Западничество в Российской Империи
"Западничество в своем преклонении перед Европой и уничижительной критике всего русского представляло собой значительную опасность для русского государства. Один из столпов западничества П. Я. Чаадаев считал, что «вся наша история представляет собой лишь последовательную смену варварства, грубого суеверия и невежества и унизительного владычества завоевателей, следы которого неизгладимы и до сих пор. Уединившись в своих пустынях, мы не тронулись с места, тогда как западное христианство величественно шло по пути, начертанному его Божественным Основателем» [Чаадаев П. Я. Философические письма. - М.: Римис, 2011. С. 89]. Чаадаев горячо защищал католицизм и папство как олицетворение единства Европы. Кумиром для него был Пётр Великий, так как он, по мнению Чаадаева, хотел "ввести Россию в общеевропейскую семью".
Другой западник, В. Г. Белинский, называл русскую Православную Церковь «опорой кнута и угодницей деспотизма». «Что вы нашли общего между Христом и какой-нибудь, а тем более православной церковью?» - вопрошал он Гоголя. И продолжал: «Поп на Руси для всех русских представитель обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства» [Белинский В. Г. Избранные сочинения. - М., 1947. С. 615].
Русская литература 60-х годов в лице Ф. М. Достоевского, Н. С. Лескова, И. С. Тургенева с тревогой предупреждала о наступлении страшного антирусского явления - нигилизма. Об этом же с духовной прозорливостью говорили и церковные писатели, богословы, проповедники XIX столетия: святой преподобный Феофан, Затворник Вышенский, святой митрополит Московский Филарет (Дроздов), великие Оптинские старцы, святитель Игнатий (Брянчанинов), а затем и праведный Иоанн Кронштадтский.
Преподобный Феофан Затворник писал об истоках той духовной опасности, которая грозила России: «У нас материалистические воззрения все более и более приобретают вес и обобщаются. Силы еще не взяли, а берут. Неверие и безнравственность тоже расширяются. Требование свободы и самоуправства - выражается свободно. Выходит, что и мы на пути к революции» [Феофан Затворник, святитель. Письма к разным лицам о разных предметах веры и жизни. - М.: Издательство Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1995. С. 25].
Яркий представитель российских радикалов М. А. Бакунин совместно со своим поклонником С. Г. Нечаевьм составил так называемый «Катехизис революционера» который стал руководством к действию для сотен нигилистов. «В революции, - говорилось в «Катехизисе», - нам придётся разбудить дьявола, чтобы возбудить самые низкие страсти. Революционер - человек обреченный... Все нежные чувства родства, любви, дружбы, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в революционере. Он не революционер, если ему чего-либо жалко в этом мире. Он знает только одну науку, - науку разрушения» [Лурье Ф. М. Созидатель разрушения. Петро-Риф, 1994. С 106].
В своей работе «Принципы революции» Бакунин продолжал: «Не признавая другой какой-либо деятельности, кроме дела истребления, мы соглашаемся, что форма, в которой должна проявляться эта деятельность, - яд, кинжал, петля и тому подобное. Революция благословляет все в равной мере» [Истоки зла. (Тайна коммунизма). - М.: 2000. С. 15]. Бакунина, чьё выступление Достоевский слышал в Женеве, писатель охарактеризовал так: «Старый, гнилой мешок бредней. Ему легко детей хоть в нужнике топить».
А Ленин восхищался Бакуниным и убийцей Нечаевым и их методами. По его словам, Нечаев «обладал особым талантом организатора» и облекал «свои мысли в потрясающие формулировки». Такой «блестящей» нечаевской формулировкой, по Ленину, был ответ на вопрос, кого из Царского Дома надо уничтожить. Ильич с восторгом отмечал ответ Нечаева: «Всю Великую Ектинию». «Ведь это сформулировано так просто и ясно, что понятно для каждого человека, жившего в то время в России, - продолжал восхищаться вождь мирового пролетариата, - когда православие господствовало, когда огромное большинство, так или иначе, по тем или иным причинам, бывало в церкви, и все знали, что на Великой Ектинии вспоминается весь царский дом, все члены дома Романовых. Кого же уничтожить из них? - спросит самый простой читатель. - Да весь Дом Романовых - должен он был дать себе ответ. Ведь это просто до гениальности!» [Бонч-Бруевич В. Д. В. И. Ленин о художественной литературе. - М., 1934. С. 18].
