Американцы.
Я хочу написать про американцев. Про этих «проклятых америкосов», как их у нас теперь называют, от которых у нас все зло. Я хочу описать их такими, какими мне довелось их узнать.
Можно десять раз съездить в турпоездку в Америку и ничего не узнать об американцах. Можно съездить в Америку в гости к своим друзьям - русским эмигрантам и прожить там достаточно долго, в основном в окружении таких же русских эмигрантов, и ничего не узнать об американцах. Можно даже по приглашению прочесть курс лекций в американском университете и тоже не очень разобраться в своих американских коллегах. Чтобы узнать об американцах, нужно пожить в американской семье. Только там вы поймете, что такое американский образ жизни - особенности отношений между мужьями и женами, родителями и детьми, бабушками и внуками. Вам станут ясны все проблемы и сложности, радости и горести, все неписаные правила этих отношений. И это позволит вам погрузиться в самую глубину этого чужого вам мира. Я не была в Америке, но здесь, в своем доме, я жила с американскими семьями и мне многое открылось. Это были семьи, которые приехали, чтобы усыновить русского ребенка (те самые, которых мы считаем людоедами, использующими детей на запчасти). Мероприятие по усыновлению дорогое (самолет, гостиница и многое другое), а усыновители были люди небогатые, и, чтобы дать им немного сэкономить, агентство решило тех, кто на это согласен расселить в частном секторе. Предложили таких постояльцев и нам с дочерью. Я согласилась без малейших колебаний. Я этому страшно обрадовалась. Я сразу поняла, что проживание с американцами вполне заменит мне поездку в Америку, для которой у меня - пенсионерки, никогда не будет возможности. Американские семьи жили у нас по очереди, каждая примерно три недели, за это время они отлучались на два-три дня в Дом ребёнка в Перми или Первоуральске, чтобы взять ребенка. Возвращались с ребенком и жили еще дней десять: оформляли усыновление, проходили инструктаж и т.п. Жили они у нас на полном пансионе - завтрак, обед, ужин. Агентство платило за проживание и еду, но негусто. А мы хотели их кормить очень хорошо и вкусно и постельного белья нам пришлось прикупить. Стелили мы им только льняное белье. Лен приводил их в восторг. Они покупали его здесь в больших количествах для своих домов в Америке.
У меня были две задачи: создать для них хорошие условия, и помочь им установить отношения, и найти общий язык с усыновленными детьми, и третья - сверхзадача - влюбить их в Россию. Отсюда особо вкусная еда, роскошные постели и прогулки по самым красивым местам Москвы. Мне это было просто. Я живу в самом центре, в пяти минутах ходьбы от Красной площади. Мы ходили по Софийской набережной, откуда самый красивый вид на Кремль. Ты идешь по Софийке, а Кремль как будто слегка поворачивается, и каждый следующий ракурс красивее предыдущего. Переходили на Берсеневскую набережную, видели известный «Дом на набережной», увешанный мемориальными досками, кинотеатр «Ударник», а затем Никола Берсеневский XVII век, жилые палаты думного дьяка Аверкия Кириллова, тоже XVII век, потом «Красный Октябрь» и дальше до стрелки. Памятника Петру I тогда еще не было и Храма Христа Спасителя тоже. Было у нас и еще несколько маршрутов, конечно, все внутри Садового кольца и большей частью внутри Бульварного, где сохранилась еще душа Москвы. Я получала большое удовольствие, видя как мои американцы, стоя на Москворецком мосту, оглядываются во все стороны и повторяют: «It’s impossible, it’s impossible…»
А теперь я хочу рассказать несколько конкретных историй.
Хелен, Юджин и Саша.
Первыми супругами, которые приехали к нам, были Хелен и Юджин. Хелен - просто ангел, и это видно с первого взгляда. Было видно также, что она воспитывалась в любящей, но строгой семье, где есть множество правил, которые нельзя нарушать. Она была, как сказали бы у нас, медицинский работник - работала с детьми с нарушениями двигательных функций. Сашу, которого они собирались усыновить, она уже любила, произносила его имя каким-то особенно нежным голосом. У нее с собой был коврик, который она вышивала для Саши. Она начала его дома и у нас вышивала каждый вечер. И в Пермь, куда ездили за Сашей, брала его с собой, чтобы вышивать по вечерам в гостинице. Она непременно хотела за поездку его кончить, чтобы приехав домой, сразу повесить над Сашиной кроваткой. Коврик вышивался на плотном полотне шерстяными нитками. Сверху было вышито «Our friends from the forest» (Наши друзья из леса). А по всем полотну были вышиты травы, цветы, деревья (кстати, много берез) и среди них животные: заяц, лиса, барсук, сурок, енот, ежик, белка и пр.
