Мемуары коренного митавца (окончание)
Окончание
Начало тут и тут.
...
Мост через Дриксу и кусочек Набережной улицы, 1892 год
Пожары в Митаве напоминали известную картину «Тревога в вороньей слободе». К трещоткам ночных сторожей и звукам дудок быстро присоединялся вызывающий внутреннюю дрожь колокольный набат. Сразу же распахивались все окна, все взволнованно спрашивали друг друга и пробегавших по улицам прохожих о том, где горит. Обычно на место пожара указывало свечение неба. В Митаве был неписаный закон, чтобы любой, кто физически еще мог хоть как-то передвигаться, поспешил к месту пожара - как помощник или хотя бы как наблюдатель.
Парад пожарных перед Ратушей в Митаве по поводу VI Слета балтийских пожарных
Поскольку в Митаве тогда не было водопровода, многочисленные добровольцы образовывали длинные цепочки, передавая ведра с водой из рук в руки. К сожалению, в то время в Митаве поводом для разговоров были исключительно пожары или смертельные исходы. (прим. - похоже тут Исидор заврался - Митава приобрела специальное пожарное оборудование еще в 1858 году (когда ему было 4 года), а первое добровольное общество было учреждено в 1862 году)
Елгавское добровольное пожарное общество (учреждено 26 ноября 1865 года, в 1868 году на бывшем складе при водяных мельницах оборудовано помещение для нужд пожарных; примерно тогда же пристроили и башню). Фото 1930-х годов
Приметой Средневековья во времена моей юности казалось и то, что преступника провозили по главным улицам города, обычно по субботам. Под бой барабанов маршировала рота солдат, за ней следовала «позорная телега», на которой для всеобщего обозрения сидел преступник, закованный в кандалы по рукам и ногам. На его груди была прикреплена табличка с описанием его преступления. Так его привозили в конце концов на немощёную площадь на Валовой улице (Wallstraße) (прим. - какую из 4-х(!) Wallstraße имел в виду Бренсон?), известную под названием «тухлый стол», где на продолжительное время (в зависимости от тяжести преступления) приставляли к позорному столбу под названием «Как», или даже подвергали наказанию розгами.
Разные куски Валовой улицы (правда по-русски ее вроде так не называли: I Wallstraße - Дровяная улица, III Wallstraße - Шлюзная улица, IV Wallstraße - Лѣсопильная улица)
Идиллию представляла собой выпаска коров на городском пастбище. Два раза в день, - рано утром и сразу после полудня, - увенчанные рогами производительницы молока спешили на призывный звук рожка городского пастуха, сами выходя из своего хлева на улицу, чтобы следовать за пастухом. Вечером же они быстрым галопом, перемежаемым веселыми прыжками, спешили в направлении своих стойл.
Митава была тогда почти чисто немецким городом, насчитывавшем около 25 000 жителей, из которых 5 - 6 тысяч были немецко-говорящими евреями. Латыши тоже быстро германизировались и уже неохотно вспоминали свое латышское происхождение. Изучать латышский язык не было необходимости, если только не иметь каких-либо дел с «селянами» и не заводить себе латышской горничной. Когда я, в качестве молодого врача, уехал практиковать в сельскую местность, я не знал ни слова по-латышски, из-за чего мне в дальнейшем пришлось преодолеть немало трудностей.
Сословия были строго отделены друг от друга, и даже поминальный колокольный звон в церкви напоминал об этом. Колокола церкви Святой Троицы звонили по умершим дворянам с 12 часов дня, а по остальным смертным, уже в другое время.
Церковь Св.Троицы (1916?)
Таким же образом существовало негласное правило, по которому в театре дворяне всегда занимали первый ярус. Позднее, когда эта традиция уже не соблюдалась строго, в первом ярусе время от времени можно было увидеть богатого купца, но только не еврея. И когда, наконец, некий еврей, а именно банкир Штерн, набрался мужества и вместе со своей женой занял места в первом ярусе, внимание зала было обращено не на сцену, а лишь на этот из ряда вон выходящий сценарий. А злой куплет в ближайшем фарсе о еврее в первом ряду был поводом для непрекращающегося смеха.
Набережная улица
Благодаря своему привилегированному положению, дворяне оказывали большое влияние на общество и экономику Митавы. Самые красивые дома в городе принадлежали дворянам. Например, на улице Баха (прим. - не улица Баха, а Bachstraße - Набережная улица), на берегу реки Дриксы, где находились резиденция герцога (?? прим. - это он Митавский дворец имел в виду?!) и дворянское собрание (прим. - может я и ошибаюсь, но Ritterhaus (Рыцарский дом) на Бахштрассе - это НЕ Дворянское собрание. Дворянское собрание - это Adelklub на Катерининской), также располагались дома дворян, которые следовали один за другим. Считается, что дворец, принадлежащий графу Медем-Элли, был возведен по плану Растрелли (прим. - может у кого и считается, но архитектор Северин Йенсен), который построил замок в Митаве.
Рыночная площадь в "Новый Йоанни". 1891 год.
