"Неумолимый как смерть" Сент-Джон Риверс. Часть 2
Апофеозом манипулятивности Сент-Джона становится его преследование Джейн на предмет брака. Если вы до сих пор уверены, что Обольщение - это тонны комплиментов, миллион алых роз и «все для тебя: рассветы и туманы», то из этого поста у вас должно сложиться впечатление, как надменно, свирепо и при этом «эффективно» может «ухаживать» деструктивный человек, когда в его руках - арсенал убойных манипуляций.
К счастью для нее, Джейн стойко им противостоит, хотя однажды чуть не выпаливает роковое «да». И только голос мистера Рочестера с небес спасает ее :)
(Кстати, в этом плане Сент-Джон похож на героя истории «Отец-одиночка ищет… жертву». Тому удалось загнать героиню в брак на одном только чувстве вины и агрессии окружения).
...Итак, Сент-Джон отказывается от красоты и богатства Розамунды Оливер. Думаю, что всерьез он ее и не рассматривал. Садисту она не интересна ни с какой стороны. Тиранить ее так, как он мог и хотел бы, ему навряд ли позволит влиятельный тесть, обожающий свою дочь. Но самое главное - он не видит за красивым фасадом личности, стержня, которые садиста так влечет сломать. Джейн в этом плане идеальная мишень: одинока как перст (легко изолировать), эмпатичная и при этом очень стойкая и неподатливая.
Но это все бессознательные мотивы Сент-Джона (очень надеюсь). Для самого себя он рационализирует интерес к Джейн как к «вещи, удобной в хозяйстве»: Джейн ответственна, трудолюбива, стойка и послушна его воле. Но подсознательно в его упорном интересе к Джейн находит выражение его зависть к ней и стремление путем законного брака и изоляции (а отъезд в Индию - это изоляция) добиться полной власти над ней и уничтожить ее - с помощью неглекта и бланкинга.
«Льдистый поцелуй» как испытание
Разумеется, все начинается с Разведки. И тут же идут Пробы пера, которые Сент-Джон называет «испытаниями и проверками».
«Я наблюдал тебя с первого дня твоего появления у нас. Десять месяцев я изучал тебя. Устраивал тебе бесчисленные испытания и проверки. И что же я увидел, к каким выводам пришел?
В деревенской школе я убедился, что ты способна хорошо, добросовестно, не жалея сил исполнять работу, противную твоим привычкам и склонностям. Я увидел, что ты выполняешь ее умело и с тактом, завоевывая тех, кем руководишь.
В спокойствии, с каким ты приняла известие о своем внезапном богатстве, я узрел дух, чистый от порока Мидаса - злато не пробуждало в тебе алчности.
В непоколебимой настойчивости, с какой ты разделила свое богатство на четыре доли и только одну оставила себе, уступив три остальные во имя принципа абстрактной справедливости, я распознал душу, наслаждающуюся пламенем и жаждой самопожертвования.
В уступчивости, с какой ты по моему желанию отказалась от изучения предмета, тебя интересовавшего, и занялась тем, который интересовал меня, в неутомимости, с какой ты продолжаешь его изучать с тех пор, в неколебимом упорстве и неизменном усердии, с каким ты преодолеваешь его трудности, - во всем этом проявилась полнота искомых мною качеств. Джейн, ты кротка, трудолюбива, бескорыстна, верна, постоянна и мужественна, очень добра и очень героична. Так перестань же не доверять себе - ведь я же доверяю тебе безоговорочно. Как наставницы индийских девочек в школе, как наперсницы индийских женщин твоя помощь мне будет бесценной».
Словом, он отследил все качества идеальной в его понимании жертвы.
Испытывал он Джейн и… поцелуями. С недавних пор он начал целовать ее как двоюродную сестру - разумеется, с подачи Дианы и Мэри. Все вы знаете, как отстраненно и холодно держит себя нарцисс.
«Ни мраморных, ни льдистых поцелуев не существует, не то я сказала бы, что поцелуй моего кузена-священнослужителя был именно мраморным или льдистым, однако бывают испытующие поцелуи, и его поцелуй был именно испытующим. Поцеловав меня, Сент-Джон посмотрел, каким оказался результат. Думаю, поразительным он не был: я уверена, что не покраснела; напротив, я могла чуть побледнеть - ведь поцелуй этот показался мне печатью, накладываемой на мои оковы. С этого вечера такой поцелуй вошел в обычай: серьезность и покорность, с какой я терпела эту церемонию, казалось, придавали ей для него известное очарование».