«Нигилизм» привёл к ещё большему углублению раскола русского общества. В непримиримой идеологии нигилизма мы уже чётко видим черты «воинственного безбожия». В православной России появляются организации «Ад» нигилиста Н. А. Ишутина, «Народная расправа»; С. Г. Нечаева, «Чёрный передел», общество (Н. В. Чайковского, наконец, «Земля и Воля». К. Н. Леонтьев указывал, что в революционном кружке Петрашевского «задуман был безбожный и кровавый переворот. После неудачи глупого заговора этого, когда по милости императора Николая заговорщики были не казнены, а только все сосланы в Сибирь, -рассказывали, будто бы эти молодые люди ненавидели не только Царскую власть и сословный строй в России, но и религию до того, что приобрели Плащаницу и рубили ее на куски; а про Петрашевского говорили знавшие его лично люди, что он нарочно часто проходил мимо тех лавок, где на столиках стояли выставленные для продажи иконы, и нарочно же задевал их длинным воротником шинели, чтобы они падали на землю» [Россия перед вторым пришествием / Составители Сергей и Тамара Фомины. - М.: Общество святителя Василия Великого, 2003. Т. 1 -2. Т. 2. С. 110].
«Как подобало такой цели, - пишет британский историк Дж. Хоскинг, - движение носило характер воинственной религии. Берви-Флеровский, социолог, работы которого пользовались популярностью среди радикалов, пришёл к пониманию, что "успеха можно ожидать, только когда охвативший молодежь взрыв энтузиазма будет превращен в постоянное и неискоренимое чувство". Непрерывно думая об этом, я пришёл к убеждению, что успех можно будет завоевать только одним путем - созданием новой религии» [Хоскинг Дж. Россия: народ и империя. - Смоленск: Русич, 2000. С. 363].
Охота террористов на Царя-Освободителя Александр» II и его злодейское убийство 1 марта 1881 г. уже не вызвали потрясения в российской интеллигенции. Цареубийц «старались понять», им находили оправдание. Такое же «понимание» вызовут в среде интеллигенции эсеры и даже поначалу большевики. Эта позиция интеллектуального слоя России привела к тому, что на историческую арену страны в последней трети XIX века вышел новый тип человека - революционер-террорист. Эти люди начисто вытравили из себя христианскую мораль, преодолели в себе любовь, сострадание, милосердие, подчинили жизнь одному - убийству во имя революции.
Ф. М. Достоевский напрямую увязывал появление таких «бесов» в жизни России с прозападной и антихристианской ориентацией российской интеллигенции. «Это явление, - писал он, - прямое последствие вековой оторванности всего просвещённого русского общества от родных и самобытных начал русской жизни. Даже самые талантливые представители нашего псевдоевропейского развития давным-давно пришли к убеждению о совершенной преступности для нас, русских, мечтать о своей самобытности. Наши Белинские и Грановские не поверили бы, если б им сказали, что они прямые отцы Нечаева» [Александр III. Воспоминания. Дневники. Письма. - СПб.: Издательство Пушкинского фонда, 2001. С. 79].
Достоевскому вторил другой выдающийся русский мыслитель, К. Н. Леонтьев: «Интеллигенция русская, - утверждал он в конце XIX столетия, - стала слишком либеральна, т.е. пуста, отрицательна, беспринципна» [Леонтьев К. Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Т. 6. Кн. 2. - М., 2004. С. 44]. Атеизм интеллигенции привёл её к оторванности от реальной жизни, к незнанию реальной России, к ложному ощущению себя как единственной части общества, знающей, что «нужно народу», а отсюда к стремлению к насильственному перевороту.