В то время около 100 дворянских семей жили в Митаве. Именно они задавали общий тон в городе, а все остальные им подражали. Два раза в год поместные дворяне собирались в Митаве, на зимний сезон и летом с 12 по 15 июня на праздник Новый Йоанни [день летнего солнцестояния]. Во время праздника Митава была необычайно красивым и веселым городом. Главная улица кишела людьми; рынок кишел множеством повозок, прилавков, а также каруселей, животных, кукольных театров и других увеселений, так что было практически невозможно протиснуться через всю эту толпу. Все дороги и гостиницы были забиты, даже многие частные дома открывались для постояльцев. В это время деловая активность в городе усиливалась: производились всяческие выплаты, покупки и продажи, обновлялись и заключались новые договоренности. В частности, очень активно шла торговля лошадьми; везде на улицах и во дворах можно было увидеть торговцев, которые гарцевали на своих лошадях перед покупателями. Зимой дворяне ездили по улицам в каретах, запряженных двумя лошадьми, которыми правил извозчик, а на запятках стоял одетый в ливрею и белоснежные перчатки слуга. Кареты останавливались у домов, и пассажиры давали свои карточки слуге, который относил их в резиденции. Потом начинался сезон балов в дворянском собрании, как правило, во время сезона заключались многочисленные помолвки. Всему городу они были очень выгодны, так как это означало, что будут закупать приданое и будет работа для многих купцов. Но, помимо личной заинтересованности, людей интересовала и частная жизнь дворянских семей. Поскольку город был маленьким, все знали друг друга и находились в той или иной степени родства.
Дворянское собрание. 1892 год
Из книги 1913 года издания
На праздник летнего солнцестояния приезжие актеры из Риги, давали представления в старом деревянном здании театра рядом с рынком; теперь там музей. Именно в этом старом театре мы впервые увидели и полюбили известных актеров того времени: кленовый лист Ливии Эйхбергер, Маркворда, Баттервека и позднее Гоэбля, Анну Сухрланд и Карла Галстера. Мы с нетерпением ждали выхода в свет произведений наиболее известных поэтов и композиторов, а насколько дешево все это было! Всего лишь за 20 копеек можно было купить место на галерке. Конечно, надо было прийти заранее, чтобы занять место в первом ряду. Я приходил туда в 4 часа; в пять тридцать дверь на галерку открывалась, и мы спешили занять свои места.
Городской театр. Акварель неизвестного автора. 1859. Из собраний КПМ.
И, конечно же, не стоит забывать и про цирк шапито (прим. - прошлогодний пост про афишу очень кстати), который ставили на рынке во время праздника летнего солнцестояния. С самого раннего детства я помню Цирк Хинне с укрощенными львами. В конце представления укротитель львов засовывал свою голову в львиную пасть. Позже в каком-то городе, не помню его название, укротитель стал жертвой своего трюка - лев захлопнул пасть. Все, что я знаю о театре, я узнал именно в те годы, так как в последующие я лишь изредка мог ходить в театр. Но тогда я не пропустил ни одного из двадцати представлений, которые давали приезжие артисты. Вечер за вечером я захватывал место на галерке. И передо мной разворачивались трагедии и комедии, разыгрывались водевили и оперы. Я с волнением вспоминаю Гретхен в опере Гуно «Фауст». Красивые и волнующие мелодии звучали в моих ушах днем и ночью. А комическая опера! Я до сих пор помню лица незадачливых бандитов в исполнении Марквордта и Баттервека в комедии «Фра-Дьяволо».
Как же дешево было жить в те годы в Митаве! Конечно же, было и много бедняков, они ничего не могли купить даже по самым низким ценам. Когда моя мама зарабатывала несколько рублей, мы шли с ней на ближайший рынок, где покупали десяток яиц за пятак; за фунт масла мы платили 8 или 10 копеек, а фунт мяса стоил 2 или 3 копейки. Когда я сам начал зарабатывать какие-то деньги, мне доставляло невероятное удовольствие покупать продукты и приносить их домой. Помню, что за связку березовых дров я платил 6 рублей.