Что Хелен будет прекрасной матерью, у меня не было никаких сомнений. Юджин не был похож на жену. Он казался несколько замкнутым, не очень общительным, холодноватым, и я тревожилась, как он сойдется с мальчиком. Но, может быть, мне это только казалось. Как полагается американцу, у него всегда было на лице приветливое выражение и улыбка, такая чтобы зубы были немного видны. Женился он на Хелен так: когда пришло время жениться, он не долго думал, где искать невесту, он знал, что лучшие девушки собираются в хоре, который поет в церкви. Церковь в провинциальном городке - это не только религиозный центр, но и общественный центр, и клуб. Там устраивают танцы, ставят любительские спектакли, и хор там поет не только религиозную музыку. Юджин записался в хор и вскоре высмотрел кроткое личико Хелен. Работал Юджин химиком-исследователем в государственной экологической службе.
Жили Хелен и Юджин в жилом комплексе, который называется таун-хаус. Их таун-хаус представлял собой тридцать сблокированных трехэтажных домов. Ширина домов по фасаду семь метров, глубина двенадцать. Весь таун-хаус - это как бы единое сооружение длиной двести десять метров. Со стороны фасада, куда выходили двери, не очень широкая полоса зелени: цветы, кустарники, декоративные деревья, здесь же стоят машины. Окна заднего фасада выходили в поле, а дальше шел лес. Хелен рассказывала, что еноты часто заглядывают к ним в окна первого этажа. Хелен и Юджин показывали нам фотографии всего комплекса, своего дома, интерьеров, у них был целый альбомчик таких фотографий. Я тогда занималась информацией в области архитектуры и коллекционировала планировочные решения квартир. Человеческое жилище - это было мое хобби, так что всем американцам планы своих жилищ приходилось для меня чертить. В этом жилище на первом этаже - холл с камином, большая кухня, кабинет Юджина, душ; на втором - столовая-гостиная и санузел; на третьем - две большие спальни при каждой ванная комната и комната для гостей, которую Хелен использовала так же, как комнату для шитья. Таун-хаус расположен в 50 километрах от Вашингтона. Никаким общественным транспортом с городом не связан. Когда у города возникла идея пустить к таун-хаусу регулярный автобус, жители запротестовали, и идея не была осуществлена.
Пробыв неделю в Москве, оформив документы, походив по городу, посетив Большой театр, Хелен и Юджин собрались в Пермь в Дом-ребенка. В том году и осень и зима были очень холодными. В конце октября уже прочно лежал снег. Хелен смотрела на снег со страхом, а северного города Перми и вовсе боялась. Юджин смеялся и дразнил ее: « Сноу, сноу, ах, не вынесу». И рассказывал нам: «У нас, как только покажутся первые снежинки, Хелен с матерью сразу начинают вот так ныть. Хелен, ты посмотри, как эти люди живут. Ходят себе по снегу месяцами и хоть бы что».
Хелен и Юджин отсутствовали четыре дня. На пятый день утром раздался звонок в дверь. На пороге стоял мальчик лет четырех-пяти, светловолосый, голубоглазый, улыбающийся, он бойко переступил порог и сказал: «Смотрите, какой я красивый!» - и сам себя осмотрел и огладил. Он был одет во все новое, действительно красивое и добротное. За его спиной появились счастливые родители, тоже новые и улыбающиеся. Потом был завтрак. Чтобы дать родителям спокойно дозавтракать, я увела Сашу к себе в комнату, дала ему в руку телефонную трубку, показала, как набрать 100, и сказала: «Ты набери 100 и спроси, который час? Немножко подожди, и тебе ответят». Саша так и сделал, дождался ответа, вежливо сказал: «Спасибо», - и повесил трубку. Я спросила: «Саша, сколько тебе лет?» Он подумал и ответил: «Не могу сказать». Потом лицо его озарила счастливая идея, он схватил телефонную трубку, набрал 100 и закричал: «Сколько мне лет?» Но ему в ответ назвали точное время. Он очень удивился.
