Американцы (продолжение).
Кристин, Сол и Маша.
После Хелен и Юджина к нам приехали Кристин и Сол. Кристин была потомком пионеров. На карте Америки 18 века обозначена ферма ее предка. У Кристин некрасивое лицо и роскошные волосы, золотисто-русые, густые, вьющиеся, длиной до середины лопаток, и она их носит распущенными. Она, как и Хелен, работает с детьми с нарушениями двигательных функций. Сол - красавец, американец с плаката - высокий, широкоплечий, с зубами, как с рекламы зубной пасты. Он, единственный из всех, кто у нас перебывал за год, бизнесмен. Бизнес у него весьма скромный: он торгует охранной техникой, начиная от замков и ключей и кончая охранными системами для крупных объектов. К жене своей Сол относится с нежностью и умилением. Кристин, когда разговаривает, оживлённо жестикулирует. Сол считает, что жестикулировать - это дурной тон. Когда Кристин начинает с увлечением говорить, Сол ласково берёт её руки в свои и крепко держит. «Вот видишь, - говорит он, - оказывается, можно разговаривать, не двигая руками, и все всё поймут». У этих супругов уже есть ребенок - мальчик шести лет, его зовут Эндрю. Он ходит в детский сад. Отводят его туда в семь утра и забирают в семь вечера. Я спросила, кормят ли детей в детском саду. Моя дочь, услышав мой вопрос, взглянула на меня с удивлением - как же может быть иначе. Но оказалось, что я спросила не зря, в детском саду нет кухни, не готовят на всех, нет общего завтрака, обеда и ужина. Дети приносят еду с собой и едят каждый своё. Тихого, или как говорили у нас «мертвого», часа у них не устраивают. Кроваток нет. Так что за 12 часов пребывания в саду у детей нет возможности по-настоящему отдохнуть и расслабиться. С моей точки зрения, у них суровая жизнь. Наши Дома ребенка, где американцы брали детей, приводили их в восхищение. Научно-обоснованные режим и питание, игрушки и даже книги. Особый восторг вызывало наличие музвоспитателя и занятия с ним. Между прочим, директор, он же главврач Пермского Дома ребенка, и музвоспитательница этого Дома тоже жили у нас несколько дней. Они привозили мальчика Колю, усыновители которого почему-то не могли сами приехать. Они оба мне очень понравились, особенно директор. Когда он говорил о своем Доме ребенка, видно было, что это цель и смысл его жизни, что он вкладывает в это дело все силы, а сил у него много. Он сидел, отдыхая, задумчиво смотрел, как Коля с увлечением возится с испорченным телефонным аппаратом, который я дала ему вместо игрушки, и убеждено говорил: «Семья, которая берет Колю, будет очень счастлива». У Коли был врожденный дефект - деформация кистей рук. Директор увидел висящий у меня на стене портрет Януша Корчака и спросил: «Кто это?» И я с удовольствием ему ответила: «Это ваш полный коллега - тоже детский врач и директор Дома ребенка». И подумала: «Как бы он поступил на месте Корчака, возможно, также».
Кристин и Сол хотели усыновить девочку. В семье, считали они, должно быть двое детей - мальчик и девочка, а Кристин не могла больше иметь детей. Из Первоуральского Дома ребенка они привезли трехлетнюю девочку - совершенную куклу. Ее звали Мария. Мы сразу стали называть ее Маша и Машенька. Солу это очень понравилось, и он тоже стал называть ее, как ему казалось, также как мы, только ударение он делал на втором слоге, вместо «е», произносил «и» - Машинка. Получалось очень смешно. Свою Машинку он с рук не спускал, и она тоже все время за него держалась. Наиболее трогательно они выглядели, когда Сол сажал девочку на горшок в туалете, а сам садился рядом на пол, облокачивался спиной на унитаз и занимал всю туалетную комнату, едва помещался. Кристин и Сол, также как и все наши американские гости, за исключением священника, я о нем скажу, посетили Большой театр. Театр приезжал к ним на гастроли, и друзья Кристин и Сола этих гастролей не пропустили, но Кристин и Сол гордо говорили, что посмотрят эти спектакли не в гастрольном варианте, а на собственной сцене знаменитого театра. Кристин обычно носила красивые джемпера и брюки, по утрам хорошенькие халатики, но в театр она надела костюм из джерси, некрасивого и не идущего ей салатового цвета, а свои роскошные волосы разделила на две половины, как для двух кос, и каждую половину сверху до низу обмотала полоской какой-то белой ткани. Получились две длинные белые сосульки. Волос не было видно совсем - это была ее вечерняя прическа. Мою дочь они пригласили в театр, а я осталась с Машей. Кристин тревожилась. Накануне она попросила меня уложить Машу на дневной сон, чтобы убедиться, что Маша у меня заснет. Если она у меня не заснет, то может случиться, что не заснет и вечером, когда они будут в театре. Я сказала, что репетиции мы устраивать не будем, Маша у меня заснет, а если не заснет, то это не страшно. Спектакль кончается не поздно, и мы с Машей прекрасно дождемся их бодрствуя. Кстати, Маша у меня заснула. Когда они уходили, я кормила Машу и махнула рукой, чтобы они поскорее незаметно прошли, неизвестно, как Маша прореагирует на их уход. Но Кристин сказала, что с детьми так поступать нельзя. С Машей надо попрощаться и объяснить, что они уходят ненадолго. Так они поступают с Эндрю, и Эндрю их отпускает. Сам театр им понравился очень. Кристин еще на следующий день восторженно закатывала глаза и говорила: «Болшой! Болшой!» Кстати о развлечениях. У себя дома они ходят в кино три раза в год и один раз в полтора месяца берут напрокат кассету с кинофильмом. Объяснили, что большего они не могут себе позволить. Билет в кино стоит 7 долларов и 7 долларов нужно заплатить соседской девочке, чтобы она посидела с Эндрю, а 21 доллар - большая сумма. С друзьями они собираются вскладчину. Договариваются, кто что принесет. В конце вечера устраивают голосование: определяют, кто на этот раз принес самое вкусное. Словом, очевидно, что наши гости были люди небогатые, не могли позволить себе лишний раз в кино сходить, однако, истратили очень большие деньги на поездку в Россию, чтобы усыновить девочку. Причем было ясно, что Кристин теперь придется оставить работу.
