«Наши» полки в 1812 году Часть 1
Судьба выведенных в 1808 году с территории Колывано-Воскресенского горного округа Ширванского и Томского мушкетерских, 19-го егерского, а также Иркутского и Сибирского драгунских полков.
1.
В 1808-1809 года с территории Колывано-Воскресенского горного округа были выведены следующие полки: Томский и Ширванский мушкетерские, 19-й егерский, а также Сибирский и Иркутский драгунские полки.
Томский мушкетерский полк, как говорится в изданной в 1896 году «Краткой хронике 39-го пехотного Томского Его Императорского высочества Эрцгерцога Австрийского Людвига Виктора полка» был создан в 1796 году в Томске из двух пехотных батальонов Екатеринбургского и Семипалатинского полков «с дополнением людьми от расформированного Иркутского драгунского полка». С времени формирования Томский полк квартировал в Томской губернии, а точнее - на территории Колывано-Воскресенского горного округа (четыре роты стояли в Барнауле, остальные - в Тальменке, Поспелихе, Белоярске. В 1806 году в Барнауле устроили полковой лагерь, где полк собрали полностью).
Ширванский полк был старее Томского - он был сформирован из солдат Азовского и Казанского полков в 1724 году в Баку, откуда и получил свое название (Баку был столицей государства Ширваншахов). В 1744 году Ширванский полк стал одним из тех полков, которые по указу Сената были переведены за Урал для создания Сибирского корпуса.
19-й егерский перед выходом к западным границам России квартировал в Бийской, Ануйской и Катунской крепостях. Сибирский и Иркутский драгунские стояли по Иртышской линии (хотя часть иркутских драгун квартировала близ села Чарышского), а Ширванский мушкетерский - в Усть-Каменогорске. Томский полк в 1806 году был собран в специально построенном для него в Барнауле лагере.
О Томском полку из документов Алтайского госархива достоверно известно, что он при выходе своем из Барнаула 15 августа 1808 года имел 1951 человека (штаб-офицеров - 7, обер-офицеров - 28, унтер-офицеров - 120, музыкантов - 55, рядовых - 1532, нестроевых - 209). Численность других воинских частей неизвестна, но можно предположить, что в
Ширванском и 19-м егерском было по две тысячи человек.
Драгунские полки, как все кавалерийские, были намного меньше. В статье Н.А. Рогожана «Драгунские полки русской армии в 1812 году» ( опубликована в сборнике ГИМ «Эпоха 1812 года. Исследования. Источники. Историография» за 2002 год, а также есть по адресу http://www.reenactor.ru/ARH/PDF/Rogozan_00.pdf) указано, что по штату 1811 года драгунский эскадрон насчитывал 172 человека (7 обер-офицеров, 15 унтеров, 148 рядовых и два трубача). Хотя войну 1812 года драгунские полки встречали в пятиэскадронном составе, но один эскадрон был запасным и с полком не шел, а в других по разным причинам был некомплект. В книге Евгения Альбовского «История Иркутского полка. 50-й Иркутский драгунский полк» (Минск, 1902 год) говорится, что в 1812 году в полку было 530 человек.
Как известно, по первоначальному, еще Петра Первого, замыслу, драгуны должны были уметь действовать как в конном, так и пешем строю. Для пешего боя драгуны имели специальные укороченные ружья и по паре пистолетом. Однако еще в июле 1812 года, когда понадобилось спешно вооружать создаваемое ополчение, ружья и карабины кавалерии 1-й Западной Армии были по приказу Барклая собраны и переданы ополченцам. (Ермолов, правда, в своих воспоминаниях пишет, что Смоленскому ополчению передавали «негодные ружья»). Впрочем, до этого драгуны, в том числе и сибирские, успели повоевать в пешем строю: из Сибирского драгунского под Ошмянами, где они, спешившись, удерживали мост, а драгуны лейб-гвардейского полка в бою под Салтановкой атаковали французов как в пешем, так и в конном строю.
В 1812 году все «наши» полки находились в составе 1-й Западной армии Барклая-де-Толли.
Сибирский и Иркутский драгунские полки состояли во второй бригаде 3-го кавалерийского корпуса.
Командовал бригадой полковник барон Крейц, он же - шеф Сибирского драгунского полка.
Иркутским драгунским командовал подполковник Южаков. Шефом его был генерал Антон Скалон.
Пехотные полки входили в 24-ю дивизию генерала Лихачева, причем, Лихачев состоял шефом Томского пехотного полка, командиром которого был подполковник лейб-гвардии Литовского полка И.И. Попов. Томский полк состоял во второй бригаде 24-й дивизии. Ширванский полк - в первой бригаде. Командовал ширванцами майор Н.А. Теплов 3-й. 19-й егерский входил в 3-ю бригаду 24-й дивизии. Командир бригады полковник Вуич был также шефом 19-го егерского, командовал которым полковник лейб-гвардии Преображенского полка граф Г.П. Потемкин.