Но дальше всё пошло не так весело и забавно. Чем ближе к вечеру, тем Саша становился все более грустным, скучал, явно хотел домой. Он сторонился родителей, они его раздражали - чужие, говорят какие-то непонятные слова. И чем больше Хелен старалась сделать ему что-нибудь приятное, тем больше он на нее сердился. Почти все время он проводил в моей комнате. Взбирался на диван, усаживался в позе роденовского мыслителя и погружался в тяжелые думы. Лицо тревожное, трагический излом маленьких бровей. Он чувствовал, что происходит что-то очень важное, что вся жизнь его теперь будет другая и не понимал, зачем, почему это с ним делают. И здесь я должна отдать должное Дому ребёнка, откуда приехал Саша. У нас создался стереотип несчастного заброшенного детдомовца, лишенного внимания, привыкшего к плохому обращению. Может быть и так бывает, но Саша был совсем не такой. Он знал наизусть много стихов Чуковского, Маршака и других детских поэтов, а ведь он не умел читать, значит, ему много читали. Когда я его обняла и поцеловала, он мне ответил темже, как ребенок, который привык к тому, чтобы его ласкали. Я еще не сказала, что на заграничное усыновление давали только больных «бракованных» детей, которых у нас нельзя вылечить. Саша хромал, не очень сильно. Я сначала не поняла, что это и есть его болезнь, думала, ему в башмачок что-то попало и что-то мешает, трет и хотела посмотреть. Саша сказал мне серьезно: «Не надо снимать башмачок, ножка не болит» (между прочим «ножка», а не нога - с ним там нежно обращались).
Если Саша был в тревоге и печали, то можно себе представить, что творилось на душе у Хелен. В Америке в агентстве по усыновлению им показывали фотографии детей и киносъемки, и Хелен в Сашу сразу влюбилась. Она дождаться не могла, когда окончатся все американские формальности и сборы, и они сядут в самолет, и самолет взлетит, а там будет Москва, где ее ждет сын, прекрасней которого быть не может. Она поверить не могла, что это счастье придет, и все же верила. Но все вышло не совсем так, как она ожидала. Ее любовь с ходу была отвергнута. Языковой барьер невозможно преодолеть. Хелен просила меня им помочь, и я старалась из-за всех сил. Рассказывала, какая у него в Америке будет прекрасная жизнь, какие у него замечательные родители и как они его любят, и у него будет своя настоящая машина и так далее. Но утешить его мне плохо удавалось. Возможно, это была уже ностальгия, возможно, он оставил в пермском Доме ребёнка кого-то, кого очень любил, и понимал, что больше не увидит.
Американцы с Сашей пробыли у нас немного больше недели. Уезжать они должны были в три часа ночи. Я решила не вставать, чтобы не увеличивать предотъездную суету и попрощалась с ними вечером. Когда я встала, гостей уже не было. Сразу стало грустно и пусто, к тому же дочь рассказала мне, что когда Сашу одели, он сел на пол у моей двери, вцепился в нее и его унесли насильно. Я представила себе это и почувствовала боль.
Через месяц Хелен позвонила нам, сказала, что все у них хорошо. Они понимают друг друга, Саша веселый и активный. Я спросила, не может ли Саша взять трубку, Хелен сказала, что его нет в доме, он с отцом возится с машиной. И услышав про отца и машину, я сразу успокоилась, значит не только Хелен, но Юджину нужен был ребенок - сын, которого можно учить разбираться в машине и испытывать прочие отцовские радости. Через месяц мы получили из Америки фотографии. Саша стал такой мордастый, что было совершенно ясно, он у них как сыр в масле катается.
Между прочим, это был единственный случай, когда отношения между ребенком и новыми родителями складывались сложно, во всех остальных случаях все было совершенно безоблачно.
После Сашиного отъезда мы много о нем думали, говорили и пытались представить, кем он станет. «Он такой умный, сообразительный и активный, может стать в Америке кем угодно», - думали мы. И тут вдруг вспомнили, что в Америке президентом может стать только человек, родившийся в этой стране. Значит, одно ограничение у Саши все-таки есть - президентом он стать не может.