Однажды я увидела, что Сол говорит что-то моей дочери, а она сидит с каменным лицом, явно недовольная и растерянная, и молчит, не глядя на собеседника. Я спросила: «Что Сол тебе говорил?» Она ответила: «Вероятно, он считал, что говорит комплименты, наверное, у них принято так говорить, но у нас такие высказывания считаются неприличными».
Американцы пьют много молока. Мы видели в кинофильмах, что в ночных барах, где крутые ребята пьют виски без содовой и прочие крепкие напитки, подают также и молоко. Оно там всегда есть, и его часто спрашивают. Кристин и Сол привезли много консервированного молока в металлических банках, не сгущенного, не концентрированного, а обычного молока. Привезли так много, что после их отъезда мы его допивали. И в первый день на завтрак они дали Маше молоко и тосты. Я попросила разрешения сварить для Маши манную кашу, но никак не могла объяснить, что это такое, и в словаре ничего манного не нашла. Пришлось сказать, что манная каша - это блюдо, которое у нас трехлетним детям подают на завтрак. Маша мою манную кашу уплетала за обе щеки. Моя дочь готовила для гостей вкусную еду, но мне казалось, что для трехлетнего ребенка она не подходит. У меня с рождения дочери сохранилась книга «Детская кухня». Там есть меню для всех детских возрастов и рецепты. И я стала готовить для себя по этой книге, так чтобы хватало и Маше, и кормила девочку своей едой.
У Сола однажды был с нами длинный серьезный разговор. Он говорил, что представить себе не мог, что за тысячи километров, в совершенно чужой стране они найдут дом, настоящий родной дом, что они не представляли себе возможности подобных отношений, такового сочувствия, понимания, искренней заботы. Он долго говорил и время от времени, перебивая себя, повторял слова: «Вы ведь совершенно не обязаны это делать!» Разговор нас очень удивил, потому что ничего особенного мы и не делали. Мы были с ними такие, как со всеми, конечно с учетом их особой ситуации, которая не может не тронуть. После этого разговора у Сола стало другое лицо. Исчезла его плакатная улыбка, и мы увидели человека, у которого нелегкая и непростая жизнь, заботы и проблемы.
У нас останавливалась женщина - владелица агентства по усыновлению, русская из Ленинграда, ее семья эмигрировала, когда она окончила пять классов. В Америке она училась в школе, потом в психологическом колледже. Агентство организовала, потому что хотела делать что-нибудь, связное с Россией. Я рассказала ей про разговор с Солом, и как у него стало другое лицо. Я сказала: «Я думаю, его друзья не видели у него такого лица». Она ответила: «Друзья? Его родители не видели у него такого лица. С таким лицом, на котором отражается твоя действительная жизнь и твоя действительная сущность, можно ходить только в России. В Америке нужно демонстрировать, что у тебя все прекрасно». Кстати, Наташа (владелица агентства) толково разъяснила, как устроена американская система среднего образования. Принято считать, и сами американцы, и Наташа так считают, что эта система чуть ли не худшая в мире. И я привыкла так думать. Но после Наташиных рассказов я изменила мнение. Мне кажется, что для истинно демократической страны именно такая система и нужна.
Маша доставила мне много удовольствия. Хоть это к американцам не имеет отношения, но трудно удержаться, чтобы хоть немножко не рассказать. Все ушли, мы с Машей дома были вдвоем, вместо игрушек я ей собрала несколько пустых пузырьков из-под лекарств с завинчивающимися крышками. Повертела перед ней каждый пузырек, отвинтила и завинтила крышку, показала, что каждому пузырьку подходит только его крышка. Потом положила пузырьки на ковер, Маша уселась возле них и стала отвинчивать крышки. Все отвинтила, смотрела на меня и улыбалась, очень довольная собой. Потом стала завинчивать. Но не тут-то было. Ее неловкие пальчики не могли завинтить ни одну крышку. Она старалась, пыхтела, но ничего не получалось. Она подошла ко мне, заглянула молча мне в глаза, в ее глазах было почти отчаяние, и развела руками. Она как будто сказала: «Жизнь так невыносимо сложна, что остается только руками развести». Но все же она вернулась к пузырькам и продолжала усилия. Наконец, ее упорство принесло плоды, одна крышечка навинтилась. Какая это была радость! А Маша подошла ко мне и поднесла закрытый пузырек к самому моему носу. Лицо ее сияло. Это было лицо победителя.
Кристин и Сол прощались с нами как с самыми близкими родными людьми. У Сола были слёзы на глазах. Из Америки они прислали нам письмо и несколько фотографий: счастливая семья с двумя детьми, отдельно дети - брат и сестра, отдельно Маша в разных видах.