2.
Считается, что французы перешли Неман в 20-х числах июня. Однако это - по новому стилю. По старому же календарю, действовавшему тогда в России, вторжение началось после 10-12 числа.
Первыми из сибиряков с французами встретились драгуны - по причине недостатка казаков, бригада барона Крейца составляла, вместе с Польским уланским и Мариупольским гусарским полками, арьергард первой колонны 6-го корпуса. На рассвете 17 июня (29-е по нынешнему календарю) отряд Крейца, подойдя к городку Ошмяны, обнаружил в местечке французов. Крейц приказал атаковать. Ошмяны были взяты. На то, чтобы отбить их, французам понадобился весь день. Дохтуров рапортовал Барклаю: «Сего утра в 8 часов отряд генерал-майора графа Палена под командою полковника Крейца, состоящий из полков Мариупольского (гусарского) и Сибирского драгунского, посланный прикрывать марш первой колонны, был встречен в Ошмянах неприятелем, имел небольшое дело, к чести сего отряда схвачен один капитан Сераковский 9-го уланского полка».
В описаниях бой выглядит ожесточенным, но потери были сравнительно невелики: в Сибирском драгунском убиты четверо рядовых и еще восемь пропали (скорее всего, также убиты). Также погибли двое лекарей - доктор Гартог и младший лекарь Рущинский. В Иркутском драгунском убитых было двое, без вести пропали шестеро, в их числе прапорщик Ланько 2-й. В целом, с потерями других полков, урон составил 41 человек. В бою особо отличился поручик Сибирского драгунского полка барон Оффенберг 2-й.
Уже на следующий день, 18 (30) июня драгуны Сибирского полка, находясь на аванпостах, отбили атаку французской пехоты и кавалерии возле местечка Неменчина. Потери полка составили шесть человек убитыми и восемь - пропавшими.
19 июня (1 июля) Сибирскому драгунскому полку снова пришлось воевать: оставленные на пути к Дриссе графом Паленом возле местечка Козяны в арьергарде шесть эскадронов Мариупольского гусарского полка были на рассвете атакованы французской кавалерией, почти впятеро превосходившей мариупольцев. Гусары были смяты, французы преследовали их и изрубили бы всех, если бы не поспел с Сибирским драгунским полком на помощь барон Крейц. Атака французов была отбита, Крейц собрал вокруг себя остатки мариупольских гусар.
После этого боя войска арьергарда были сменены и драгуны получили отдых.(То, что в рапортах отмечается в основном Сибирский драгунский полк, автор книги «Иркутский полк» дореволюционный историк Евгений Альбовский объясняет просто: Крейц, писавший эти рапорты, был шефом Сибирского полка и везде выдвигал «своих»).
В этот же день, 19 июня (1 июля) показал себя Томский полк, вернее, поручик Маркович и его небольшая команда (отряд). Случай был небоевой и для той войны уже почти обыденный: банда вышедших из повиновения местных крестьян напала на обоз с медицинскими инструментами и припасами. Малочисленный - в 11 человек - конвой из солдат и унтеров Белостокского внутреннего гарнизонного батальона под командой поручика Долянского сдался. Крестьяне повели обоз в Полоцк, но на пути встретили томцев под командой поручика Марковича. Томцы разогнали разбойников, освободив и иобоз, и поручика Долянского с его командой. Интересно, что это первое действие Томского полка в войне состоялось при деревне Томчина.
А буквально на следующий день снова понюхал пороху Иркутский драгунский полк. 20 июня (2 июля) французы напали на прикрываемый командой иркутских драгун русский обоз, следовавший из города Свенцяны в местечко Кочергишки. Бой был нешуточный. Иркутцы отбили неприятеля, но сами потеряли пропавшими двенадцать человек.
27 июня (9 июля) сибирские полки, вместе со всей армией Барклая, вступили в Дрисский лагерь. По предвоенным планам предполагалось, что русская армия по достижении Дрисского лагеря, опираясь на него, перейдет в наступление, и 27 июня в Дриссе был обнародован приказ Александр Первого по армиям: «Русские воины! Наконец вы достигли той цели, к которой стремились. Когда неприятель дерзнул вступить в пределы Нашей Империи, вы были на границе для наблюдения оной. До совершенного соединения армии Нашей, временным и нужным отступлением удерживаемо было кипящее ваше мужество остановить дерзкий шаг неприятеля. Ныне все корпуса первой Нашей армии соединились на месте предназначенном. Теперь предстоит новый случай оказать известную вашу храбрость и приобрести награду за понесенные труды. Нынешний день, ознаменованный Полтавскою победою, да послужит вам примером! Помять победоносных предков ваших да возбудит к славнейшим подвигам! Они мощною рукою разили врагов своих; вы, следуя по стезям их, стремитесь к уничтожению неприятельских покушений на Веру, честь, Отечество и семейства ваши. Правду нашу видит Бог, и ниспошлет на вас Свое благословение».