За короткими и весьма условными оттепелями следуют заморозки, обескураживающие Джейн.
"Он вновь оледенел в своей замкнутости, замораживая и мою откровенность. Обещания, что будет обходиться со мной, как со своими сестрами, он не сдержал и постоянно делал между нами словно бы незначительные, но обескураживающие различия, которые отнюдь не способствовали сердечности. Короче говоря, теперь, когда я была признана его родственницей и жила под одним кровом с ним, мне казалось, что расстояние между нами заметно увеличилось по сравнению с тем временем, когда он знал меня просто как учительницу деревенской школы его прихода. Вспоминая, насколько откровенным он был со мной однажды, я и вовсе не могла понять его нынешнюю холодную замкнутость".
У Джейн начинает вырабатываться зависимость от его одобрения.
"Еще больше я недоумевала, что в дни, когда валил снег, шел дождь или дул сильный ветер и его сестры уговаривали меня остаться дома, он неизменно отметал их опасения и настаивал, чтобы я выполнила эту свою обязанность, невзирая на непогоду.
- Джейн вовсе не так слаба здоровьем, как вы ей внушаете, - говорил он. - Ветер с гор, ливень или десяток-другой снежинок опаснее для нее не более, чем для нас. Конституция у нее и крепкая, и выносливая - и она гораздо легче приспосабливается к капризам климата, чем многие и многие словно бы более здоровые.
И когда я возвращалась, порой очень утомленная, иззябшая или промокшая, то не смела пожаловаться, так как видела, что мой ропот рассердил бы его. Стойкость во всем вызывала у него неизменное одобрение, слабости же он не прощал".
Заметили, что Сент-Джон уже проявляет себя как начинающий неглектер?
«Диана пыталась меня подбодрить, говорила, что у меня больной вид, и предложила поехать со мной к морю. Сент-Джон решительно возразил. Он сказал, что мне нужны не пустые развлечения, но серьезные занятия. Моя нынешняя жизнь слишком бесцельна, и, полагаю, чтобы поправить это, он и дальше продолжал учить меня хиндустани, становясь все более требовательным. А я, как дурочка, ни разу даже не попыталась воспротивиться ему - у меня не было для этого сил».
Что могло быть в Индии, справедливо предполагает Диана:
"Подобные испытания, да еще в таком климате, убивают даже сильных, а ты ведь слабенькая. Сент-Джон - ты знаешь его - будет требовать от тебя невозможного, он заставит тебя работать даже в самые знойные часы дня; а я заметила, что ты, к сожалению, готова выполнять все, что он тебе прикажет. Удивляюсь, как еще у тебя хватило духу ему отказать.
Во власти леденящих чар
Обольщение, если его можно так назвать, еще не началось, но Сент-Джон уже пытается установить над Джейн контроль:
"Джейн, предупреждаю вас: я буду следить за вами внимательно и с тревогой. И попытайтесь укротить чрезмерный пыл, с каким вы предаетесь обычным домашним радостям. Не цепляйтесь с такой настойчивостью за узы плотского родства. Приберегите свое упорство, свое горение для достойного дела, не расточайте их на преходящие пустяки.
- Да. Но вы словно говорите на непонятном языке. Я чувствую, что у меня есть достойная причина быть счастливой - и я буду счастливой!"
(...)
- Думай, как я, Джейн, веруй, как я. Ведь я прошу тебя опереться на Скалу и Твердыню. Не сомневайся, она выдержит вес твоей человеческой слабости".
Оцените, в какой форме Сент-Джон высказывает свои просьбы. Он приказывает.
1) «Я хочу, чтобы ты учила хиндустани».
2) "А теперь, Джейн, ты пойдешь погулять со мной.
- Я позову Диану и Мэри.
- Не надо. Нынче утром мне нужна только одна спутница - ты".
3) "Ты поедешь со мной в Индию как моя помощница, разделяющая со мной все труды".
И Джейн, словно загипнотизированная, соглашается с его приказами. Почему, она объясняет сама:
"Сент-Джон был не тем человеком, которому легко отказать: вы чувствовали, что любое впечатление, болезненное или приятное, врезалось глубоко и уже никогда не стиралось. Я согласилась.