Дом Херценбергов по адресу Католю 2, 1943 год
Помимо дворянских домов на улице Баха и Дворцовой улице и нескольких каменных домов на других улицах, в Митаве были в основном деревянные одноэтажные дома, которые, наверное, никогда не красили. Я до сих пор помню, какое печальное впечатление произвели на меня эти ветхие маленькие домики, когда я, уже будучи студентом, приехал в свой родной город из нарядного Юрьева. Но в Митаве было и несколько величественных зданий. Великолепный замок с классическими и строгими формами, который Растрелли построил в 1737 году; к сожалению, в 1919 году он был сожжен армией Бермондта. На Дворцовой улице - гимназия с красивой башней, она так же была частично разрушена ужасными солдатами Бермондта, и по сей день на входе гимназии сохранилась надпись: «Мудрость и Муза». Далее, дом на Дворцовой улице, его построили еще в 1699 году, а в 1771 году Екатерина фон Бисмарк организовала там Екатерининский фонд. Одним из старейших зданий в городе является и дом Герценбергов на углу Католической и Большой улицы. Он представляет собой большую историческую ценность. В 1724 году Моритц фон Саксен, получивший титул герцога по решению ландтага, был окружен поляками в этом доме. Отряд охраны герцогини Курляндской Анны Иоанновны освободил его и доставил во дворец герцогини. Однако ему не удалось сохранить благосклонность своей спасительницы, и в 1727 году пришлось, переодевшись извозчиком, бежать от русских, окруживших его последнее укрытие на острове Усмайтенского озера (прим. - ну и бред сивой кобылы... 1) курляндский ландтаг избрал его герцогом в 1726 год, 2) какими поляками он мог быть окружен в доме, если его папа - король польский? 3) Быгыгы - Анна Иоанновна спасительница от кого? от русских войск? и last but not least 4) Томашунс пишет, что того дома, где жил Мориц вообще нет уже очень давно - на его месте в 1862 году тот самый торговец Роберт Херценберг построил новый, хотя в других источниках указано, что архитектором был Иоганн Берлитц, который в 1837 году уже умер...). Так же, стоит упомянуть еще один довольно старый скромный деревянный дом с высокой остроконечной крышей среди исторических домов Митавы; он расположен на берегу реки Дрикса неподалеку от рынка. Этот дом назывался Иерусалим. (прим. - с точностью до наоборот - дом находился у рыночной площади на Мельничной улице - недалеко от Дриксы, но уж точно НЕ на берегу. И похоже это легенда, потому что братья Нолде останавливались там в 1615 году, а стиль постройки (одноэтажный фахверк с высокой крышей) говорит, что дом не старше начала 18 века. Иерусалимом назывался трактир, который там размещался в конце 19 века, правда Томашунс называет его гостиницей). Говорят, что братья Нольде останавливались в этом доме в 1615 году. Слуги герцога выволокли их на улицу и избили. Этим поступком герцог Вильгельм навсегда обесчестил свое имя.
"Дом Нолде", он же трактир "Иерусалим", 1892 год. В начале 20 века его снесли и на его месте построили городское полицейское управление.
Это лишь часть моих воспоминаний о городе Митава, который так редко упоминается в истории и от которого осталось мало памятников. Можно еще упомянуть канал Екаба, построенный герцогом Екабом, в нем была такая грязная вода, что все нормы гигиены были нарушены, но городу приходилось довольствоваться этой водой до тех пор, пока не был построен трубопровод.
Яковлевъ-каналъ
Вернемся к моим школьным воспоминаниям. Под присмотром нескольких учителей, ученики двух старших классов иногда выезжали на экскурсии за пределы Митавы. Я побывал на двух таких экскурсиях - это были поездки в города Доблен и Рига. Проводил их Генрих Сисманн. Экскурсия в Доблен была замечательной. Нас было около тридцати учеников. Сначала мы поехали на поезде до Фридрихсхофа (прим. - Lipstu muiža в Берзской волости) потом шли пешком от вокзала до Доблена, около 9-ти верст. Когда прибыли, было уже темно, и мы сразу легли спать. Нас ждали кровати с матрасами, набитыми ароматной соломой, и сено в классной комнате. Рано утром мы быстро встали, умылись холодной водой из колодца, съели по бутерброду с маслом, выпили по стакану молока и отправились осматривать руины замка. Мы очень тщательно все осмотрели, даже забрались в подвал, потому что хотели найти подземные ходы, которые, как говорили местные, вели из замка куда-то далеко в поля. Мы позавтракали в доме Хааренса. Как голодная саранча, набросились на гостеприимно предложенную еду и съели все в мгновенье ока, так что в доме не осталось ни крошки. Пастор Бок пригласил нас в дом приходского священника на полдник, там мы пили кофе. Жена пастора основательно приготовилась к нашему приходу. Нас угощали ароматным кофе, который казалось, никогда не кончится, а еще нам предложили schmand, напиток из сметаны. И, конечно же, булочки! Мы поняли, что такое настоящее курляндское гостеприимство, и мы так много съели, что сначала даже были вынуждены отказаться принять участие в играх. Но когда с едой, наконец, было покончено, мы опять ожили и смогли бегать, играть в догонялки с девочками, которые только что приехали, а им в свою очередь очень нравилось, что мы их ловили. А потом прозвучала команда «Мальчики, приготовиться к отъезду!» Радушные хозяева проводили нас через лес Бокше, и потом мы шли пешком до станции и пели песню «Мы всегда вместе/как преданные братья/Когда смерть грозит нам/и оружием бряцает враг/Нас ждет впереди чистая и радостная встреча/Мы все стремимся к ней». Обратно в Митаву мы поехали на поезде.
Наше путешествие в Ригу под руководством Генриха Сисманна и еще нескольких учителей, тоже было увлекательным и интересным. Настоящие знатоки истории помогли нам познакомиться с местами, где происходили самые важные события нашей национальной истории. На территории замка Шлоссхоф мы видели статую Вальтера фон Плеттенберга; в доме Шварцхоптеров нам показали великолепные серебряные изделия; мы побывали в Риттерхаусе (рыцарском доме) (прим. - надо понимать, что видели они уже новое здание, где нынче сидит наш горячо любимый сейм), побывали в кафедральном соборе и Церкови Святого Петра. Было очень интересно подниматься по старым церковным ступеням, и мы совершенно не думали, что это так сложно и опасно. На самом верху открылся великолепный вид на город. Мы вели себя достаточно беспечно внутри узкого пространства и свободно ходили по неровному металлическому полу. Когда пара мальчишек слишком сильно наклонились через парапет, даже смелый Сисманн испугался и предупредил нас: «Мальчики, если вы хотите сломать свои шеи, пожалуйста, но только не в моем присутствии». О нас очень хорошо заботились. Усталые, но довольные, мы вернулись домой.