Александр III предпринял решительную попытку придать своей политике национальный русский характер. Он всем своим сердцем любил Россию. Эта любовь заключалась не только в приверженности царя русской одежде, русском языку, русским обычаям и принадлежностью к православной вере. Император глубоко знал русскую историю. В. О. Ключевский писал: «Государь умел находить досуг для скромной учёной работы, особенно по изучению отечественной истории и древностей, и был глубоким знатоком в некоторых отделах русской археологии, например в иконографии. Его державная рука щедрой помощью поддерживала и поощряла труды по изучению и восстановлению памятников отечественной старины. Многим ли, например, известна великодушная и просвещённая помощь, оказанная им при реставрации дворца царевича Димитрия в Угличе?» [Ключевский В. О. Памяти в Бозе почившего Государя Императора Александра III. Речь, произнесённая в заседании Императорского общества истории и древностей российских при Московском университете 28 октября 1894 г. - М.: Университетская типография, 1894].
Любовь к России, всестороннее знание отечественной истории и богатый опыт политика делали из Царя-Миротворца стойкого защитника, прежде всего интересов России, а не интересов Европы. Император Александр III принял Россию в годы смуты, а оставил мирным и богатеющим государством. Царь умер в расцвете лет, не осуществив большинства своих грандиозных замыслов. Россия была потрясена его смертью.
«Прошло 13 лет царствования Императора Александра III, - писал В. О. Ключевский, - и чем торопливее рука смерти спешила закрыть его глаза, тем шире и изумлённее раскрывались глаза Европы на мировое значение этого недолгого царствования. Европа признала, что Царь Русского Народа был и Государем международного мира, и этим признанием подтвердила историческое призвание России, ибо в России, по её политической организации, в воле Царя выражается мысль Его народа, и воля народа становится мыслью его Царя. Европа признала, что страна, которую она считала угрозой своей цивилизации, стояла и стоит на её страже, понимает, ценит и оберегает союзы не хуже её творцов» [Ключевский В. О. Памяти в Позе почившего Государя Императора Александра III. С. 5-6]. Русский народ глубоко скорбел по почившему Государю. Генерал от инфантерии Н. А. Епанчин вспоминал: «Все, кому нужна была Россия сильная, были огорчены и понимали, какую потерю они понесли в лице Императора Александра III» [Епанчин Н А., генерал. На службе трёх императоров. Воспоминания. - М.: Журнал «Наше наследие» при участии ГФ «Полиграфресурсы», 1996].
Однако непродолжительное царствование Александра III не смогло преодолеть роковые процессы в русском обществе, не смогло оздоровить его, вернуть ценности Святой Руси в качестве единой национальной идеологии.
В нём проросли побеги иной морали, которая была враждебна православию и традиционной государственности. В России налицо был глобальный раскол, который привёл к национальной катастрофе. И. А. Ильин отмечал: «Сущность катастрофы гораздо глубже политики и экономики: она духовна. Это есть кризис русской религиозности. Кризис русского правосознания. Кризис русской военной верности и стойкости. Кризис русской чести и совести. Кризис русского национального характера. Кризис русской семьи. Великий и глубокий кризис всей русской культуры» [Ильин И. А. Указ. соч. С. 8].
В этом контексте примечательно преображение Ф. М. Достоевского. Увлекаясь в юности социалистическими идеями, даже посещая революционный кружок петрашевцев, он, пройдя через каторгу, понял, что иго Христово и есть высшая и истинная свобода и что никакая человеческая свобода, никакая свобода политическая, достигнутая мятежным революционным путем, не является истинной свободой, а лишь формой тяжкого духовного, а затем и социального закабаления. В России только монарх, Помазанник Божий, который выше даже человеческого закона, есть высшая форма политической свободы - вот вывод Ф. М. Достоевского. «Здесь я за границей, - писал писатель во время путешествия по Европе, - окончательно стал для России - совершенным монархистом» [Достоевский Ф. М. Указ. соч. Т. 28. С. 281]. Отсюда великий писатель приходил к убеждению: «Человек настолько русский, насколько он православный. И настолько православный, насколько монархист» [Энциклопедия русской цивилизации. Том «Русское мировоззрение». - М., 2003. С. 225-226].
Если в последней четверти XIX века значительная часть русского образованного слоя всё больше втягивалась во враждебной монархии лагерь, то в стане ее друзей появляется ряд светских мыслителей, которые, стоя на православной основе, формируют философско-исторический вывод о благотворной роли самодержавия в судьбах России. Более того, происходит первая попытка светской мысли осмыслить историю с христианской позиции.