Мне приходилось заниматься с утра до вечера, и когда я оправдывала его ожидания, он по-своему сполна выражал свое одобрение. Мало-помалу он приобрел надо мной власть, подавлявшую мою волю, - его похвала и внимание сковывали больше его безразличия. Когда он был рядом, я уже не могла свободно разговаривать и смеяться, потому что докучливый инстинкт напоминал мне, что живость (во всяком случае, во мне) ему неприятна. Я всеми фибрами ощущала, что для него приемлемы только серьезные настроения и занятия, и из-за этого в его присутствии ничего другого позволить себе уже не могла.
Я оказалась во власти леденящих чар. Когда он говорил «уходи!», я уходила, когда он говорил «приди!», я приходила, когда он говорил «сделай это!», я делала. Но мне не нравилась моя кабала. Много раз я от всей души желала, чтобы он вновь перестал меня замечать.
Что до меня, то с каждым днем я все больше хотела угождать ему. Однако ради этого, как с каждым днем я убеждалась все больше, мне необходимо было отречься от половины моей натуры, задушить половину моих способностей, заставить мои вкусы перемениться и насильственно посвятить себя служению, к которому у меня не было естественного призвания. Он хотел подготовить меня к достижению высот, мне недоступных. А для меня устремляться к провозглашенному им идеалу было ежечасной мукой.
«Ты создана не для любви»
И вот Сент-Джон переходит к Обольщению. Поначалу он использует обесценивание, нажим и «видение истинной сути» Джейн.
Во-первых, он говорит в утвердительной форме: «Ты поедешь со мной». Он не спрашивает мнения потенциальной жертвы, он приказывает.
Во-вторых, он откуда-то знает, для чего именно бог и природа предназначили Джейн, т. е. видит ее «истинную суть», хотя сама Джейн ее «почему-то» видит в другом.
В-третьих, он продолжает обесценивать привлекательность Джейн - мол, она недостаточно красива для любви, а вот для трудов - в самый раз.
«Звучный беспощадный голос продолжал:
- Джейн, ты поедешь со мной в Индию как моя помощница, разделяющая со мной все труды.
Ущелье и небо завертелись вокруг меня, холмы закачались. Я словно услышала призыв с небес: точно вестник в видении, точно муж Македонянин воззвал к апостолу Павлу: «Приди и помоги нам!» Но я ведь не апостол, я не могла узреть вестника, я не могла услышать зова.
- Ах, Сент-Джон! - воскликнула я. - Сжалься!
Но я молила того, кто, исполняя свой долг, как он его понимал, не знал ни милосердия, ни сожалений.
И он продолжал:
- Бог и природа предназначили тебя в жены миссионеру. Они одарили тебя не внешней красотой, а достоинствами духа. Ты создана не для любви, а для труда. Женой миссионера ты должна стать и станешь. Ты будешь моей женой, я беру тебя: не ради себя, но для служения моему Владыке».
Видите? Сент-Джон уверен, что точно знает, для чего бог предназначил Джейн. Наверно, в такие минуты он сам чувствует себя богом, раз способен читать его мысли. Это манипуляция «я вижу твою истинную суть», «тебе это нужно, только ты еще об этом не знаешь».
(кстати, Сент-Джон ведь отлично знает, что Джейн очень даже создана для любви, ведь ему известна ее история с мистером Рочестером. И в этом тоже находит выражение его зависть к Джейн - как к человеку, способному любить и быть любимой, для которого доступно счастье во всей его полноте. Значит, нужно отнять у Джейн ее любовь, навсегда отобрать надежду воссоединиться с мистером Рочестером, и у самого мистера Рочестера - отнять Джейн).
«Стоит тебе отвратить свое сердце от человеков и отдать его своему Творцу, как твоей главной радостью, сосредоточением всех твоих усилий станет утверждение Его духовного царствия на земле. И ты будешь готова тотчас исполнить все, что способствует этой цели. Ты убедишься, сколь увеличит твои и мои усилия наше физическое и духовное единение в браке, единственном союзе, который придает характер постоянства судьбам и предназначениям людей. И, презрев мелочные причуды, ничтожные помехи и тонкости чувств, все сомнения по поводу степени, рода, силы или нежности того, что является не более чем капризом личных склонностей, ты не медля поспешишь вступить в этот союз».
Любовь к ближнему просто сквозит в каждой строчке! Особенно вот этот призыв «отвратить свое сердце от человеков»...
"Если я уеду с ним, то покину половину самой себя"
Джейн не только интуитивно предвидит последствия этого брака, но и в состоянии разумно их осмыслить. И эти последствия - как минимум, потеря части себя. Также она понимает, что ее жизнь станет бесконечным «заслуживанием», оправданием ожиданий мужа.