Со временем наша семья переехала. В старом доме, где мы прожили пятнадцать лет, я провел всю свою юность. Он не был уж такими унылым, каким вы его, наверное, себе представляете, читая о мальчике, жившим в такой нужде. Я мог ходить по городу более свободно, чем дети богатых родителей, которые постоянно находились под присмотром нянь и гувернанток. Как замечательно я проводил время после обеда на большом дворе пивоварни Симоновитца, возле дома Калмайеров! Двор этого дома тянулся от Большой улицы до Екатерининской улицы; позднее этот дом принадлежал Стрекеру. Кроме Симоновитцев, там можно было увидеть почти всех мальчишек. Мы играли в лошадок, но охотнее всего - в войну. Очень часто мы громко пели, когда играли: «В Мантуе преданный фермер закован в цепи/В Мантуе злобный враг повел его на смерть».
В пятницу после обеда меня приглашали в гостиную, я был там единственным из мальчишек, игравших во дворе. Дородная добрая миссис Симоновитц (прим. - миссис? так бы и сформулировал еврейский мальчик, говорящий на немецком? :)) угощала меня вкусным тортом и кофе, а ее единственная дочь Дорис, очаровательная светловолосая девочка-подросток, строила мне глазки. Но мы пережили и достаточно много грустных моментов в нашем старом доме. Как-то вечером мы пришли домой и увидели бабушку, лежащую на полу в маленькой комнате - она сломала себе кости бедра: пододвинулась на край кровати, чтобы найти что-то на печке, и упала. Потом она лежала несколько месяцев, не вставая; она практически ослепла, а когда стала понемногу ходить, уже была калекой.
Мои бабушка и мама привили мне чувство религиозности. Меня приучили молиться каждый день в соответствии с еврейской традицией, а это занимает достаточно много времени, - более получаса утром. По вечерам в пятницу они накрывали стол, зажигали лампы, и я пел приветственную песню шаббата «Леха доди - Выйди, друг мой, навстречу невесте; мы встретим Субботу».
Вечера ритуальных трапез (седер) торжественно переходили к Песах (Пасха). После смерти дедушки проведение седера стало моей обязанностью, несмотря на то, что мне было всего лишь девять лет. Мы добросовестно исполняли все ритуалы, я пел пасхальные песни, и в конце мы оставляли дверь на чердак открытой, приглашая Мессию прийти, говоря: «Борух хаба - благословен кто приходит во имя Господа». Мне всегда казалось очень странным, что никто не появлялся из темноты. Сказав традиционные пожелания «Ишана хабао в Иерусалиме - до следующего года в Иерусалиме», я закрывал молитвенную книгу и ложился спать.
Я дружил с детьми нашего соседа булочника Хопкера. Старший сын, Карл, часто забирался по крыше своего дома и залезал через окно третьего этажа к нам. Я с ним занимался; его сестра, Марта - подросток с прекрасными голубыми глазами и волшебными золотистыми косичками, часто упрашивала меня сделать ее домашнее задание. Когда я поздно приходил домой уставший после своих занятий, она уже сидела и ждала меня. Ей стало еще удобнее приходить, когда мы переехали в дом ее отца. Ни дня не проходило, чтобы мы не были вместе. Я всегда торопился домой, с нетерпением ожидая встречи, и был счастлив видеть ее там, хоть и не говорил ей об этом, а подчас даже и грубил. Но она не позволяла моей мальчишеской грубости отпугнуть себя; она очень хорошо понимала, что очень мне нравится. Мы жили в доме Хопкеров до конца моего обучения. Хостел, так мы в Митаве называли Хофхаус, был расположен в дальнем углу большого двора, за которым находился еще один двор, где содержали кур и хранили дрова. У нас были две просторные комнаты на первом этаже и очень тесная маленькая комнатка наверху; она не отапливалась, и в ней было очень холодно зимой. Вот там-то я и спал. Через окно это маленькой комнаты девочки, - Марта Хопкер и её подружки Алиса и Анжелика Е, Мэри Л. Анна С. и другие, - забирались к нам в дом, чтобы повеселиться. Хотя они мешали мне заниматься, я вовсе не был против их визитов.
Шли годы. Одиссея сменил Ксенофонт, за Горацием последовал Цицерон, и Тит Ливий занял место Цезаря. Я наслаждался гармоничными строфами Гомера, выучил целые куски Одиссеи и Илиады наизусть и заучил оду Горация: Odi profanum vulgus et arceo / Favete linuis, carmina no prius / Andita, musarum sacerdos/ Virginibus, puerisque canto.
Все свое свободное время я посвящал репетиторству. Самые лучшие семьи города доверяли мне образование своих детей. У меня были ученики из всех слоев общества: немцы, евреи и латыши. Когда я учился в старших классах, у меня уже были ученики, которые ходили в пятый и шестой классы гимназии.