Наиболее выдающимися являлись И. С. Аксаков, К. Н. Леонтьев, К. П. Победоносцев Л. А. Тихомиров, С. А. Нилус. Аксаков предупреждал: «Окончательный удел христианского, отрекшегося от Христа, общества есть бунт или революция» [Возрождение России. С. 22]. Обобщающим выводом русской православной монархической мысли могут служить слова Н. А. Дурново: «Единственный всеобъемлющий принцип спасения и личности и государства - это домостроительство по Христу и Его вековечным истинам» [Там же. С. 22].
В конце XIX века наряду с индивидуальным террором появляются организованные группы революционеров, вдохновленные новым модным учением - марксизмом. Марксизм представлял собой попытку создания новой религии. Эту сущность деятельности Маркса не скрывали его поклонники и учителя: «Доктор Маркс, - писал один из них, Моисей Гесс, - нанесёт окончательный удар средневековой религии и философии. Маркс непременно прогонит Бога с Небес» [Александр III. С. 17]. Эта цель и лежала в основе духовной сути марксизма. Марксизм довольно быстро прижился на российской интеллигентской почве, сдобренной атеизмом и западничеством. Постепенно он стал самым мощным рычагом для разрушения Российской империи.
Анализ духовного состояния русского общества к моменту вступления на престол Императора Николая II убедительно свидетельствует, что в нем наблюдалось сильнейшее идейное противостояние. Русское общество больше не было едино в своем понимании добра и зла, блага и вреда. Оно было заражено опасной болезнью «чужебесия» - это когда человек, народ так «заражается» чужой культурой, традициями, порядком, что навязывает их несогласным, в том числе силой, забывая о своем родном. Более того, такой больной человек начинает ненавидеть свою культуру, свой народ, свою страну. «Манифестом» чужебесия можно считать строки В. Печорина:
Как сладостно Отчизну ненавидеть
И жадно ждать её уничтоженья.
И в разрушении Отчизны видеть
Всемирную десницу возрожденья.
С конца XVIII века и вплоть до 1917 г. болезнь чужебесия охватила все российское общество, прежде всего его образованную часть. Аристократия, дворянство, служилый слой, разночинцы в своем большинстве с вожделением смотрели на Европу, видя в ней образец для подражания в культурном, политическом и экономическом плане. Некоторые в своей критике шли до конца, отрицая Россию как таковую и выдвигая бредовую идею всемирного социалистического отечества."
Автор: Генерал СВР Л.П.Решетников, источник: https://vk.com/al_feed.php?w=wall-34704403_121290
Другой западник, В. Г. Белинский, называл русскую Православную Церковь «опорой кнута и угодницей деспотизма». «Что вы нашли общего между Христом и какой-нибудь, а тем более православной церковью?» - вопрошал он Гоголя. И продолжал: «Поп на Руси для всех русских представитель обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства» [Белинский В. Г. Избранные сочинения. - М., 1947. С. 615].
Русская литература 60-х годов в лице Ф. М. Достоевского, Н. С. Лескова, И. С. Тургенева с тревогой предупреждала о наступлении страшного антирусского явления - нигилизма. Об этом же с духовной прозорливостью говорили и церковные писатели, богословы, проповедники XIX столетия: святой преподобный Феофан, Затворник Вышенский, святой митрополит Московский Филарет (Дроздов), великие Оптинские старцы, святитель Игнатий (Брянчанинов), а затем и праведный Иоанн Кронштадтский.
Преподобный Феофан Затворник писал об истоках той духовной опасности, которая грозила России: «У нас материалистические воззрения все более и более приобретают вес и обобщаются. Силы еще не взяли, а берут. Неверие и безнравственность тоже расширяются. Требование свободы и самоуправства - выражается свободно. Выходит, что и мы на пути к революции» [Феофан Затворник, святитель. Письма к разным лицам о разных предметах веры и жизни. - М.: Издательство Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1995. С. 25].
Яркий представитель российских радикалов М. А. Бакунин совместно со своим поклонником С. Г. Нечаевьм составил так называемый «Катехизис революционера» который стал руководством к действию для сотен нигилистов. «В революции, - говорилось в «Катехизисе», - нам придётся разбудить дьявола, чтобы возбудить самые низкие страсти. Революционер - человек обреченный... Все нежные чувства родства, любви, дружбы, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в революционере. Он не революционер, если ему чего-либо жалко в этом мире. Он знает только одну науку, - науку разрушения» [Лурье Ф. М. Созидатель разрушения. Петро-Риф, 1994. С 106].