«Если я уеду с Сент-Джоном, то покину половину самой себя, если я поеду в Индию, то поеду навстречу преждевременной смерти. И чем будет заполнен промежуток между днем, когда я оставлю Англию ради Индии, и днем, когда я оставлю Индию ради могилы? О, это я знаю прекрасно! Это я тоже вижу четко! Стараниями оправдать ожидания Сент-Джона, пока каждая косточка в моем теле не заноет.
И я их оправдаю до самой центральной точки и самой дальней окружности его ожиданий!
Если я все-таки поеду с ним, если принесу жертву, на которой он настаивает, то сделаю это безоговорочно. Я возложу на алтарь все сердце, внутренности, всю жертву целиком. Он никогда не полюбит меня, но научится ценить: я покажу ему энергию, о какой он пока и не подозревает, усилия, каких он еще не видел. Да, я способна трудиться не менее усердно, чем он. И столь же безропотно. Значит, можно согласиться на его требования, если бы не одно условие, одно неприемлемое условие.
Он просит меня стать его женой, а в его сердце любви ко мне не больше, чем вон у того мрачного утеса, с которого ручей, клубясь, скатывается в ущелье. Он ценит меня, как солдат ценит надежное оружие, но и только.
Пока я не замужем за ним, меня это ничуть не удручает, но как могу я позволить, чтобы его расчеты увенчались успехом, чтобы он и глазом не моргнув привел в исполнение свой план, чтобы брачная церемония состоялась? Смогу ли я принять от него обручальное кольцо, стерпеть все положенные формы любви (которые, без малейшего сомнения, будут скрупулезно соблюдаться), зная, что его душа остается холодно безучастной? Смогу ли я стерпеть мысль о том, что каждое его ласковое слово - это жертва, приносимая во имя принципа? Нет, такое мученичество слишком чудовищно! Я никогда не соглашусь на подобное. Как сестра я бы могла его сопровождать, как жена - никогда! Так я ему и скажу».
Но почему же Сент-Джон настаивает именно на замужестве? Я думаю, чтобы уничтожить остатки независимости и автономности Джейн, чтобы утвердить над ней окончательную власть... и, конечно, пользоваться ею в качестве секс-тренажера. Это, как мы поняли из его признаний о характере чувства к Розамунде, ему не чуждо. Нужно безропотное женское тело, обладательницу которого можно будет дополнительно унижать бесчувственным сексом - отлично зная, как важны для Джейн тепло, принятие и любовь.
«Мне нужна жена, единственная помощница, на которую я могу полагаться всю жизнь, так как она останется безраздельно моей до смерти».
«Безраздельно моей» - вот она, настойчивое стремление поглотить Джейн. И он словно не слышит ее здравых возражений и продолжает настаивать на важности «физического единения». Мол, это нужно для высоких целей. Какое самомнение и какая ловкая попытка именем бога сделать из Джейн обслуживательницу всех его нужд!
Но для Джейн потеря себя, потеря достоинства, независимости - страшнее, чем потеря любви. Она уже сделала тяжелый выбор в пользу себя - когда покинула мистера Рочестера.
«Я могла бы переплыть с ним через океан, трудиться под восточным солнцем, в азиатских пустынях. Могла бы восхищаться его мужеством, истовостью его веры, его энергией, стараясь по мере сил подражать им; могла бы кротко уступать его властности, невозмутимо улыбаться его неискоренимому честолюбию, отличать в нем христианина от человека, глубоко почитать первого и искренне прощать второго.
Несомненно, трудясь с ним даже в этом качестве, я часто страдала бы, мое тело испытывало бы довольно тяжкий гнет, однако мой ум и сердце были бы свободны. У меня по-прежнему оставалась бы моя непорабощенная личность, я все так же владела бы моими чувствами и могла бы искать у них утешения в минуты тоски. В моей душе было бы убежище, доступное лишь мне одной, закрытое для него, и там, в безопасности, зеленели бы ростки чувств, которые не были бы засушены его суровостью, не были бы растоптаны размеренной поступью воина, шагающего вперед под своим знаменем.
Но быть его женой - всегда рядом с ним, и всегда подвластной, и всегда под надзором, вынужденной непрерывно гасить огонь моей натуры, прятать его внутри себя и не позволять вырваться даже единому крику, хотя пленное пламя пожирало бы один жизненно важный орган за другим, - вот это было бы нестерпимо».