Однако очень скоро невыгоды Дрисского лагеря стали всем очевидны и приказано было из лагеря уходить.
В середине июля Сибирский драгунский полк снова был отправлен на арьергардную службу в составе отряда генерал-майора графа Петра Палена. 13 (25) июля Сибирский драгунский полк прикрывал дорогу на Бешенковичи в составе небольшого отряда, выделенного Паленом для этой цели. Кроме наших драгун, в отряд входили мариупольские гусары, их постоянные товарищи по арьергардной службе, батальон егерей 40-го полка и четыре пушки. Французы атаковали отряд, который с боями отходил в направлении Витебска.
На следующий день, 14 (26) июля, в деле оказался Иркутский драгунский полк - в составе большого отряда под командой генерала Коновницына он сдерживал атаки французов возле деревень Какувячина и Комары. Русские, числом 12 тысяч, весь день держались против 20-тысячного француского отряда, которым командовал Мюрат. В ночь на 15 июля арьергард отступил к деревне Лучоса, где утром принял новый бой, в котором участвовали уже не только иркутцы, но и Сибирский драгунский полк, а также впервые вступил в дело 19-й егерский.
Предыстория этого боя такова: Барклай узнавший в Витебске, что Багратион не смог к нему пробиться через Могилев, решил идти на Смоленск и соединиться со 2-й армией там. Но сначала необходимо было как можно крепче дать французам по зубам - чтобы на некоторое, как можно более долгое время, отбить у них желание преследовать русскую армию. Для этого Барклай сформировал довольно большой (шесть пехотных и восемь кавалерийских полков) отряд под командой графа Палена, которому приказал удерживать позицию при деревне Лучоса (в истории этот бой считается также боем под Витебском). Хотя арьергард был слишком мал для этой позиции, но Пален стоял на своем месте до пяти часов вечера и отступил за Лучосу только когда увидел угрозу быть обойденным. Отход отряда за реку прикрывал батальон майора Царьева из 19-го егерского полка. В реляции о Царьеве написано «будучи оставлен со своим батальоном для прикрытия артиллерии во время отступления с нашей первой позиции, при стремительной атаке неприятелькой пехоты на нашу батарею, под картечным огнем, опрокинул два раза эту пехоту, дал время спасти подбитую нашу артиллерию, защитил совершенно орудия, на которые неприятель совсем было насел».
За рекой отряд Палена оставался до рассвета 16 июля. После чего пошел вслед за армией по дороге в Смоленск. После этого боя отряд Палена стал главным арьергардом 1-й Западной Армии до самого ее прихода в Смоленск.
4.
В сражение за Смоленск сибирские полки, входившие в 6-й корпус Дохтурова, вступили 4 (16) августа, на второй день битвы, сменив корпус Раевского, который, вместе с дивизией Неверовского и Смоленским ополчением, отстаивал город в первый день. Впрочем, многие современники говорят, что в первый день атаки французов были слабые, и самый серьезный напор был сделан французами как раз 4 августа.
Если сибирская кавалерия уже участвовала в боях, то для пехоты - Томского и Ширванского пехотных и половины 19-го егерского - Смоленск должен был стать боевым крещением. О том, как они его прошли, написано в воспоминаниях Ивана Липранди, в 1812 году - 20-летнего поручика-квартимейстера.
«Час до свету 6-й корпус уже занял места, и войска 7-го корпуса, предназначенные выйти из Смоленска, тотчас выступили. С рассветом 5-го числа началась перестрелка в цепи стрелков. Перестрелка эта все более и более усиливалась, по мере сгущения французской передовой цепи. В 10-ть часов приехал Барклай де Толли и остановился на террасе Молоховских ворот, откуда местность открывалась на довольно большое пространство. Вправо от помянутых ворот, за форштадтом, расположен был Уфимский полк. Там беспрерывно слышны были крики «ура!», и в то же мгновения огонь усиливался. В числе посланных туда с приказанием - не подаваться вперед из назначенной черты, был послан и я. Я нашел шефа полка этого, генерал-майора Цыбульского, в полной форме, верхом в цепи стрелков. Он отвечал, что не в силах удержать порыва людей, которые после нескольких выстрелов с французами, занимающих против них кладбище, без всякой команды бросаются в штыки. В продолжение того времени, что генерал-майор Цыбульский мне говорил это, в цепи раздалось «ура!». Он начал кричать, даже гнать стрелков шпагою назад; но там, где он был, ему повиновались, и в то же самое время в нескольких шагах от него опять слышалось «ура!» и бросались на неприятеля. Одинаково делали и остальные полки этой дивизии (24-й) - Ширванский, Бутырский, Томский, 19 и 40 егерские - формированные из сибиряков и в первый раз здесь сошедшиеся с французами».