Продолжение следует…
Можно десять раз съездить в турпоездку в Америку и ничего не узнать об американцах. Можно съездить в Америку в гости к своим друзьям - русским эмигрантам и прожить там достаточно долго, в основном в окружении таких же русских эмигрантов, и ничего не узнать об американцах. Можно даже по приглашению прочесть курс лекций в американском университете и тоже не очень разобраться в своих американских коллегах. Чтобы узнать об американцах, нужно пожить в американской семье. Только там вы поймете, что такое американский образ жизни - особенности отношений между мужьями и женами, родителями и детьми, бабушками и внуками. Вам станут ясны все проблемы и сложности, радости и горести, все неписаные правила этих отношений. И это позволит вам погрузиться в самую глубину этого чужого вам мира. Я не была в Америке, но здесь, в своем доме, я жила с американскими семьями и мне многое открылось. Это были семьи, которые приехали, чтобы усыновить русского ребенка (те самые, которых мы считаем людоедами, использующими детей на запчасти). Мероприятие по усыновлению дорогое (самолет, гостиница и многое другое), а усыновители были люди небогатые, и, чтобы дать им немного сэкономить, агентство решило тех, кто на это согласен расселить в частном секторе. Предложили таких постояльцев и нам с дочерью. Я согласилась без малейших колебаний. Я этому страшно обрадовалась. Я сразу поняла, что проживание с американцами вполне заменит мне поездку в Америку, для которой у меня - пенсионерки, никогда не будет возможности. Американские семьи жили у нас по очереди, каждая примерно три недели, за это время они отлучались на два-три дня в Дом ребёнка в Перми или Первоуральске, чтобы взять ребенка. Возвращались с ребенком и жили еще дней десять: оформляли усыновление, проходили инструктаж и т.п. Жили они у нас на полном пансионе - завтрак, обед, ужин. Агентство платило за проживание и еду, но негусто. А мы хотели их кормить очень хорошо и вкусно и постельного белья нам пришлось прикупить. Стелили мы им только льняное белье. Лен приводил их в восторг. Они покупали его здесь в больших количествах для своих домов в Америке.
У меня были две задачи: создать для них хорошие условия, и помочь им установить отношения, и найти общий язык с усыновленными детьми, и третья - сверхзадача - влюбить их в Россию. Отсюда особо вкусная еда, роскошные постели и прогулки по самым красивым местам Москвы. Мне это было просто. Я живу в самом центре, в пяти минутах ходьбы от Красной площади. Мы ходили по Софийской набережной, откуда самый красивый вид на Кремль. Ты идешь по Софийке, а Кремль как будто слегка поворачивается, и каждый следующий ракурс красивее предыдущего. Переходили на Берсеневскую набережную, видели известный «Дом на набережной», увешанный мемориальными досками, кинотеатр «Ударник», а затем Никола Берсеневский XVII век, жилые палаты думного дьяка Аверкия Кириллова, тоже XVII век, потом «Красный Октябрь» и дальше до стрелки. Памятника Петру I тогда еще не было и Храма Христа Спасителя тоже. Было у нас и еще несколько маршрутов, конечно, все внутри Садового кольца и большей частью внутри Бульварного, где сохранилась еще душа Москвы. Я получала большое удовольствие, видя как мои американцы, стоя на Москворецком мосту, оглядываются во все стороны и повторяют: «It’s impossible, it’s impossible…»
А теперь я хочу рассказать несколько конкретных историй.
Хелен, Юджин и Саша.
Первыми супругами, которые приехали к нам, были Хелен и Юджин. Хелен - просто ангел, и это видно с первого взгляда. Было видно также, что она воспитывалась в любящей, но строгой семье, где есть множество правил, которые нельзя нарушать. Она была, как сказали бы у нас, медицинский работник - работала с детьми с нарушениями двигательных функций. Сашу, которого они собирались усыновить, она уже любила, произносила его имя каким-то особенно нежным голосом. У нее с собой был коврик, который она вышивала для Саши. Она начала его дома и у нас вышивала каждый вечер. И в Пермь, куда ездили за Сашей, брала его с собой, чтобы вышивать по вечерам в гостинице. Она непременно хотела за поездку его кончить, чтобы приехав домой, сразу повесить над Сашиной кроваткой. Коврик вышивался на плотном полотне шерстяными нитками. Сверху было вышито «Our friends from the forest» (Наши друзья из леса). А по всем полотну были вышиты травы, цветы, деревья (кстати, много берез) и среди них животные: заяц, лиса, барсук, сурок, енот, ежик, белка и пр.