В своей работе «Принципы революции» Бакунин продолжал: «Не признавая другой какой-либо деятельности, кроме дела истребления, мы соглашаемся, что форма, в которой должна проявляться эта деятельность, - яд, кинжал, петля и тому подобное. Революция благословляет все в равной мере» [Истоки зла. (Тайна коммунизма). - М.: 2000. С. 15]. Бакунина, чьё выступление Достоевский слышал в Женеве, писатель охарактеризовал так: «Старый, гнилой мешок бредней. Ему легко детей хоть в нужнике топить».
А Ленин восхищался Бакуниным и убийцей Нечаевым и их методами. По его словам, Нечаев «обладал особым талантом организатора» и облекал «свои мысли в потрясающие формулировки». Такой «блестящей» нечаевской формулировкой, по Ленину, был ответ на вопрос, кого из Царского Дома надо уничтожить. Ильич с восторгом отмечал ответ Нечаева: «Всю Великую Ектинию». «Ведь это сформулировано так просто и ясно, что понятно для каждого человека, жившего в то время в России, - продолжал восхищаться вождь мирового пролетариата, - когда православие господствовало, когда огромное большинство, так или иначе, по тем или иным причинам, бывало в церкви, и все знали, что на Великой Ектинии вспоминается весь царский дом, все члены дома Романовых. Кого же уничтожить из них? - спросит самый простой читатель. - Да весь Дом Романовых - должен он был дать себе ответ. Ведь это просто до гениальности!» [Бонч-Бруевич В. Д. В. И. Ленин о художественной литературе. - М., 1934. С. 18].
«Нигилизм» привёл к ещё большему углублению раскола русского общества. В непримиримой идеологии нигилизма мы уже чётко видим черты «воинственного безбожия». В православной России появляются организации «Ад» нигилиста Н. А. Ишутина, «Народная расправа»; С. Г. Нечаева, «Чёрный передел», общество (Н. В. Чайковского, наконец, «Земля и Воля». К. Н. Леонтьев указывал, что в революционном кружке Петрашевского «задуман был безбожный и кровавый переворот. После неудачи глупого заговора этого, когда по милости императора Николая заговорщики были не казнены, а только все сосланы в Сибирь, -рассказывали, будто бы эти молодые люди ненавидели не только Царскую власть и сословный строй в России, но и религию до того, что приобрели Плащаницу и рубили ее на куски; а про Петрашевского говорили знавшие его лично люди, что он нарочно часто проходил мимо тех лавок, где на столиках стояли выставленные для продажи иконы, и нарочно же задевал их длинным воротником шинели, чтобы они падали на землю» [Россия перед вторым пришествием / Составители Сергей и Тамара Фомины. - М.: Общество святителя Василия Великого, 2003. Т. 1 -2. Т. 2. С. 110].
«Как подобало такой цели, - пишет британский историк Дж. Хоскинг, - движение носило характер воинственной религии. Берви-Флеровский, социолог, работы которого пользовались популярностью среди радикалов, пришёл к пониманию, что "успеха можно ожидать, только когда охвативший молодежь взрыв энтузиазма будет превращен в постоянное и неискоренимое чувство". Непрерывно думая об этом, я пришёл к убеждению, что успех можно будет завоевать только одним путем - созданием новой религии» [Хоскинг Дж. Россия: народ и империя. - Смоленск: Русич, 2000. С. 363].
Охота террористов на Царя-Освободителя Александр» II и его злодейское убийство 1 марта 1881 г. уже не вызвали потрясения в российской интеллигенции. Цареубийц «старались понять», им находили оправдание. Такое же «понимание» вызовут в среде интеллигенции эсеры и даже поначалу большевики. Эта позиция интеллектуального слоя России привела к тому, что на историческую арену страны в последней трети XIX века вышел новый тип человека - революционер-террорист. Эти люди начисто вытравили из себя христианскую мораль, преодолели в себе любовь, сострадание, милосердие, подчинили жизнь одному - убийству во имя революции.