Сибирская кавалерия была за стенами крепости в предместье Раченки. О степени ее вовлеченности в битву историки придерживаются разных точек зрения. Богданович в «Истории войны 1812 года» пишет: «…Дело началось атакою кавалерийской дивизии Брюйера на наших драгун, которые, будучи опрокинуты, отступили в беспорядке через Малаховские ворота в город. Здесь погиб генерал Скалон». Михайловский-Данилевский в «Описании Отечественной войны в 1812 году» кавалерийский бой не упоминает: «В четвертом часу пополудни единовременно двинулись колонны. (…) Часа два держался Дохтуров в предместьях, но наконец принужден был войти в город, и расставил пехоту по стенам, а артиллерию по бастионам, только небольшое число стрелков оставалось вне стен».
Альбовский в своей книге об Иркутском полке излагает версию Богдановича, хотя ссылается почему-то на Михайловского-Данилевского: «Дивизии неприятеля, составлявшей связь между войсками Морана и Понятовского, поручено было атаковать восточную часть города и предместье Раченку, впереди которой стояла наша драгунская бригада. Легкая кавалерийская дивизия генерала Брюера, стоявшая на оконечности правого фланга войск Мюрата, двинулась вдоль берега и атаковала драгун. Последние, впервые здесь встретившиеся с непрятелем лицом к лицу, храбро стояли, готовые помериться с ним силами. Генерал Скалон, говорит Михайловский-Данилевский, видя угрожающее движение французских полков и желая предупредить атаку, повел на неприятеля своих драгун, но был убит картечью».
После этого Альбовский предлагает свой взгляд на события - по его мнению, участие драгун в Смоленском бою было минимальным. В обоснование этого он приводит рапорт подполковника Южакова, командира Иркутских драгун, инспектору всей кавалерии Великому Князю Константину Павловичу: «(…) шеф командуемого мною Иркутского драгунскому полку генерал-майор Скалон в сражении, бывшем при г. Смоленске сего августа 5-го числа с полуночи седьмого часа до полудни шестого, удерживал полком и егерскими стрелками неприятеля, устремившегося с сильным действием пушечных выстрелов; и когда оны превосходность сил на занимаемом пункте совершенно усилился и стрелки наши, равно и бывший прикомандированным к полку 24-й артиллерийской бригады легкой роты №45 подполковник Айгустов с двумя орудиями отретировались, то генерал-майор Скалон по приказанию командовавшего в тогдашнее время отрядом генерал-майора Сиверса, отступая, убит пулею, а прапорщик Тегенцов ядром, при чем получил контузию майор Устюжанин и бригадный адъютант поручик Васильев, а из нижних чинов убиты рядовые 3, строевых лошадей 18, ранено унтер-офицеров 2, рядовых 12, строевых лошадей 5. Августа 10, 1812».
Однако рапорты всегда пишутся так, чтобы ничего неприятного о себе не сказать. Отступление же полка при атаке неприятеля - это и есть то неприятное, что хочется обойти.
У Южакова могли быть и другие резоны. Упомянутый в его рапорте Сиверс легко угадывается в графе С., о котором пишет в воспоминаниях Иван Липранди: «В то самое время неприятельская конница атаковала нашу, стоявшую на левом фланге. Начальник ее, граф С., не долго мог сопротивляться; мертвецки пьяный и упавши с лошади, он бросился с драгунами своими в полном беспорядке в Молоховские ворота, потеряв генерал-майора Скалона. Это произвело беспорядок, которого невозможно было уже и исправить впоследствии».
Всякий, кто хоть немного знает войну, понимает, что последнее описание ближе всего к тому, как все на самом деле бывает. Оно же лучше других объясняет, почему тело Скалона осталось лежать на поле сражения.
В ночь на 6 (18) августа русская армия оставила Смоленск. После вступления в город французов Наполеон велел похоронить убитых. О найденном среди мертвецов русском генерале было доложено Наполеону и он приказал похоронить Скалона (фамилия его была как-то выяснена) в Королевском бастионе со всеми почестями. На похоронах присутствовал сам Наполеон, а с ним - и генерал Павел Тучков, раненым попавший в плен в бою под Лубиным. Альбовский пишет, что между Наполеоном и Тучковым был о Скалоне разговор.
- Судя по фамилии, Скалон был француз? - спросил император.
- Скалон давно переехал из Франции в Россию… - ответил Тучков.
- А, понимаю! Верно, вследствие уничтожения Нантского эдикта… - сказал Наполеон.
Эпитафия Альбовского такова: «Дед Скалона бежал из Франции; судьба из глубин Сибири привела его внука на встречу прежним соотечественникам, от которых он и принял смерть, а самый знаменитый из них присутствовал на похоронах и отдал ему последний почет»...