Что Хелен будет прекрасной матерью, у меня не было никаких сомнений. Юджин не был похож на жену. Он казался несколько замкнутым, не очень общительным, холодноватым, и я тревожилась, как он сойдется с мальчиком. Но, может быть, мне это только казалось. Как полагается американцу, у него всегда было на лице приветливое выражение и улыбка, такая чтобы зубы были немного видны. Женился он на Хелен так: когда пришло время жениться, он не долго думал, где искать невесту, он знал, что лучшие девушки собираются в хоре, который поет в церкви. Церковь в провинциальном городке - это не только религиозный центр, но и общественный центр, и клуб. Там устраивают танцы, ставят любительские спектакли, и хор там поет не только религиозную музыку. Юджин записался в хор и вскоре высмотрел кроткое личико Хелен. Работал Юджин химиком-исследователем в государственной экологической службе.
Жили Хелен и Юджин в жилом комплексе, который называется таун-хаус. Их таун-хаус представлял собой тридцать сблокированных трехэтажных домов. Ширина домов по фасаду семь метров, глубина двенадцать. Весь таун-хаус - это как бы единое сооружение длиной двести десять метров. Со стороны фасада, куда выходили двери, не очень широкая полоса зелени: цветы, кустарники, декоративные деревья, здесь же стоят машины. Окна заднего фасада выходили в поле, а дальше шел лес. Хелен рассказывала, что еноты часто заглядывают к ним в окна первого этажа. Хелен и Юджин показывали нам фотографии всего комплекса, своего дома, интерьеров, у них был целый альбомчик таких фотографий. Я тогда занималась информацией в области архитектуры и коллекционировала планировочные решения квартир. Человеческое жилище - это было мое хобби, так что всем американцам планы своих жилищ приходилось для меня чертить. В этом жилище на первом этаже - холл с камином, большая кухня, кабинет Юджина, душ; на втором - столовая-гостиная и санузел; на третьем - две большие спальни при каждой ванная комната и комната для гостей, которую Хелен использовала так же, как комнату для шитья. Таун-хаус расположен в 50 километрах от Вашингтона. Никаким общественным транспортом с городом не связан. Когда у города возникла идея пустить к таун-хаусу регулярный автобус, жители запротестовали, и идея не была осуществлена.
Пробыв неделю в Москве, оформив документы, походив по городу, посетив Большой театр, Хелен и Юджин собрались в Пермь в Дом-ребенка. В том году и осень и зима были очень холодными. В конце октября уже прочно лежал снег. Хелен смотрела на снег со страхом, а северного города Перми и вовсе боялась. Юджин смеялся и дразнил ее: « Сноу, сноу, ах, не вынесу». И рассказывал нам: «У нас, как только покажутся первые снежинки, Хелен с матерью сразу начинают вот так ныть. Хелен, ты посмотри, как эти люди живут. Ходят себе по снегу месяцами и хоть бы что».
Хелен и Юджин отсутствовали четыре дня. На пятый день утром раздался звонок в дверь. На пороге стоял мальчик лет четырех-пяти, светловолосый, голубоглазый, улыбающийся, он бойко переступил порог и сказал: «Смотрите, какой я красивый!» - и сам себя осмотрел и огладил. Он был одет во все новое, действительно красивое и добротное. За его спиной появились счастливые родители, тоже новые и улыбающиеся. Потом был завтрак. Чтобы дать родителям спокойно дозавтракать, я увела Сашу к себе в комнату, дала ему в руку телефонную трубку, показала, как набрать 100, и сказала: «Ты набери 100 и спроси, который час? Немножко подожди, и тебе ответят». Саша так и сделал, дождался ответа, вежливо сказал: «Спасибо», - и повесил трубку. Я спросила: «Саша, сколько тебе лет?» Он подумал и ответил: «Не могу сказать». Потом лицо его озарила счастливая идея, он схватил телефонную трубку, набрал 100 и закричал: «Сколько мне лет?» Но ему в ответ назвали точное время. Он очень удивился.