Ф. М. Достоевский напрямую увязывал появление таких «бесов» в жизни России с прозападной и антихристианской ориентацией российской интеллигенции. «Это явление, - писал он, - прямое последствие вековой оторванности всего просвещённого русского общества от родных и самобытных начал русской жизни. Даже самые талантливые представители нашего псевдоевропейского развития давным-давно пришли к убеждению о совершенной преступности для нас, русских, мечтать о своей самобытности. Наши Белинские и Грановские не поверили бы, если б им сказали, что они прямые отцы Нечаева» [Александр III. Воспоминания. Дневники. Письма. - СПб.: Издательство Пушкинского фонда, 2001. С. 79].
Достоевскому вторил другой выдающийся русский мыслитель, К. Н. Леонтьев: «Интеллигенция русская, - утверждал он в конце XIX столетия, - стала слишком либеральна, т.е. пуста, отрицательна, беспринципна» [Леонтьев К. Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Т. 6. Кн. 2. - М., 2004. С. 44]. Атеизм интеллигенции привёл её к оторванности от реальной жизни, к незнанию реальной России, к ложному ощущению себя как единственной части общества, знающей, что «нужно народу», а отсюда к стремлению к насильственному перевороту.
Александр III предпринял решительную попытку придать своей политике национальный русский характер. Он всем своим сердцем любил Россию. Эта любовь заключалась не только в приверженности царя русской одежде, русском языку, русским обычаям и принадлежностью к православной вере. Император глубоко знал русскую историю. В. О. Ключевский писал: «Государь умел находить досуг для скромной учёной работы, особенно по изучению отечественной истории и древностей, и был глубоким знатоком в некоторых отделах русской археологии, например в иконографии. Его державная рука щедрой помощью поддерживала и поощряла труды по изучению и восстановлению памятников отечественной старины. Многим ли, например, известна великодушная и просвещённая помощь, оказанная им при реставрации дворца царевича Димитрия в Угличе?» [Ключевский В. О. Памяти в Бозе почившего Государя Императора Александра III. Речь, произнесённая в заседании Императорского общества истории и древностей российских при Московском университете 28 октября 1894 г. - М.: Университетская типография, 1894].
Любовь к России, всестороннее знание отечественной истории и богатый опыт политика делали из Царя-Миротворца стойкого защитника, прежде всего интересов России, а не интересов Европы. Император Александр III принял Россию в годы смуты, а оставил мирным и богатеющим государством. Царь умер в расцвете лет, не осуществив большинства своих грандиозных замыслов. Россия была потрясена его смертью.
«Прошло 13 лет царствования Императора Александра III, - писал В. О. Ключевский, - и чем торопливее рука смерти спешила закрыть его глаза, тем шире и изумлённее раскрывались глаза Европы на мировое значение этого недолгого царствования. Европа признала, что Царь Русского Народа был и Государем международного мира, и этим признанием подтвердила историческое призвание России, ибо в России, по её политической организации, в воле Царя выражается мысль Его народа, и воля народа становится мыслью его Царя. Европа признала, что страна, которую она считала угрозой своей цивилизации, стояла и стоит на её страже, понимает, ценит и оберегает союзы не хуже её творцов» [Ключевский В. О. Памяти в Позе почившего Государя Императора Александра III. С. 5-6]. Русский народ глубоко скорбел по почившему Государю. Генерал от инфантерии Н. А. Епанчин вспоминал: «Все, кому нужна была Россия сильная, были огорчены и понимали, какую потерю они понесли в лице Императора Александра III» [Епанчин Н А., генерал. На службе трёх императоров. Воспоминания. - М.: Журнал «Наше наследие» при участии ГФ «Полиграфресурсы», 1996].
Однако непродолжительное царствование Александра III не смогло преодолеть роковые процессы в русском обществе, не смогло оздоровить его, вернуть ценности Святой Руси в качестве единой национальной идеологии.
