(no subject)
Спасибо всем, кто мне ответил на вопрос в предыдущем посте. Рассказываю, что это было. Я тут только что прочла книгу шведского профессора истории идей и учений (можно так сказать? что-то не по-русски выходит. "Рrofessor i idé- och lärdomshistoria") Карин Йоханнисон "Знаки. Врач и искусство читать тела". Вообще-то я другую собиралась, про эмоции, но встряла в эту по понятным причинам. Ну, книга немного особая и я ее подробно пересказывать не буду, потому что вам вряд ли интересно будет, но немножко все-таки перескажу, потому что интересно мне.
Она состоит из пяти глав, "досовременное", "рождение клиники", "тело врача", "читать тело изнутри", "читать тело снаружи". Пишет не врач, и в этом слабость книги, но также ее сила, потому что автор может посмотреть удивленными глазами на то, чего наш медицинский взгляд (врача или пациента) не замечает. В частности, последнюю главу - про чтение снаружи, с подразделами "лицо", "конституция", "тип" и "больные фотографии" - она начинает с того, что выделяет (как бы показывает пальцем) тезис: "Тело несет внешние признаки наших внутренних свойств". Что в принципе можно "увидеть, кто некто есть".
Дальше там много: что именно в теле, какие именно признаки и как мы их можем трактовать, как это изменялось от Аристотеля до времен перед второй мировой и потом затухало, про физиогномику, френологию, конституционные типы, ну и обязательное как цитата из Ильича осуждение расизма. Там много любопытного, но все же наиболее важным мне показалось вот это само по себе осознание, что мы, видя наружное (пусть даже костный мозг, это все равно как бы наружное от человека, то что мы видим - всегда наружное), пытаемся прочесть внутреннее (как это ни понимай, "лицо-зеркало души" или "индивидуальные особенности нейрошуморальной и иммунной физиологии", все равно это нечто скрытое в нас и глубоко присущее нам).
Как вы считаете, внутреннее, в принципе, читаемо через внешнее? Семь описаний из семи, которые вы мне любезно оставили, включают какое-то описание внешности. Вам кажется, что это важные черты, некоторое (возможно искаженное или мутное) "зеркало души"? Или что "высокий импозантный блондин" мог с таким же успехом быть "смуглым черноволосым худым невысоким индусом", а "востроносенькая женщина с редкими волосиками" - "крупной дамой, полной с юности", что это все случайные неважные заменяемые элементы? Только давайте не обсуждать, что полные не всегда спокойные, блондинки не дуры и т.п., это само собой разумеется и неинтересно. Вообще вопрос, как читать внешность - это совсем другой вопрос, и более сложный и более простой, интересно, действительно ли внешность - письмена.
Под катом мое мнение - может, кто-то хочет ответить, прежде чем читать его, чтоб не сбиваться. Я всегда считала само собой разумеющимся, что да, внешность - письмена, постоянно ее читала и читаю, примерно как несколько букв подряд сами по себе в слово складываются, стоит их увидеть, хотя слово иногда неясное, так и с чертами - причем не только видом, но и походкой, почерком, стилем одежды и текста. Кроме того, я твердо знаю, что этими буквами написано про человека _не все_. Есть иная плоскость, другая ось (или несколько), по которой человек может двигаться, даже если он закреплен внутри "хрупкой нервной брюнетки" или "флегматичного бледного как моль сутулого мужчины". Больше всего на это похоже упоминание Честертона в каком-то детективе о том, что любой может совершить убийство, но А не мог убить именно таким образом, это в стиле Б.
ВОт, нашла: "- Тут есть два совсем незначительных соображения, сказал он. - По крайней мере, одно совсем пустячное, а другое весьма смутное. И, однако, они не позволяют думать, что убийца - мистер Боулнойз. - Он поднял свое круглое непроницаемое лицо к звездам и словно бы рассеянно продолжал: - Начнем со смутного соображения. Я верю в смутные соображения. Все то, что «не является доказательством», как раз меня и убеждает. На мой взгляд, нравственная невозможность - самая существенная из всех невозможностей. Я очень мало знаю вашего мужа, но это преступление, которое все приписывают ему, в нравственном смысле совершенно невозможно. Только не думайте, будто я считаю, что Боулнойз не мог так согрешить. Каждый может согрешить... Согрешить, как ему заблагорассудится. Мы можем направлять наши нравственные побуждения, но коренным образом изменить наши природные наклонности и поведение мы не в силах. Боулнойз мог совершить убийство, но не такое. Он не стал бы выхватывать шпагу Ромео из романтических ножен, не стал бы разить врага на солнечных часах, точно на каком-то алтаре; не стал бы оставлять его тело среди роз, не стал бы швырять шпагу. Если бы Боулнойз убил, он сделал бы это тихо и тягостно, как любое сомнительное дело - как он пил бы десятый стакан портвейна или читал непристойного греческого поэта. Нет, романтические сцены не в духе Боулнойза. Это скорей в духе Чэмпиона."