1.
В 1808-1809 года с территории Колывано-Воскресенского горного округа были выведены следующие полки: Томский и Ширванский мушкетерские, 19-й егерский, а также Сибирский и Иркутский драгунские полки.
Томский мушкетерский полк, как говорится в изданной в 1896 году «Краткой хронике 39-го пехотного Томского Его Императорского высочества Эрцгерцога Австрийского Людвига Виктора полка» был создан в 1796 году в Томске из двух пехотных батальонов Екатеринбургского и Семипалатинского полков «с дополнением людьми от расформированного Иркутского драгунского полка». С времени формирования Томский полк квартировал в Томской губернии, а точнее - на территории Колывано-Воскресенского горного округа (четыре роты стояли в Барнауле, остальные - в Тальменке, Поспелихе, Белоярске. В 1806 году в Барнауле устроили полковой лагерь, где полк собрали полностью).
Ширванский полк был старее Томского - он был сформирован из солдат Азовского и Казанского полков в 1724 году в Баку, откуда и получил свое название (Баку был столицей государства Ширваншахов). В 1744 году Ширванский полк стал одним из тех полков, которые по указу Сената были переведены за Урал для создания Сибирского корпуса.
19-й егерский перед выходом к западным границам России квартировал в Бийской, Ануйской и Катунской крепостях. Сибирский и Иркутский драгунские стояли по Иртышской линии (хотя часть иркутских драгун квартировала близ села Чарышского), а Ширванский мушкетерский - в Усть-Каменогорске. Томский полк в 1806 году был собран в специально построенном для него в Барнауле лагере.
О Томском полку из документов Алтайского госархива достоверно известно, что он при выходе своем из Барнаула 15 августа 1808 года имел 1951 человека (штаб-офицеров - 7, обер-офицеров - 28, унтер-офицеров - 120, музыкантов - 55, рядовых - 1532, нестроевых - 209). Численность других воинских частей неизвестна, но можно предположить, что в
Ширванском и 19-м егерском было по две тысячи человек.
Драгунские полки, как все кавалерийские, были намного меньше. В статье Н.А. Рогожана «Драгунские полки русской армии в 1812 году» ( опубликована в сборнике ГИМ «Эпоха 1812 года. Исследования. Источники. Историография» за 2002 год, а также есть по адресу http://www.reenactor.ru/ARH/PDF/Rogozan_00.pdf) указано, что по штату 1811 года драгунский эскадрон насчитывал 172 человека (7 обер-офицеров, 15 унтеров, 148 рядовых и два трубача). Хотя войну 1812 года драгунские полки встречали в пятиэскадронном составе, но один эскадрон был запасным и с полком не шел, а в других по разным причинам был некомплект. В книге Евгения Альбовского «История Иркутского полка. 50-й Иркутский драгунский полк» (Минск, 1902 год) говорится, что в 1812 году в полку было 530 человек.
Как известно, по первоначальному, еще Петра Первого, замыслу, драгуны должны были уметь действовать как в конном, так и пешем строю. Для пешего боя драгуны имели специальные укороченные ружья и по паре пистолетом. Однако еще в июле 1812 года, когда понадобилось спешно вооружать создаваемое ополчение, ружья и карабины кавалерии 1-й Западной Армии были по приказу Барклая собраны и переданы ополченцам. (Ермолов, правда, в своих воспоминаниях пишет, что Смоленскому ополчению передавали «негодные ружья»). Впрочем, до этого драгуны, в том числе и сибирские, успели повоевать в пешем строю: из Сибирского драгунского под Ошмянами, где они, спешившись, удерживали мост, а драгуны лейб-гвардейского полка в бою под Салтановкой атаковали французов как в пешем, так и в конном строю.
В 1812 году все «наши» полки находились в составе 1-й Западной армии Барклая-де-Толли.
Сибирский и Иркутский драгунские полки состояли во второй бригаде 3-го кавалерийского корпуса.
Командовал бригадой полковник барон Крейц, он же - шеф Сибирского драгунского полка.
Иркутским драгунским командовал подполковник Южаков. Шефом его был генерал Антон Скалон.
Пехотные полки входили в 24-ю дивизию генерала Лихачева, причем, Лихачев состоял шефом Томского пехотного полка, командиром которого был подполковник лейб-гвардии Литовского полка И.И. Попов. Томский полк состоял во второй бригаде 24-й дивизии. Ширванский полк - в первой бригаде. Командовал ширванцами майор Н.А. Теплов 3-й. 19-й егерский входил в 3-ю бригаду 24-й дивизии. Командир бригады полковник Вуич был также шефом 19-го егерского, командовал которым полковник лейб-гвардии Преображенского полка граф Г.П. Потемкин.