Прима, - так в то время назывался последний год в школе. Некоторые из моих учеников позднее стали докторами и моими коллегами, некоторые до сих пор живут в этой стране, другие в России и Америке. Пара моих первых учеников-латышей стали заметными фигурами в политической жизни Латвии. Что касается евреев, которые жили в городе в то время, я был знаком с семьей Роберта Герценберга, с семьями Рабби Пучера и доктора Хуго Бехра, и в каждой из этих семей были мои ученики. По воле судьбы, из двух предложений давать частные уроки летом 1872 года, я выбрал Герценбергов, хотя с финансовой точки зрения это было менее выгодно, чем работа у барона Бехра, которую мне предложил Инспектор Данненберг. Работа в качестве частного учителя в Бенене, скорее всего, оказала бы огромное влияние на мою жизнь, может быть, все сложилось бы иначе. К счастью это было или несчастью - кто теперь знает? Лето 1872 года определило всю мою дальнейшую жизнь, так как именно тогда я познакомился с моей будущей женой. Она была старшей дочерью Герценберга, тогда ей было всего тринадцать лет. Я был знаком с семьей Герценбергов, когда мне было семь или восемь лет; я часто бегал к ним и играл с двумя маленькими девочками Розой и Фанни. Но они заразились скарлатиной и умерли практически в течение нескольких дней; с тех пор мои визиты в дом Герценбергов прекратились. А теперь наши отношения были восстановлены заново, и с того момента мы были связаны на всю оставшуюся жизнь.
Наконец-то я стал первым среди одноклассников. Это было очень почетно в Митаве в то время. Я был вхож в самые лучшие дома нашего города, у меня было много частных уроков, и я скопил небольшую сумму денег на колледж. (прим. - плАчу...) В борьбе за лидерство в классе мне пришлось сразиться с Теодором Ульманом, который позднее работал учителем в школе Лиепая, но сейчас его уже нет с нами. Тогда же ни он, ни я не знали, как использовать рапиру. Нас обманом заманили на эту дуэль. Моим учителем фехтования был Костя Купфер, позднее он стал членом городского совета в Митаве. В доме его родителей на Большой улице у него была комната с отдельным выходом, там же он учил меня играть на барабанах, и там же состоялась дуэль. Моим секундантом был Костя Купфер, а со стороны противника таковым был Теодор Кисерлинг; моими тренерами были Оттомар Гроссе и Вильгельм Крузе, друг Ульмана; судьей - Александр Гроттус. На головах у нас были шлемы, а на груди повязаны широкие шелковые ленты - больше никакой защиты не было. Ни один из нас не умел толком фехтовать, только у Ульмана было некое преимущество в силу его большего веса. И все равно мне удалось его задеть, но и мне досталось, я получил порез на груди; из него шла кровь. Наша честь была спасена; мы помирились, а потом нас подштопали.
Приближались выпускные экзамены. Нам посчастливилось: окончание учебы в июне 1875 года совпало со столетним юбилеем прославленной Митавской гимназии, как ее тогда называли, и нам, счастливым выпускниками, предстояло взять на себя большую ответственность. Летом 1875 года Митава была в центре внимания всех прибалтийских провинций. Учитывая, что лишь немногие соглашались брать на себя инициативу, это просто чудо, что так много удалось сделать за столь короткое время.
Три учителя старших классов, Генрих Сисманн, Карл Данненберг и Генрих Дидерихс собрали вокруг себя группу людей, благодаря которым Митава стала местом паломничества в июне 1875 года. Благодаря Генриху Сисманну была открыта Выставка торговли и промышленного производства, которая не только имела огромный успех, но и принесла прибыль. Карл Данненберг работал над обращением к публике на церемонии вручения дипломов в гимназии 17 июня 1875: «Об Истории и Статистике Митавской Гимназии»; Генрих Дидерихс возглавлял подготовку к празднованию юбилея. Во время юбилея планировалось представление греческой трагедии «Антигона» на языке оригинала, в греческих костюмах в специально построенном греческом театре в саду гимназии. За много месяцев до события Дидерихс начал проводить репетиции. Он распределил роли следующим образом: Креон - Уго Данненберг; Антигона - Лео Гоерц; Хаймон - Константин Купфер; Исмена - Иосиф Корзиковский; Тиресий - Александр Гроттус, которого заменил потом Теодор Слевойгт; Ангелом был я; Полиний - Вильгельм Друзь; дирижер хора - Оттомар Гросс; хор - двенадцать старшеклассников; безмолвные роли (дворецкие) - два мальчика Руста.
Во время бесчисленных репетиций Дидерихс заставлял нас заучивать роли так, чтобы мы их помнили даже во сне. Тем временем, уже почти наступила Пасха (1875) и вдруг оказалось, что никто не подал заявку на получение золотой медали «Гроскеш приза» за эссе на латинском языке. Тогда инспектор Данненберг потребовал от лица всего учительского совета, чтобы я написал это эссе. Вручение приза одному из учеников гимназии должно было добавить величия празднику. Но об этом вспомнили слишком поздно, оставалось всего лишь несколько недель до начала выпускных экзаменов. Нужно было еще потратить много времени на подготовку к экзаменам; кроме того, репетиции "Антигоны" занимали каждую свободную минуту. К моему глубочайшему сожалению, мне не удалось написать это эссе. Медаль так никому и не досталась. Начались экзамены. Я был хорошо готов по всем предметам, за исключением математики; особенно хорошо мне давались немецкий и история. Мои ответы по истории, по-видимому, произвели очень благоприятное впечатление на экзаменаторов. Лео Гоерц, Гроттус и я сдали экзамен на отлично; Гоерц даже получил право на 14-ый класс.