В нём проросли побеги иной морали, которая была враждебна православию и традиционной государственности. В России налицо был глобальный раскол, который привёл к национальной катастрофе. И. А. Ильин отмечал: «Сущность катастрофы гораздо глубже политики и экономики: она духовна. Это есть кризис русской религиозности. Кризис русского правосознания. Кризис русской военной верности и стойкости. Кризис русской чести и совести. Кризис русского национального характера. Кризис русской семьи. Великий и глубокий кризис всей русской культуры» [Ильин И. А. Указ. соч. С. 8].
В этом контексте примечательно преображение Ф. М. Достоевского. Увлекаясь в юности социалистическими идеями, даже посещая революционный кружок петрашевцев, он, пройдя через каторгу, понял, что иго Христово и есть высшая и истинная свобода и что никакая человеческая свобода, никакая свобода политическая, достигнутая мятежным революционным путем, не является истинной свободой, а лишь формой тяжкого духовного, а затем и социального закабаления. В России только монарх, Помазанник Божий, который выше даже человеческого закона, есть высшая форма политической свободы - вот вывод Ф. М. Достоевского. «Здесь я за границей, - писал писатель во время путешествия по Европе, - окончательно стал для России - совершенным монархистом» [Достоевский Ф. М. Указ. соч. Т. 28. С. 281]. Отсюда великий писатель приходил к убеждению: «Человек настолько русский, насколько он православный. И настолько православный, насколько монархист» [Энциклопедия русской цивилизации. Том «Русское мировоззрение». - М., 2003. С. 225-226].
Если в последней четверти XIX века значительная часть русского образованного слоя всё больше втягивалась во враждебной монархии лагерь, то в стане ее друзей появляется ряд светских мыслителей, которые, стоя на православной основе, формируют философско-исторический вывод о благотворной роли самодержавия в судьбах России. Более того, происходит первая попытка светской мысли осмыслить историю с христианской позиции.
Наиболее выдающимися являлись И. С. Аксаков, К. Н. Леонтьев, К. П. Победоносцев Л. А. Тихомиров, С. А. Нилус. Аксаков предупреждал: «Окончательный удел христианского, отрекшегося от Христа, общества есть бунт или революция» [Возрождение России. С. 22]. Обобщающим выводом русской православной монархической мысли могут служить слова Н. А. Дурново: «Единственный всеобъемлющий принцип спасения и личности и государства - это домостроительство по Христу и Его вековечным истинам» [Там же. С. 22].
В конце XIX века наряду с индивидуальным террором появляются организованные группы революционеров, вдохновленные новым модным учением - марксизмом. Марксизм представлял собой попытку создания новой религии. Эту сущность деятельности Маркса не скрывали его поклонники и учителя: «Доктор Маркс, - писал один из них, Моисей Гесс, - нанесёт окончательный удар средневековой религии и философии. Маркс непременно прогонит Бога с Небес» [Александр III. С. 17]. Эта цель и лежала в основе духовной сути марксизма. Марксизм довольно быстро прижился на российской интеллигентской почве, сдобренной атеизмом и западничеством. Постепенно он стал самым мощным рычагом для разрушения Российской империи.
Анализ духовного состояния русского общества к моменту вступления на престол Императора Николая II убедительно свидетельствует, что в нем наблюдалось сильнейшее идейное противостояние. Русское общество больше не было едино в своем понимании добра и зла, блага и вреда. Оно было заражено опасной болезнью «чужебесия» - это когда человек, народ так «заражается» чужой культурой, традициями, порядком, что навязывает их несогласным, в том числе силой, забывая о своем родном. Более того, такой больной человек начинает ненавидеть свою культуру, свой народ, свою страну. «Манифестом» чужебесия можно считать строки В. Печорина:
Как сладостно Отчизну ненавидеть
И жадно ждать её уничтоженья.
И в разрушении Отчизны видеть
Всемирную десницу возрожденья.
С конца XVIII века и вплоть до 1917 г. болезнь чужебесия охватила все российское общество, прежде всего его образованную часть. Аристократия, дворянство, служилый слой, разночинцы в своем большинстве с вожделением смотрели на Европу, видя в ней образец для подражания в культурном, политическом и экономическом плане. Некоторые в своей критике шли до конца, отрицая Россию как таковую и выдвигая бредовую идею всемирного социалистического отечества."
Автор: Генерал СВР Л.П.Решетников, источник: https://vk.com/al_feed.php?w=wall-34704403_121290