2.
Считается, что французы перешли Неман в 20-х числах июня. Однако это - по новому стилю. По старому же календарю, действовавшему тогда в России, вторжение началось после 10-12 числа.
Первыми из сибиряков с французами встретились драгуны - по причине недостатка казаков, бригада барона Крейца составляла, вместе с Польским уланским и Мариупольским гусарским полками, арьергард первой колонны 6-го корпуса. На рассвете 17 июня (29-е по нынешнему календарю) отряд Крейца, подойдя к городку Ошмяны, обнаружил в местечке французов. Крейц приказал атаковать. Ошмяны были взяты. На то, чтобы отбить их, французам понадобился весь день. Дохтуров рапортовал Барклаю: «Сего утра в 8 часов отряд генерал-майора графа Палена под командою полковника Крейца, состоящий из полков Мариупольского (гусарского) и Сибирского драгунского, посланный прикрывать марш первой колонны, был встречен в Ошмянах неприятелем, имел небольшое дело, к чести сего отряда схвачен один капитан Сераковский 9-го уланского полка».
В описаниях бой выглядит ожесточенным, но потери были сравнительно невелики: в Сибирском драгунском убиты четверо рядовых и еще восемь пропали (скорее всего, также убиты). Также погибли двое лекарей - доктор Гартог и младший лекарь Рущинский. В Иркутском драгунском убитых было двое, без вести пропали шестеро, в их числе прапорщик Ланько 2-й. В целом, с потерями других полков, урон составил 41 человек. В бою особо отличился поручик Сибирского драгунского полка барон Оффенберг 2-й.
Уже на следующий день, 18 (30) июня драгуны Сибирского полка, находясь на аванпостах, отбили атаку французской пехоты и кавалерии возле местечка Неменчина. Потери полка составили шесть человек убитыми и восемь - пропавшими.
19 июня (1 июля) Сибирскому драгунскому полку снова пришлось воевать: оставленные на пути к Дриссе графом Паленом возле местечка Козяны в арьергарде шесть эскадронов Мариупольского гусарского полка были на рассвете атакованы французской кавалерией, почти впятеро превосходившей мариупольцев. Гусары были смяты, французы преследовали их и изрубили бы всех, если бы не поспел с Сибирским драгунским полком на помощь барон Крейц. Атака французов была отбита, Крейц собрал вокруг себя остатки мариупольских гусар.
После этого боя войска арьергарда были сменены и драгуны получили отдых.(То, что в рапортах отмечается в основном Сибирский драгунский полк, автор книги «Иркутский полк» дореволюционный историк Евгений Альбовский объясняет просто: Крейц, писавший эти рапорты, был шефом Сибирского полка и везде выдвигал «своих»).
В этот же день, 19 июня (1 июля) показал себя Томский полк, вернее, поручик Маркович и его небольшая команда (отряд). Случай был небоевой и для той войны уже почти обыденный: банда вышедших из повиновения местных крестьян напала на обоз с медицинскими инструментами и припасами. Малочисленный - в 11 человек - конвой из солдат и унтеров Белостокского внутреннего гарнизонного батальона под командой поручика Долянского сдался. Крестьяне повели обоз в Полоцк, но на пути встретили томцев под командой поручика Марковича. Томцы разогнали разбойников, освободив и иобоз, и поручика Долянского с его командой. Интересно, что это первое действие Томского полка в войне состоялось при деревне Томчина.
А буквально на следующий день снова понюхал пороху Иркутский драгунский полк. 20 июня (2 июля) французы напали на прикрываемый командой иркутских драгун русский обоз, следовавший из города Свенцяны в местечко Кочергишки. Бой был нешуточный. Иркутцы отбили неприятеля, но сами потеряли пропавшими двенадцать человек.
27 июня (9 июля) сибирские полки, вместе со всей армией Барклая, вступили в Дрисский лагерь. По предвоенным планам предполагалось, что русская армия по достижении Дрисского лагеря, опираясь на него, перейдет в наступление, и 27 июня в Дриссе был обнародован приказ Александр Первого по армиям: «Русские воины! Наконец вы достигли той цели, к которой стремились. Когда неприятель дерзнул вступить в пределы Нашей Империи, вы были на границе для наблюдения оной. До совершенного соединения армии Нашей, временным и нужным отступлением удерживаемо было кипящее ваше мужество остановить дерзкий шаг неприятеля. Ныне все корпуса первой Нашей армии соединились на месте предназначенном. Теперь предстоит новый случай оказать известную вашу храбрость и приобрести награду за понесенные труды. Нынешний день, ознаменованный Полтавскою победою, да послужит вам примером! Помять победоносных предков ваших да возбудит к славнейшим подвигам! Они мощною рукою разили врагов своих; вы, следуя по стезям их, стремитесь к уничтожению неприятельских покушений на Веру, честь, Отечество и семейства ваши. Правду нашу видит Бог, и ниспошлет на вас Свое благословение».
