Кое-что о любви.
Среди вопросов к посту «Жду вопросов» и в комментах есть много просьб написать о любви и вопросов о любви, самых разных: начиная с вопросов о любви как таковой и разных ее аспектов и кончая вопросами, как это было у вас, и даже значит ли что-нибудь для вас любовь сегодня. Конечно, все эти вопросы задают женщины. Милые мои, сестры мои, дочери Евы, как я Вас понимаю. Без любви для нас не может быть счастья, и мы все готовы дорого платить за любовь, и всем мы хорошие, и так заслуживаем счастья. Но жизнь несправедлива, и счастье приходит не ко всем. И часто любимыми оказываются те, кого я и женщинами не считаю - равнодушные холодные эгоистки, хищницы, женщины-акулы, использующие любовь к себе для извлечения всяческих выгод. Почему так? Почему мужчины выбирают их, суют голову в эту петлю? Об этом можно долго рассуждать, анализировать это явление на известных всем исторических примерах: Жан-Жак Руссо, Александр Блок, Владимир Маяковский, да каждый найдет пример среди своих знакомых. Но это слишком длинно и слишком серьезно для блога. «Тайна сия - велика есть». Разве что запустить серию «о любви»? Может я так когда-нибудь и сделаю. И там мы поговорим об этой тайне и вообще о «странностях любви».
А сейчас я хочу рассказать только о своем поколении. Как это было у нас. Я принадлежу к целомудренному поколению. Для нас главным была дружба. Собственно, она была основой, фундаментом нашего существования, без нее в то трудное время мы бы не выжили. Слова Б. Окуджавы: «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке», - сейчас у многих вызывают ироническую улыбку, а это правда. Пропасть было легко. Ребята и девушки дружили на равных, и девушки очень этим равенством дорожили. Даже взгляд, выражающий желание, воспринимался как оскорбление. Расскажу для примера случай. Я со своим однокурсником Олегом готовились к экзаменам как раз по научному коммунизму (Интересный, между прочим, был предмет. Не только с Марксом и его единомышленниками, но и с Кантом и другими представителями немецкой классической философии и не только с ними, мы познакомились благодаря ему). Так вот, мы готовились к экзаменам. Я сидела на подоконнике, а Олег на стуле возле окна. И вдруг он сказал: «Какие у тебя красивые колени». От возмущения я потеряла дар речи. А когда он ко мне вернулся, стала говорить, что я думаю по поводу такого неуместного высказывания. Тут в комнату неожиданно вошел мой старый, еще по армейской газете, друг Саша. Тогда приходили в гости без предварительного звонка по телефону и договоренности. Он вошел и сказал: «За дверью слышно, что Линка чем-то возмущается. А что у вас тут происходит?» Олег сказал: «Саша, будьте судьей. Я сказал Лине, - и он осмелился повторить то, что сказал, - и вот реакция. Неужели я действительно сказал что-то ужасное. Совершил преступление, и Лина теперь не будет со мной дружить». Саша сказал: «Я думаю, что вы признаете свою ошибку, и она вас простит. Она добрая. Но у вас есть проблема - вы не умеете ухаживать за девушками. Если вы хотели сделать Лине комплимент, вам нужно было сказать: «Лина, я в первые встречаю девушку, которая бы так глубоко и так тонко разбиралась в диалектическом материализме, да что там в диалектическом - в историческом материализме»». И тут мы все засмеялись и напряжение разрядилось. А, между тем, Саша сказал правду. Еще один пример. Мы с подругой шли по бульвару. На бульваре стоял стол для пинг-понга (настольного тенниса), и ребята играли, на место проигравшего становился следующий желающий. Кстати, тогда на бульварах и скверах было много всего устроено для проведения досуга. На скамейках играли, как и теперь, в шахматы и шашки, но их не приносили с собой, а брали в специальных небольших павильонах, где выдавали всякие игры, там же стоял стол, и в случае дождя, можно было продолжать игру под крышей. Были небольшие эстрады, где все время кто-нибудь выступал, как Броневой в «Покровских воротах». Летом ставились душевые павильоны, ванных комнат и горячей воды в домах тогда почти не было. Такой душевой павильон стоял в Екатерининском сквере на Самотеке. Я пользовалась им каждое утро по дороге в университет и каждый вечер, возвращаясь домой, если возвращалась не слишком поздно, что, впрочем, случалось редко. Так вот, моя подруга захотела поиграть в пинг-понг, встала в очередь и скоро ей досталась ракетка. Она была красивой девушкой с черными кудрями и синими-пресиними глазами. В какой-то момент она взглянула вверх, и свет так упал, что ее глаза просто полыхнули синью, и ее партнер сказал: «Какие у вас синие глаза!» Что тут было! Она говорила: «Какое вам дело, какого цвета у меня глаза? Какое это имеет значение? Вы на мяч смотрите, а не меня разглядывайте». Парень растерялся, мне его стало жалко. Я сказала: «Алка, ну что ты взъелась? Человек ничего непозволительного не сказал». А она ответила: «А по-моему сказал». Бросила ракетку и мы ушли.