16 июня после блестяще проведенной днем раньше генеральной репетиции состоялось представление «Антигоны». Оно не обошлось без происшествий. В саду гимназии по чертежу Дидериха была построена сцена, максимально похожая на древнегреческую. Высоко наверху располагалась площадка для действующих лиц, внизу - место для хора, от которого через оставшуюся часть сада тянулись настилы для зрителей. Дидерихс ни в коем случае не соглашался сделать места для зрителей крытыми, так как, по его мнению, должен был быть сохранен греческий дух представлений под открытым небом. Представление чуть было не сорвалось, поскольку начал собираться дождь, и многие уже пораскрывали свои зонтики, но на этот раз управитель дождей - Юпитер, оказался снисходительным.
На оба представления явились лишь приглашенные. Несмотря на повышенный интерес к происходящему, билеты на спектакль не продавались, хотя это могло бы сослужить неплохую службу в плане благотворительности. Обладатели билетов выглядели в глазах остальных счастливчиками, которым можно только позавидовать. Мы, абитуриенты, получили для раздачи нашим близким на каждый спектакль по два билета. Моя мамочка была на обоих представлениях. Второй билет я предоставил в распоряжение семьи Герценбергов. За день до постановки внезапно умер старый барон Гроттус - отец исполнителя роли Тиресия. Теперь эту роль играл Слевойгт, однако в инсценировку должны были быть внесены изменения. Теперь мальчик не вел слепого Тиресия за руку; Тиресий сам должен был опираться на плечо идущего спереди от него отрока (Отто Кайзерлинг), с тем, чтобы иметь возможность читать написанный на его спине текст своей роли, Слевойгт, не знавший ни одной строчки своей роли наизусть, справился со своей задачей очень ловко. Конечно, воздействие этого образа на зрителей было бы сильнее, если бы слепой провидец обращал бы взор своих невидящих глаз наверх, в пустоту, а не держал бы глаза опущенными, косясь на листочек с ролью. При смене позиций на сцене листочек упал на пол, но публика этого явно не заметила. Другое происшествие состояло в том, что Крузе вдруг замолк, так как не мог вспомнить слова своей роли. К счастью, глава хора дал знак петь, и таким образом несчастье было предотвращено. Не все ладилось и в сцене диалога Креона и Антигоны, но Антигона спасла ситуацию.
Всех этих происшествий можно было бы легко избежать, если бы Дидерихс не налетел на меня подобно громовержцу и не выгнал из расселины за дощатой перегородкой, которую я использовал как суфлерскую будку. К счастью, публика и не догадывалась обо всех этих вещах. С благоговейным трепетом зрители вслушивались в звуки мендельсоновской увертюры к «Антигоне» и в благозвучие древнего языка. Постановка произвела на собравшихся (как издалека, так и из города) зрителей оглушительное впечатление, а ее участники вспоминали годы спустя обо всем с большим воодушевлением. Это представление действительно стало культурным событием.
“Kadmon paroika kai demon Amfionos
Ouk est hopoion stant an antroon bion
Out ainesaimen oute mempsaimen pete.
Tyche gar ortoi kai tyche katarrepei
Ton entychounta kai ton dystychount ai
Kai mantis oudeis ton katestoton brotois”
Так звучали первые строки из моей роли, в которых в форме диалога с хором и Эвридикой описывались ужасные события у могилы Полиния и повествовали о смерти Антигоны и Хаймона.
После окончания представления в саду Ширкенгофа (прим. - не Ширкенгофа, а Ширкенхёфера - он же сад Паули, примерно там, где сейчас парк Райниса) состоялся банкет, на который абитуриенты приглашены не были. Когда удивленные этим фактом гости выразили желание видеть там исполнителей недавнего спектакля, было уже поздно разыскивать нас по городу. На следующее утро, когда мы собрались в актовом зале для торжественной церемонии, ко мне подошел учитель греческого языка и обрадовал своим благожелательным отзывом и благодарностью за мою игру. Что касается Дидерихса, то даже его молчание считалось одобрением.
Ну вот, гимназия, порог которой я переступил семь с половиной лет тому назад, исполненный ожиданий, закончена. В приподнятом настроении, с радостью глядя в лицо будущему, я шел по улицам нашего маленького города, который до сих пор был равнозначен для меня миру.
Какой профессии должен я посвятить свою жизнь? Моя конфессия делала выбор ограниченным. С большой охотой я бы поступил на семинар русской филологии в Лейпциге, но, будучи евреем, я не мог на это рассчитывать. Юриспруденция меня не занимала, и я выбрал медицину. Позднее оказалось, что невыполнимость моего тогдашнего заветного желания стала настоящим благословением. Однако прежде всего, я последовал дружескому приглашению своего товарища Эжена Якоби и провел в доме его родителей несколько чудесных недель у моря.