Но дальше всё пошло не так весело и забавно. Чем ближе к вечеру, тем Саша становился все более грустным, скучал, явно хотел домой. Он сторонился родителей, они его раздражали - чужие, говорят какие-то непонятные слова. И чем больше Хелен старалась сделать ему что-нибудь приятное, тем больше он на нее сердился. Почти все время он проводил в моей комнате. Взбирался на диван, усаживался в позе роденовского мыслителя и погружался в тяжелые думы. Лицо тревожное, трагический излом маленьких бровей. Он чувствовал, что происходит что-то очень важное, что вся жизнь его теперь будет другая и не понимал, зачем, почему это с ним делают. И здесь я должна отдать должное Дому ребёнка, откуда приехал Саша. У нас создался стереотип несчастного заброшенного детдомовца, лишенного внимания, привыкшего к плохому обращению. Может быть и так бывает, но Саша был совсем не такой. Он знал наизусть много стихов Чуковского, Маршака и других детских поэтов, а ведь он не умел читать, значит, ему много читали. Когда я его обняла и поцеловала, он мне ответил темже, как ребенок, который привык к тому, чтобы его ласкали. Я еще не сказала, что на заграничное усыновление давали только больных «бракованных» детей, которых у нас нельзя вылечить. Саша хромал, не очень сильно. Я сначала не поняла, что это и есть его болезнь, думала, ему в башмачок что-то попало и что-то мешает, трет и хотела посмотреть. Саша сказал мне серьезно: «Не надо снимать башмачок, ножка не болит» (между прочим «ножка», а не нога - с ним там нежно обращались).
Если Саша был в тревоге и печали, то можно себе представить, что творилось на душе у Хелен. В Америке в агентстве по усыновлению им показывали фотографии детей и киносъемки, и Хелен в Сашу сразу влюбилась. Она дождаться не могла, когда окончатся все американские формальности и сборы, и они сядут в самолет, и самолет взлетит, а там будет Москва, где ее ждет сын, прекрасней которого быть не может. Она поверить не могла, что это счастье придет, и все же верила. Но все вышло не совсем так, как она ожидала. Ее любовь с ходу была отвергнута. Языковой барьер невозможно преодолеть. Хелен просила меня им помочь, и я старалась из-за всех сил. Рассказывала, какая у него в Америке будет прекрасная жизнь, какие у него замечательные родители и как они его любят, и у него будет своя настоящая машина и так далее. Но утешить его мне плохо удавалось. Возможно, это была уже ностальгия, возможно, он оставил в пермском Доме ребёнка кого-то, кого очень любил, и понимал, что больше не увидит.
Американцы с Сашей пробыли у нас немного больше недели. Уезжать они должны были в три часа ночи. Я решила не вставать, чтобы не увеличивать предотъездную суету и попрощалась с ними вечером. Когда я встала, гостей уже не было. Сразу стало грустно и пусто, к тому же дочь рассказала мне, что когда Сашу одели, он сел на пол у моей двери, вцепился в нее и его унесли насильно. Я представила себе это и почувствовала боль.
Через месяц Хелен позвонила нам, сказала, что все у них хорошо. Они понимают друг друга, Саша веселый и активный. Я спросила, не может ли Саша взять трубку, Хелен сказала, что его нет в доме, он с отцом возится с машиной. И услышав про отца и машину, я сразу успокоилась, значит не только Хелен, но Юджину нужен был ребенок - сын, которого можно учить разбираться в машине и испытывать прочие отцовские радости. Через месяц мы получили из Америки фотографии. Саша стал такой мордастый, что было совершенно ясно, он у них как сыр в масле катается.
Между прочим, это был единственный случай, когда отношения между ребенком и новыми родителями складывались сложно, во всех остальных случаях все было совершенно безоблачно.
После Сашиного отъезда мы много о нем думали, говорили и пытались представить, кем он станет. «Он такой умный, сообразительный и активный, может стать в Америке кем угодно», - думали мы. И тут вдруг вспомнили, что в Америке президентом может стать только человек, родившийся в этой стране. Значит, одно ограничение у Саши все-таки есть - президентом он стать не может.
Продолжение следует…