Она состоит из пяти глав, "досовременное", "рождение клиники", "тело врача", "читать тело изнутри", "читать тело снаружи". Пишет не врач, и в этом слабость книги, но также ее сила, потому что автор может посмотреть удивленными глазами на то, чего наш медицинский взгляд (врача или пациента) не замечает. В частности, последнюю главу - про чтение снаружи, с подразделами "лицо", "конституция", "тип" и "больные фотографии" - она начинает с того, что выделяет (как бы показывает пальцем) тезис: "Тело несет внешние признаки наших внутренних свойств". Что в принципе можно "увидеть, кто некто есть".
Дальше там много: что именно в теле, какие именно признаки и как мы их можем трактовать, как это изменялось от Аристотеля до времен перед второй мировой и потом затухало, про физиогномику, френологию, конституционные типы, ну и обязательное как цитата из Ильича осуждение расизма. Там много любопытного, но все же наиболее важным мне показалось вот это само по себе осознание, что мы, видя наружное (пусть даже костный мозг, это все равно как бы наружное от человека, то что мы видим - всегда наружное), пытаемся прочесть внутреннее (как это ни понимай, "лицо-зеркало души" или "индивидуальные особенности нейрошуморальной и иммунной физиологии", все равно это нечто скрытое в нас и глубоко присущее нам).
Как вы считаете, внутреннее, в принципе, читаемо через внешнее? Семь описаний из семи, которые вы мне любезно оставили, включают какое-то описание внешности. Вам кажется, что это важные черты, некоторое (возможно искаженное или мутное) "зеркало души"? Или что "высокий импозантный блондин" мог с таким же успехом быть "смуглым черноволосым худым невысоким индусом", а "востроносенькая женщина с редкими волосиками" - "крупной дамой, полной с юности", что это все случайные неважные заменяемые элементы? Только давайте не обсуждать, что полные не всегда спокойные, блондинки не дуры и т.п., это само собой разумеется и неинтересно. Вообще вопрос, как читать внешность - это совсем другой вопрос, и более сложный и более простой, интересно, действительно ли внешность - письмена.
Под катом мое мнение - может, кто-то хочет ответить, прежде чем читать его, чтоб не сбиваться. Я всегда считала само собой разумеющимся, что да, внешность - письмена, постоянно ее читала и читаю, примерно как несколько букв подряд сами по себе в слово складываются, стоит их увидеть, хотя слово иногда неясное, так и с чертами - причем не только видом, но и походкой, почерком, стилем одежды и текста. Кроме того, я твердо знаю, что этими буквами написано про человека _не все_. Есть иная плоскость, другая ось (или несколько), по которой человек может двигаться, даже если он закреплен внутри "хрупкой нервной брюнетки" или "флегматичного бледного как моль сутулого мужчины". Больше всего на это похоже упоминание Честертона в каком-то детективе о том, что любой может совершить убийство, но А не мог убить именно таким образом, это в стиле Б.
ВОт, нашла: "- Тут есть два совсем незначительных соображения, сказал он. - По крайней мере, одно совсем пустячное, а другое весьма смутное. И, однако, они не позволяют думать, что убийца - мистер Боулнойз. - Он поднял свое круглое непроницаемое лицо к звездам и словно бы рассеянно продолжал: - Начнем со смутного соображения. Я верю в смутные соображения. Все то, что «не является доказательством», как раз меня и убеждает. На мой взгляд, нравственная невозможность - самая существенная из всех невозможностей. Я очень мало знаю вашего мужа, но это преступление, которое все приписывают ему, в нравственном смысле совершенно невозможно. Только не думайте, будто я считаю, что Боулнойз не мог так согрешить. Каждый может согрешить... Согрешить, как ему заблагорассудится. Мы можем направлять наши нравственные побуждения, но коренным образом изменить наши природные наклонности и поведение мы не в силах. Боулнойз мог совершить убийство, но не такое. Он не стал бы выхватывать шпагу Ромео из романтических ножен, не стал бы разить врага на солнечных часах, точно на каком-то алтаре; не стал бы оставлять его тело среди роз, не стал бы швырять шпагу. Если бы Боулнойз убил, он сделал бы это тихо и тягостно, как любое сомнительное дело - как он пил бы десятый стакан портвейна или читал непристойного греческого поэта. Нет, романтические сцены не в духе Боулнойза. Это скорей в духе Чэмпиона."