Однако очень скоро невыгоды Дрисского лагеря стали всем очевидны и приказано было из лагеря уходить.
В середине июля Сибирский драгунский полк снова был отправлен на арьергардную службу в составе отряда генерал-майора графа Петра Палена. 13 (25) июля Сибирский драгунский полк прикрывал дорогу на Бешенковичи в составе небольшого отряда, выделенного Паленом для этой цели. Кроме наших драгун, в отряд входили мариупольские гусары, их постоянные товарищи по арьергардной службе, батальон егерей 40-го полка и четыре пушки. Французы атаковали отряд, который с боями отходил в направлении Витебска.
На следующий день, 14 (26) июля, в деле оказался Иркутский драгунский полк - в составе большого отряда под командой генерала Коновницына он сдерживал атаки французов возле деревень Какувячина и Комары. Русские, числом 12 тысяч, весь день держались против 20-тысячного француского отряда, которым командовал Мюрат. В ночь на 15 июля арьергард отступил к деревне Лучоса, где утром принял новый бой, в котором участвовали уже не только иркутцы, но и Сибирский драгунский полк, а также впервые вступил в дело 19-й егерский.
Предыстория этого боя такова: Барклай узнавший в Витебске, что Багратион не смог к нему пробиться через Могилев, решил идти на Смоленск и соединиться со 2-й армией там. Но сначала необходимо было как можно крепче дать французам по зубам - чтобы на некоторое, как можно более долгое время, отбить у них желание преследовать русскую армию. Для этого Барклай сформировал довольно большой (шесть пехотных и восемь кавалерийских полков) отряд под командой графа Палена, которому приказал удерживать позицию при деревне Лучоса (в истории этот бой считается также боем под Витебском). Хотя арьергард был слишком мал для этой позиции, но Пален стоял на своем месте до пяти часов вечера и отступил за Лучосу только когда увидел угрозу быть обойденным. Отход отряда за реку прикрывал батальон майора Царьева из 19-го егерского полка. В реляции о Царьеве написано «будучи оставлен со своим батальоном для прикрытия артиллерии во время отступления с нашей первой позиции, при стремительной атаке неприятелькой пехоты на нашу батарею, под картечным огнем, опрокинул два раза эту пехоту, дал время спасти подбитую нашу артиллерию, защитил совершенно орудия, на которые неприятель совсем было насел».
За рекой отряд Палена оставался до рассвета 16 июля. После чего пошел вслед за армией по дороге в Смоленск. После этого боя отряд Палена стал главным арьергардом 1-й Западной Армии до самого ее прихода в Смоленск.
4.
В сражение за Смоленск сибирские полки, входившие в 6-й корпус Дохтурова, вступили 4 (16) августа, на второй день битвы, сменив корпус Раевского, который, вместе с дивизией Неверовского и Смоленским ополчением, отстаивал город в первый день. Впрочем, многие современники говорят, что в первый день атаки французов были слабые, и самый серьезный напор был сделан французами как раз 4 августа.
Если сибирская кавалерия уже участвовала в боях, то для пехоты - Томского и Ширванского пехотных и половины 19-го егерского - Смоленск должен был стать боевым крещением. О том, как они его прошли, написано в воспоминаниях Ивана Липранди, в 1812 году - 20-летнего поручика-квартимейстера.
«Час до свету 6-й корпус уже занял места, и войска 7-го корпуса, предназначенные выйти из Смоленска, тотчас выступили. С рассветом 5-го числа началась перестрелка в цепи стрелков. Перестрелка эта все более и более усиливалась, по мере сгущения французской передовой цепи. В 10-ть часов приехал Барклай де Толли и остановился на террасе Молоховских ворот, откуда местность открывалась на довольно большое пространство. Вправо от помянутых ворот, за форштадтом, расположен был Уфимский полк. Там беспрерывно слышны были крики «ура!», и в то же мгновения огонь усиливался. В числе посланных туда с приказанием - не подаваться вперед из назначенной черты, был послан и я. Я нашел шефа полка этого, генерал-майора Цыбульского, в полной форме, верхом в цепи стрелков. Он отвечал, что не в силах удержать порыва людей, которые после нескольких выстрелов с французами, занимающих против них кладбище, без всякой команды бросаются в штыки. В продолжение того времени, что генерал-майор Цыбульский мне говорил это, в цепи раздалось «ура!». Он начал кричать, даже гнать стрелков шпагою назад; но там, где он был, ему повиновались, и в то же самое время в нескольких шагах от него опять слышалось «ура!» и бросались на неприятеля. Одинаково делали и остальные полки этой дивизии (24-й) - Ширванский, Бутырский, Томский, 19 и 40 егерские - формированные из сибиряков и в первый раз здесь сошедшиеся с французами».