Осенью мои планы были поколеблены тем, что директор Фогель порекомендовал меня на место домашнего учителя у командира корпуса в Брест-Литовске генерала Ульриха. Однако мои переговоры с женой генерала, племянницей баронессы Дершау с Озерной улицы, не принесли никаких результатов, поскольку я не хотел себя связывать на длительное время.
-----------------------------------
На этом подробно описанный "митавский" период жизни Бренсона закончился, поэтому окончание мемуаров приводить не буду. Митава тоже поминается (так как доктор тут практиковал), но ничего исторически и краеведчески "ценного" не вычитал. Кто хочет добить - вот источник.
Начало тут и тут.
...
Мост через Дриксу и кусочек Набережной улицы, 1892 год
Пожары в Митаве напоминали известную картину «Тревога в вороньей слободе». К трещоткам ночных сторожей и звукам дудок быстро присоединялся вызывающий внутреннюю дрожь колокольный набат. Сразу же распахивались все окна, все взволнованно спрашивали друг друга и пробегавших по улицам прохожих о том, где горит. Обычно на место пожара указывало свечение неба. В Митаве был неписаный закон, чтобы любой, кто физически еще мог хоть как-то передвигаться, поспешил к месту пожара - как помощник или хотя бы как наблюдатель.
Парад пожарных перед Ратушей в Митаве по поводу VI Слета балтийских пожарных
Поскольку в Митаве тогда не было водопровода, многочисленные добровольцы образовывали длинные цепочки, передавая ведра с водой из рук в руки. К сожалению, в то время в Митаве поводом для разговоров были исключительно пожары или смертельные исходы. (прим. - похоже тут Исидор заврался - Митава приобрела специальное пожарное оборудование еще в 1858 году (когда ему было 4 года), а первое добровольное общество было учреждено в 1862 году)
Елгавское добровольное пожарное общество (учреждено 26 ноября 1865 года, в 1868 году на бывшем складе при водяных мельницах оборудовано помещение для нужд пожарных; примерно тогда же пристроили и башню). Фото 1930-х годов
Приметой Средневековья во времена моей юности казалось и то, что преступника провозили по главным улицам города, обычно по субботам. Под бой барабанов маршировала рота солдат, за ней следовала «позорная телега», на которой для всеобщего обозрения сидел преступник, закованный в кандалы по рукам и ногам. На его груди была прикреплена табличка с описанием его преступления. Так его привозили в конце концов на немощёную площадь на Валовой улице (Wallstraße) (прим. - какую из 4-х(!) Wallstraße имел в виду Бренсон?), известную под названием «тухлый стол», где на продолжительное время (в зависимости от тяжести преступления) приставляли к позорному столбу под названием «Как», или даже подвергали наказанию розгами.
Разные куски Валовой улицы (правда по-русски ее вроде так не называли: I Wallstraße - Дровяная улица, III Wallstraße - Шлюзная улица, IV Wallstraße - Лѣсопильная улица)
Идиллию представляла собой выпаска коров на городском пастбище. Два раза в день, - рано утром и сразу после полудня, - увенчанные рогами производительницы молока спешили на призывный звук рожка городского пастуха, сами выходя из своего хлева на улицу, чтобы следовать за пастухом. Вечером же они быстрым галопом, перемежаемым веселыми прыжками, спешили в направлении своих стойл.
Митава была тогда почти чисто немецким городом, насчитывавшем около 25 000 жителей, из которых 5 - 6 тысяч были немецко-говорящими евреями. Латыши тоже быстро германизировались и уже неохотно вспоминали свое латышское происхождение. Изучать латышский язык не было необходимости, если только не иметь каких-либо дел с «селянами» и не заводить себе латышской горничной. Когда я, в качестве молодого врача, уехал практиковать в сельскую местность, я не знал ни слова по-латышски, из-за чего мне в дальнейшем пришлось преодолеть немало трудностей.
Сословия были строго отделены друг от друга, и даже поминальный колокольный звон в церкви напоминал об этом. Колокола церкви Святой Троицы звонили по умершим дворянам с 12 часов дня, а по остальным смертным, уже в другое время.
Церковь Св.Троицы (1916?)
Таким же образом существовало негласное правило, по которому в театре дворяне всегда занимали первый ярус. Позднее, когда эта традиция уже не соблюдалась строго, в первом ярусе время от времени можно было увидеть богатого купца, но только не еврея. И когда, наконец, некий еврей, а именно банкир Штерн, набрался мужества и вместе со своей женой занял места в первом ярусе, внимание зала было обращено не на сцену, а лишь на этот из ряда вон выходящий сценарий. А злой куплет в ближайшем фарсе о еврее в первом ряду был поводом для непрекращающегося смеха.
