все возрастающего ее давления. Они сильные, справятся - но что-то общее в наших ощущениях есть. Возможно, это возраст - за 40-50, вот и ощущения схожие.
Последнее событие, выкристаллизовавшее это ощущение до слова, была встреча с моим другом. Жизненные обстоятельства, сконцентрировавшиеся в круговую засаду, - у него действительно осталось очень мало возможностей. Это могло бы показаться частным случаем, но он, как человек гораздо умнее меня, обратил внимание на наших общих знакомых старшего поколения, которым за 70. Он выразил это словами "им нечем жить", в смысложизненном плане - это даже не обочина жизни, а вообще отсутствие в ней места для этих людей. Речь не о материальном достатке - жить есть на что, но незачем. Вот разрастание этого незачем я и называю сужением жизни; оно происходит незаметно, маскируется под возрастные изменения, вернее использует их как инструмент своего роста. Вопрос только в том, что придет раньше - смерть или жизнь схлопнется и оставит человека вне нее. Примеры "старшего поколения" показывают, что наша жизнь, скорее всего, схлопнется раньше, выпихнет нас из себя, оставив в вакууме дожидаться физической смерти (а то и ускорять ее).
Почему? Почему жизнь сейчас такова? Первый вариант ответа - глобальные исторические перемены, все-таки мы родились и выросли в СССР, а его не стало. Если оно верно даже для моего поколения, то для поколения отцов это верно вдвойне - они не только выросли, но и прожили жизнь в СССР. "Будущее уже не то, что было раньше" - это только звучит парадоксом, на самом деле это очень точно выраженное разочарование в образе будущего. Тут маленькое отступление - я помню как прогнозировал свою жизнь в конце 80-х. Я планировал работать в НИИ (абы как работать, интересы были не там), заниматься репетиторством по математике ради заработка (что весьма успешно делал, да и нравилось мне это), а смысложизненные интересы лежали в чтении умных книг. В общем, бестолковая жизнь русского интеллигента - задним числом картинка получается несколько карикатурная. А что - в СССР возможностей было немного (ни тебе за рубеж не съездить, ни показного потребления, слово "шоппинг" из какого-то зарубежного романа я вообще счел изобретением автора, этакой карикатурой), однако книги в общем издавались и даже можно было их "достать" (многие ли из молодых понимают смысл этого слова?). Возможностей немного, но и была социальная защищенность - некий прожиточный минимум был обеспечен по-любому. Господи, как же я благодарен истории за то, что она разрушила возможность того будущего, что я для себя планировал! Но эта же история разрушила и рамки достойной старости тех людей, у них просто не осталось жизненных сил на построение другого образа будущего. Как говорят мудрые китайцы, "воистину несчастлив тот, кто живет в эпоху перемен".
Но есть и второй вариант ответа на вопрос о причинах схлопывания жизни. Он несколько тоньше и не столь зависит от истории. Он связан скорее с социальностью. Некоторые люди становятся вне социальной ткани общества, они отвергают стандартные социальные роли и движутся поперек них. Я говорю не о преступниках (вполне себе социальная роль), а о тех, чье смысложизненное внимание сосредоточено в духовном. Тут не важно, верующий это или атеист - сама точка внимания разворачивает перпендикулярно социальным волокнам и траекториям. Это героическая позиция и такие люди заметны, они оставляют яркий след. Но на раздвижение социальных волокон уходит много сил - а сил у них много. Но со временем силы иссякают и их уже не хватает на продолжение этой своей особенной жизненной траектории. Она претерпевает слом, социальная ткань схлопывается перед нею и не допускает возможности продолжения. В этом смысле духовная установка разрушительна - выходом бы явилось такое построение своей жизненной линии, чтобы она не противоречила линиям социальности - но я не уверен, что такое возможно в нашем обществе; в любом случае, для этого мало ума, души и воли - тут нужен гораздо более редкий дар, нужна мудрость. Не уверен, что встречал мудреца и интеллектуала.
Жизнь человека как соревнование в скорости двух смертей - физической и ...
Больного окружали немногие вещи: лекарство, ложка, свет, обои. Остальные вещи ушли. Когда он понял, что тяжело заболел и умирает, то понял он так же, как велик и разнообразен мир вещей, и как мало их осталось в его власти. С каждым днем количество вещей уменьшалось. Такая близкая вещь, как железнодорожный билет, уже стала для него невозвратимо далекой. Сперва количество вещей уменьшалось по периферии, далеко от него, - затем уменьшение стало приближаться все скорее к центру, к нему, к сердцу - во двор, в дом, в коридор, в комнату.
Сперва исчезновение вещей не вызывало в больном тоски.
Исчезли страны, Америка, возможность быть красивым или богатым, семья (он был холост)... К исчезновению этих вещей болезнь не имела никакого отношения: они ускользали по мере того, как он старел,- а настоящая боль пришла тогда, когда ему стало ясно, что и те вещи, которые постоянно двигались вровень с ним, также начинают удаляться от него. Так, в один день покинули его: улица, служба, почта, лошади. И тут стремительно пошло исчезновение рядом, под боком: уже ускользнул из власти его коридор,- и в самой комнате, на глазах у него прекратилось значение пальто, дверной задвижки, башмаков, Он знал: смерть по дороге к нему уничтожает вещи. Из всего огромного и праздного их количества смерть оставила ему только несколько, и это были те вещи, которых он никогда бы, если бы это было в его власти, не допустил в свое хозяйство. Он получил подсов. Он получил страшные посещения и взгляды знакомых. Он понял, что не в силах защищаться против вторжения этих непрошенных и ненужных, как ему всегда казалось, вещей. Но теперь они были единственны и непреложны. Он потерял право выбирать вещи.