Сибирская кавалерия была за стенами крепости в предместье Раченки. О степени ее вовлеченности в битву историки придерживаются разных точек зрения. Богданович в «Истории войны 1812 года» пишет: «…Дело началось атакою кавалерийской дивизии Брюйера на наших драгун, которые, будучи опрокинуты, отступили в беспорядке через Малаховские ворота в город. Здесь погиб генерал Скалон». Михайловский-Данилевский в «Описании Отечественной войны в 1812 году» кавалерийский бой не упоминает: «В четвертом часу пополудни единовременно двинулись колонны. (…) Часа два держался Дохтуров в предместьях, но наконец принужден был войти в город, и расставил пехоту по стенам, а артиллерию по бастионам, только небольшое число стрелков оставалось вне стен».
Альбовский в своей книге об Иркутском полке излагает версию Богдановича, хотя ссылается почему-то на Михайловского-Данилевского: «Дивизии неприятеля, составлявшей связь между войсками Морана и Понятовского, поручено было атаковать восточную часть города и предместье Раченку, впереди которой стояла наша драгунская бригада. Легкая кавалерийская дивизия генерала Брюера, стоявшая на оконечности правого фланга войск Мюрата, двинулась вдоль берега и атаковала драгун. Последние, впервые здесь встретившиеся с непрятелем лицом к лицу, храбро стояли, готовые помериться с ним силами. Генерал Скалон, говорит Михайловский-Данилевский, видя угрожающее движение французских полков и желая предупредить атаку, повел на неприятеля своих драгун, но был убит картечью».
После этого Альбовский предлагает свой взгляд на события - по его мнению, участие драгун в Смоленском бою было минимальным. В обоснование этого он приводит рапорт подполковника Южакова, командира Иркутских драгун, инспектору всей кавалерии Великому Князю Константину Павловичу: «(…) шеф командуемого мною Иркутского драгунскому полку генерал-майор Скалон в сражении, бывшем при г. Смоленске сего августа 5-го числа с полуночи седьмого часа до полудни шестого, удерживал полком и егерскими стрелками неприятеля, устремившегося с сильным действием пушечных выстрелов; и когда оны превосходность сил на занимаемом пункте совершенно усилился и стрелки наши, равно и бывший прикомандированным к полку 24-й артиллерийской бригады легкой роты №45 подполковник Айгустов с двумя орудиями отретировались, то генерал-майор Скалон по приказанию командовавшего в тогдашнее время отрядом генерал-майора Сиверса, отступая, убит пулею, а прапорщик Тегенцов ядром, при чем получил контузию майор Устюжанин и бригадный адъютант поручик Васильев, а из нижних чинов убиты рядовые 3, строевых лошадей 18, ранено унтер-офицеров 2, рядовых 12, строевых лошадей 5. Августа 10, 1812».
Однако рапорты всегда пишутся так, чтобы ничего неприятного о себе не сказать. Отступление же полка при атаке неприятеля - это и есть то неприятное, что хочется обойти.
У Южакова могли быть и другие резоны. Упомянутый в его рапорте Сиверс легко угадывается в графе С., о котором пишет в воспоминаниях Иван Липранди: «В то самое время неприятельская конница атаковала нашу, стоявшую на левом фланге. Начальник ее, граф С., не долго мог сопротивляться; мертвецки пьяный и упавши с лошади, он бросился с драгунами своими в полном беспорядке в Молоховские ворота, потеряв генерал-майора Скалона. Это произвело беспорядок, которого невозможно было уже и исправить впоследствии».
Всякий, кто хоть немного знает войну, понимает, что последнее описание ближе всего к тому, как все на самом деле бывает. Оно же лучше других объясняет, почему тело Скалона осталось лежать на поле сражения.
В ночь на 6 (18) августа русская армия оставила Смоленск. После вступления в город французов Наполеон велел похоронить убитых. О найденном среди мертвецов русском генерале было доложено Наполеону и он приказал похоронить Скалона (фамилия его была как-то выяснена) в Королевском бастионе со всеми почестями. На похоронах присутствовал сам Наполеон, а с ним - и генерал Павел Тучков, раненым попавший в плен в бою под Лубиным. Альбовский пишет, что между Наполеоном и Тучковым был о Скалоне разговор.
- Судя по фамилии, Скалон был француз? - спросил император.
- Скалон давно переехал из Франции в Россию… - ответил Тучков.
- А, понимаю! Верно, вследствие уничтожения Нантского эдикта… - сказал Наполеон.
Эпитафия Альбовского такова: «Дед Скалона бежал из Франции; судьба из глубин Сибири привела его внука на встречу прежним соотечественникам, от которых он и принял смерть, а самый знаменитый из них присутствовал на похоронах и отдал ему последний почет»...