Но от природы никуда не уйдешь, мы все поперевлюблялись и попереженились. Однако дружба никуда не делась. Эти новые, совсем другие отношения наложились на дружбу и у них сразу появился привкус инцеста, чего-то запретного, стыдного (кстати, может быть, он придавал новым отношениям какую-то особую остроту). У К.Симонова сказано:
Их чувству дружба прежняя мешала,
Они стыдились признаваться в нем,
И то, что было ночью, их смущало,
Смотреть в глаза не позволяло днем.
И у него же: «Мы могли и дружить, и о чем-то совсем не постельном, лежа рядом, часами с тобой говорить по ночам». В фильме С. Урсуляка «Долгое прощание», снятом по одноименной повести Ю.Трифонова (лучшего прозаика второй половины XX в. из пишущих по-русски), есть постельная сцена, снятая прямо как будто в нашей спальне. Не все смотрели этот фильм, разбередивший мою душу, поэтому я попытаюсь ее описать. В постели мужчина и женщина, муж и жена. Она молодая, но уже преуспевшая актриса, он - драматург, пьесы которого не ставят театры и не печатают по идеологическим соображениям (цензура), но он продолжает работать. Сейчас он лежит в постели на спине, простыня съехала, он обнажен по пояс и, глядя в потолок, оживленно жестикулируя, говорит о своем новом замысле: герои, идеи, повороты сюжета - он очень увлечен. Она лежит на боку, лицом к нему, обнажены только руки и плечи, и внимательно слушает. Видно, что она его очень любит, гордится им, восхищается тем, что он говорит, поверить не может, что он, такой талантливый, принадлежит ей. Она целует его, нежно к нему прикасается, он не отвечает ей тем же и не отстраняет ее, он этого просто не замечает, он захвачен вдохновением. Ее это не обижает, а напротив, ужасно ей нравится и немножко смешит. Он кончает говорить и поворачивается к ней, всматривается в лицо, ищет глаза - ему нужно увидеть ее реакцию на его замысел, он доверяет ее мнению, и тут он замечает, что рядом с ним прекрасная и любимая женщина, пьеса вылетает у него из головы и он обнимает ее. Дальше Урсуляк эту сцену не продолжает, да и зачем продолжать. Каждый может представить себе, что происходит между двумя, которых связывает не только плотское вожделение, но и что-то более важное. Тогда тело становится душой, а душа телом, земля небом и небо землей. И останавливается время. Когда Джульетта говорит Ромео: «О нет, то не рассвет и не жаворонка голос», - я понимаю, какова была ночь, пролетевшая как миг. Я уже сказала - это как будто про нас. А еще … у него были холодноватые синие глаза, в которых холодок сохранялся даже при улыбке, и только я знала, видела, как этот синий лед превращается в синие пламя, и за это не жалко жизнь отдать, что я и сделала однажды и навсегда.
Мы были целомудренны, девственны, стыдливы, зажаты. Преодолеть это могла только настоящая страсть. Межу страстью и похотью такая же разница, как между гореньем и гнием. Все учили в школе химию и знают, что горение и гниение - это тот же химический процесс - окисление вещества, но какие разные формы. Похоть меня отталкивает. Я не знаю, были ли счастливы наши мужья со своими целомудренными женами. Пушкин был. Я приведу здесь его стихотворение об этом. Это великий Пушкин и высокая поэзия, а если попытаться рассказать об этом «своими словами», то выйдет неприлично, почти порно.
Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,
Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,
Стенаньем, криками вакханки молодой,
Когда, виясь в моих объятиях змией,
Порывом пылких ласк и язвою лобзаний
Она торопит миг последних содроганий!
О, как милее ты, смиренница моя!
О, как мучительно тобою счастлив я,
Когда, склоняяся на долгие моленья,
Ты предаешься мне нежна без упоенья,
Стыдливо-холодна, восторгу моему
Едва ответствуешь, не внемлешь ничему
И оживляешься потом всё боле, боле -
И делишь, наконец, мой пламень поневоле!
Если говорить о Пушкине, как о человеке, то мне в этом стихотворении интересны «долгие моленья». Тогда жены были послушны и не могли отказаться выполнить свой супружеский долг. Пушкин мог и не «молить» ее об этом. Но для него были неприемлемы отношения по долгу. Это так, отступление.
Сейчас все изменилось. Люди вступают в такие отношения не тогда, когда невозможно этого не сделать, когда человек готов пожертвовать многим, а иногда даже жизнью, ради того, чтобы эта женщина принадлежала ему, как у того же Пушкина в «Египетских ночах»: «… Ценою жизни ночь мою». Сейчас эти отношения что-то вроде формы проведения досуга. Табу никаких нет, понятия греха - тоже. Если нет естественного желания, то пьют виагру (кажется, так это средство называется). Зачем? Количество сил и энергии, отпущенных человеку, ограничено. Надо выбирать, на что себя тратить. Загляните в старика Фрейда.
Так сложилось, что мои друзья - молодые люди. Я наблюдаю, как они живут, и много думаю о том, мое или их поколение право. От того, что мы жили не так, как теперь, мы что-то потеряли или что-то обрели? А они, выбрав другой образ жизни, что-то получают, чего не было у нас, или что-то теряют? Я не знаю ответа. А что вы об этом думаете, мои дорогие друзья и читатели моего блога?