Таким образом, Джейн не просто отказывает человеку, которого не любит. Она противится слому и порабощению своей личности.
...А пока она колеблется, Сент-Джон продолжает ее убеждать, что она... почти согласна.
«Ты практически уже взялась за ручки плуга, и ты их не выпустишь: такая переменчивость не в твоей натуре. А думать ты должна только об одном: как наилучшим образом выполнить начатую работу».
Вот ведь - все знает! И для чего она создана, и о чем должна думать… И за ручки какого плуга она уже взялась? Так манипуляторы пытаются «дожать» нас, внушая, что мы уже готовы сказать «да» - в то время, как мы колеблемся и даже находимся ближе к «нет».
«Спал покров с его черствости и деспотизма»
От давления Сент-Джона Джейн колбасит даже физически!
«Слушая его, я дрожала. Я ощущала, как его воля пронизывает меня до мозга костей, как его влияние сковывает меня по рукам и ногам».
И в то же время для нее наступает момент истины. Она вдруг понимает, что за человек Сент-Джон.
«До этой минуты я питала к Сент-Джону немой страх, так как не понимала его. Он вызывал у меня благоговейный трепет, так как держал меня в постоянном недоумении. И поэтому я не могла решить, сколько в нем было от святого, а сколько от простого смертного.
Однако в течение этой беседы мне многое открылось, его характер обнажился перед моими глазами. Я увидела его недостатки, я постигла их суть. Я поняла, что на поросшем вереском бугорке я сижу у ног человека, столь же несовершенного, как я сама, какой бы совершенной ни была его красота. Покров спал с его черствости и деспотизма. Обнаружив в нем эти качества, я почувствовала, насколько он далек от идеала, и обрела смелость. Я разговаривала с равным мне, с тем, с кем могу спорить, кому, если сочту, что так лучше, могу противостоять».
Потерпев первое поражение, Сент-Джон подключает другую манипуляцию, призванную устыдить: «Что о нас люди подумают?» (в случае, если мы поедем как брат и сестра, а не как супруги) Хотя Джейн, вообще-то, тоже глубоко верующий человек, но почему-то не видит ничего греховного и предосудительного в миссионерской деятельности с братом. Потому что ничего греховного в ней нет, и Сент-Джон, скорее всего, и сам это понимает. Но он жонглирует словом «грех», чтобы прогнуть Джейн на брак.
«- Стать моей половиной ты должна, - ответил он неумолимо. - Как могу я, мужчина, еще не достигший тридцати лет, взять с собой в Индию девятнадцатилетнюю девушку, если она не связана со мной узами брака? Как сможем мы все время быть вместе, иногда в безлюдии, иногда среди диких племен, не будучи женаты?»
И хотя Джейн продолжает твердить «нет», Сент-Джон словно не слышит ее и объявляет, что явится за ответом через две недели. Посмотрите, как он использует манипуляцию «выбор без выбора»:
«Я буду отсутствовать две недели. Употреби это время, чтобы обдумать мое предложение, и не забывай, что, отвергнув его, ты откажешь не мне, а Богу. С моей помощью Он открывает тебе доступ к благороднейшей деятельности, но участвовать в ней ты можешь, только если станешь моей женой. Откажись стать моей женой, и ты обречешь себя на эгоистичное благополучие и бесплодное прозябание. Трепещи: ведь ты можешь быть сопричислена к тем, кто отрекается от веры и хуже язычников».
Или-или. И если без него, то непременно эгоистичное благополучие и бесплодное прозябание. Других вариантов у Джейн словно бы нет. А они есть, и их масса! Джейн может открыть свою школу. Джейн может поехать в кругосветное путешествие. Джейн много что может - она сама себе хозяйка, а с недавних пор - и обеспеченная женщина…
"Лучше бы он свалил меня с ног ударом кулака"
Меж тем, Сент-Джон начинает «наказывать» «строптивую» Джейн.
«Пока я шла рядом с ним домой, его каменное молчание яснее слов говорило о его отношении ко мне: разочарование сухой и деспотичной натуры, встретившей сопротивление там, где ждала покорности; неодобрение холодного категоричного ума, который столкнулся с чувствами и взглядами, для него неприемлемыми.
Короче говоря, как человек он постарался бы принудить меня к повиновению и лишь как истинный христианин с таким терпением сносил мое возмутительное упрямство и дал мне столь продолжительный срок для размышлений и раскаяния».
Начинаются козьи морды, бойкоты и отвержение.
