"Кирсан Илюмжинов выписался из больницы".
Эта простая, как хлеб, фраза из сегодняшних новостей так потрясла меня несоответсявием предиката субъекту, что моя буйная предмигреневая фантазия тут же услужливо нарисовала такую картину....
Миллиардер, всклокоченный, грязноватый и небритый по причине отсутствия горячей воды и свободных шаек в больнице, в чудовищной, не по размеру больничной пижаме с грозным черным клеймом "ЦКБ" во всю спину, слоняется по зачумленным больничным коридорам, перешагивая через бомжеватых российских пенсионеров, лежащих в коридорах, - в поисках лечащего врача, у которого надо получить выписку, так как без нее Кирсану не оплатят больничный.
Врач, усталый и злой, шугает Кирсана, говоря, что много тут их ходит, выздоровевших внезапно и вопреки, а он, врач, один, причем на 4 ставки, и учился он на врача, а не на писателя, а ездит до сих пор из пригорода на метро, и вообще посылает миллиардера ...далеко в родные степи. Илюмжинов начинает канючить что-то про профсоюз Форбса, который требует своевременной подачи больничного в связи с годовым отчетом, про кризис и то, что в связи с кризисом у него каждый миллиард на счету, и что сам он не местный, и про дружбу народов... Упорство и горловое пение побеждают, и доктор торопливо и неразборчиво делает выписку.
Бедный Кирсан направляется на поиски сестры-хозяйки, дабы получить доступ в каптерку, где заперта на амбарный замок его одежда от Армани, снашивая в долгих поисках тапки от Версаче, тайно пронесенные в строгую больницу вопреки запрету, т.к личные тапки больным брать сюда запрещено во избежание проникновения посторонней инфекции, а можно здесь ходить только в больничных тапках, сделанных из отходов кожевенной и валяльной промышленности, сшитых специально поднаторевшим в этом деле Ходорковским, находящемся для этой благородной миссии в Матросской Тишине.
В этих поисках миллиардер неосмотрительно пропускает больничный обед, весть о котором разносится по коридорам неистребимой и всепобеждающей капустой, как повелось еще со времен незабвенного Н.В.Гоголя.
Урча животом и шаркая остатками не приспособленных к российскому больничному линолеуму нежных дизайнерских тапок, полуживой вылеченный Кирсан находит-таки каптершу и получает от нее вместе с вещами полезную и полную информацию о себе, своей стране, верблюдах и всех 12 поколениях своих родственников, которая высказывается на всю больницу злобной каптершей с такой потрясающей убедительностью, что бедняга и сам начинает верить во все услышанное и становится как-то ниже ростом, раскоряченнее, утрачивая гордую прямоту спины и восточное величие взгляда. Выдав потерявшему окончательно блеск и уверенность в себе миллиардеру его собственные вещи, плотная и раскрасневшаяся сестра-хозяйка - уже просто от широты русской души - "выписывает " ему "прогонные", сообщая ядреными, как свежепросоленный бочковой огурец, словами ослабевшему было Кирсану такое ускорение, которому позавидовала бы последняя марка Мерседеса со Швейцарского автосалона.
Кирсан Илюмжинов выписался-таки из больницы!
Миллиардер, всклокоченный, грязноватый и небритый по причине отсутствия горячей воды и свободных шаек в больнице, в чудовищной, не по размеру больничной пижаме с грозным черным клеймом "ЦКБ" во всю спину, слоняется по зачумленным больничным коридорам, перешагивая через бомжеватых российских пенсионеров, лежащих в коридорах, - в поисках лечащего врача, у которого надо получить выписку, так как без нее Кирсану не оплатят больничный.
Врач, усталый и злой, шугает Кирсана, говоря, что много тут их ходит, выздоровевших внезапно и вопреки, а он, врач, один, причем на 4 ставки, и учился он на врача, а не на писателя, а ездит до сих пор из пригорода на метро, и вообще посылает миллиардера ...далеко в родные степи. Илюмжинов начинает канючить что-то про профсоюз Форбса, который требует своевременной подачи больничного в связи с годовым отчетом, про кризис и то, что в связи с кризисом у него каждый миллиард на счету, и что сам он не местный, и про дружбу народов... Упорство и горловое пение побеждают, и доктор торопливо и неразборчиво делает выписку.
Бедный Кирсан направляется на поиски сестры-хозяйки, дабы получить доступ в каптерку, где заперта на амбарный замок его одежда от Армани, снашивая в долгих поисках тапки от Версаче, тайно пронесенные в строгую больницу вопреки запрету, т.к личные тапки больным брать сюда запрещено во избежание проникновения посторонней инфекции, а можно здесь ходить только в больничных тапках, сделанных из отходов кожевенной и валяльной промышленности, сшитых специально поднаторевшим в этом деле Ходорковским, находящемся для этой благородной миссии в Матросской Тишине.
В этих поисках миллиардер неосмотрительно пропускает больничный обед, весть о котором разносится по коридорам неистребимой и всепобеждающей капустой, как повелось еще со времен незабвенного Н.В.Гоголя.
Урча животом и шаркая остатками не приспособленных к российскому больничному линолеуму нежных дизайнерских тапок, полуживой вылеченный Кирсан находит-таки каптершу и получает от нее вместе с вещами полезную и полную информацию о себе, своей стране, верблюдах и всех 12 поколениях своих родственников, которая высказывается на всю больницу злобной каптершей с такой потрясающей убедительностью, что бедняга и сам начинает верить во все услышанное и становится как-то ниже ростом, раскоряченнее, утрачивая гордую прямоту спины и восточное величие взгляда. Выдав потерявшему окончательно блеск и уверенность в себе миллиардеру его собственные вещи, плотная и раскрасневшаяся сестра-хозяйка - уже просто от широты русской души - "выписывает " ему "прогонные", сообщая ядреными, как свежепросоленный бочковой огурец, словами ослабевшему было Кирсану такое ускорение, которому позавидовала бы последняя марка Мерседеса со Швейцарского автосалона.
Кирсан Илюмжинов выписался-таки из больницы!