«Вечером, поцеловав сестер, он не счел нужным даже пожать мне руку и молча покинул комнату. Меня больно ранила такая подчеркнутая забывчивость - пусть я не любила его, но питала к нему самую теплую дружбу, - настолько ранила, что мне на глаза навернулись слезы».
Забывчивость?! Полно, Джейн, это самое что ни на есть игнорирование, которым деструктивный человек пытается «дисциплинировать» слишком уж свободолюбивую и «рассуждающую» жертву. Не хочешь подчиниться? Притязаешь быть для него кем-то больше говорящей табуретки? Так подумай над своим поведением, а пока ты не услышишь от него ни слова.
Впрочем, можно вымолить некоторое снисхождение, если «отбросить гордость».
«- Вижу, Джейн, вы с Сент-Джоном поссорились во время вашей прогулки по верескам, - сказала Диана. - Но пойди за ним. Он медлит в коридоре, дожидаясь тебя, и хочет помириться. В подобных обстоятельствах я забываю о гордости и всегда предпочту мир в душе оскорбленному достоинству.
Я побежала за ним. Он стоял у лестницы.
- Спокойной ночи, Сент-Джон, - сказала я.
- Спокойной ночи, Джейн, - ответил он невозмутимо.
- Так пожмем друг другу руки, - добавила я.
Как холодно и небрежно прикоснулся он к моим пальцам! Его глубоко задело случившееся днем. Сердечность не могла растопить его льда, а слезы - растрогать. Радостное примирение с ним было невозможно - ни ободряющей улыбки, ни ласкового слова. Тем не менее христианин хранил терпение и безмятежность духа, и когда я спросила, прощает ли он меня, он ответил, что не имеет привычки затаивать досаду и что ему нечего прощать, так как он не был обижен. Ответив так, он поднялся по лестнице. Я предпочла бы, чтобы он свалил меня с ног ударом кулака».
Просить прощения вроде как не за что, однако Джейн уже просит… А убийственную силу холода и надменности (по сути, речь идет о «пытке водой») очень верно описывает ее сравнение - «лучше бы он свалил меня с ног ударом кулака».
Несмотря на якобы христианское всепрощение, Сент-Джон продолжает бойкотировать Джейн.
«На следующий день, вопреки своим словам, в Кембридж он не уехал. Отложил отъезд на неделю и всю эту неделю показывал мне, какой суровой каре хороший, но безжалостный, добродетельный, но неумолимый человек может подвергнуть обидевших его. Без единого открыто враждебного поступка, без единого упрека он ежеминутно внушал мне, что я навсегда лишилась его расположения.
Он не избегал разговоров со мной и даже каждое утро приглашал меня заниматься за его столом. Боюсь, грешный человек в нем получал удовольствие, чуждое и неприемлемое для истинного христианина, от того, с каким искусством он, хотя говорил и вел себя словно бы совсем как обычно, умел лишить каждое свое действие, каждую фразу того интереса и одобрения, какие прежде сообщали некое суровое обаяние его речи и манерам. Мне он теперь и правда казался сотворенным не из плоти, а из мрамора. Его глаза были холодными сверкающими голубыми сапфирами, его язык - орудием речи, и только.
Для меня все это было пыткой, утонченной, нескончаемой пыткой. Во мне тлел огонь негодования, я трепетала от безутешного горя, оно терзало и сокрушало меня. Я ощущала, как, будь я его женой, этот хороший человек, чистый, подобно подземному не озаренному солнцем роднику, вскоре убил бы меня, не пролив ни капли моей крови, и его незапятнанная кристальная совесть осталась бы такой же кристальной.
Особенно я чувствовала это, когда пыталась умилостивить его. Мое раскаяние не встречало ответа. Отчуждение между нами ему страданий не причиняло, он не испытывал потребности помириться. И хотя не раз мои быстро капающие слезы испещряли страницы, над которыми мы наклонялись вместе, они никак его не трогали, будто сердце у него и правда было каменным или железным. С сестрами же он был чуть ласковее обычного, словно опасался, что одной холодности мало, чтобы показать мне, какой отверженной я стала, а потому прибегал к контрасту. И я убеждена, что поступал он так не по злобе, а из принципа».
Видите, как великолепно Джейн считывает манипуляции! И тем не менее, не может освободиться от их власти. Что уж говорить о людях, менее искушенных в моральном насилии, которые на полном серьезе будут искать в себе вину и найдут ее.
(Окончание в следующем посте. Постараюсь сегодня вечером)