Набережная улица
Благодаря своему привилегированному положению, дворяне оказывали большое влияние на общество и экономику Митавы. Самые красивые дома в городе принадлежали дворянам. Например, на улице Баха (прим. - не улица Баха, а Bachstraße - Набережная улица), на берегу реки Дриксы, где находились резиденция герцога (?? прим. - это он Митавский дворец имел в виду?!) и дворянское собрание (прим. - может я и ошибаюсь, но Ritterhaus (Рыцарский дом) на Бахштрассе - это НЕ Дворянское собрание. Дворянское собрание - это Adelklub на Катерининской), также располагались дома дворян, которые следовали один за другим. Считается, что дворец, принадлежащий графу Медем-Элли, был возведен по плану Растрелли (прим. - может у кого и считается, но архитектор Северин Йенсен), который построил замок в Митаве.
Рыночная площадь в "Новый Йоанни". 1891 год.
В то время около 100 дворянских семей жили в Митаве. Именно они задавали общий тон в городе, а все остальные им подражали. Два раза в год поместные дворяне собирались в Митаве, на зимний сезон и летом с 12 по 15 июня на праздник Новый Йоанни [день летнего солнцестояния]. Во время праздника Митава была необычайно красивым и веселым городом. Главная улица кишела людьми; рынок кишел множеством повозок, прилавков, а также каруселей, животных, кукольных театров и других увеселений, так что было практически невозможно протиснуться через всю эту толпу. Все дороги и гостиницы были забиты, даже многие частные дома открывались для постояльцев. В это время деловая активность в городе усиливалась: производились всяческие выплаты, покупки и продажи, обновлялись и заключались новые договоренности. В частности, очень активно шла торговля лошадьми; везде на улицах и во дворах можно было увидеть торговцев, которые гарцевали на своих лошадях перед покупателями. Зимой дворяне ездили по улицам в каретах, запряженных двумя лошадьми, которыми правил извозчик, а на запятках стоял одетый в ливрею и белоснежные перчатки слуга. Кареты останавливались у домов, и пассажиры давали свои карточки слуге, который относил их в резиденции. Потом начинался сезон балов в дворянском собрании, как правило, во время сезона заключались многочисленные помолвки. Всему городу они были очень выгодны, так как это означало, что будут закупать приданое и будет работа для многих купцов. Но, помимо личной заинтересованности, людей интересовала и частная жизнь дворянских семей. Поскольку город был маленьким, все знали друг друга и находились в той или иной степени родства.
Дворянское собрание. 1892 год
Из книги 1913 года издания
На праздник летнего солнцестояния приезжие актеры из Риги, давали представления в старом деревянном здании театра рядом с рынком; теперь там музей. Именно в этом старом театре мы впервые увидели и полюбили известных актеров того времени: кленовый лист Ливии Эйхбергер, Маркворда, Баттервека и позднее Гоэбля, Анну Сухрланд и Карла Галстера. Мы с нетерпением ждали выхода в свет произведений наиболее известных поэтов и композиторов, а насколько дешево все это было! Всего лишь за 20 копеек можно было купить место на галерке. Конечно, надо было прийти заранее, чтобы занять место в первом ряду. Я приходил туда в 4 часа; в пять тридцать дверь на галерку открывалась, и мы спешили занять свои места.
Городской театр. Акварель неизвестного автора. 1859. Из собраний КПМ.
И, конечно же, не стоит забывать и про цирк шапито (прим. - прошлогодний пост про афишу очень кстати), который ставили на рынке во время праздника летнего солнцестояния. С самого раннего детства я помню Цирк Хинне с укрощенными львами. В конце представления укротитель львов засовывал свою голову в львиную пасть. Позже в каком-то городе, не помню его название, укротитель стал жертвой своего трюка - лев захлопнул пасть. Все, что я знаю о театре, я узнал именно в те годы, так как в последующие я лишь изредка мог ходить в театр. Но тогда я не пропустил ни одного из двадцати представлений, которые давали приезжие артисты. Вечер за вечером я захватывал место на галерке. И передо мной разворачивались трагедии и комедии, разыгрывались водевили и оперы. Я с волнением вспоминаю Гретхен в опере Гуно «Фауст». Красивые и волнующие мелодии звучали в моих ушах днем и ночью. А комическая опера! Я до сих пор помню лица незадачливых бандитов в исполнении Марквордта и Баттервека в комедии «Фра-Дьяволо».
Как же дешево было жить в те годы в Митаве! Конечно же, было и много бедняков, они ничего не могли купить даже по самым низким ценам. Когда моя мама зарабатывала несколько рублей, мы шли с ней на ближайший рынок, где покупали десяток яиц за пятак; за фунт масла мы платили 8 или 10 копеек, а фунт мяса стоил 2 или 3 копейки. Когда я сам начал зарабатывать какие-то деньги, мне доставляло невероятное удовольствие покупать продукты и приносить их домой. Помню, что за связку березовых дров я платил 6 рублей.
Дом Херценбергов по адресу Католю 2, 1943 год
Помимо дворянских домов на улице Баха и Дворцовой улице и нескольких каменных домов на других улицах, в Митаве были в основном деревянные одноэтажные дома, которые, наверное, никогда не красили. Я до сих пор помню, какое печальное впечатление произвели на меня эти ветхие маленькие домики, когда я, уже будучи студентом, приехал в свой родной город из нарядного Юрьева. Но в Митаве было и несколько величественных зданий. Великолепный замок с классическими и строгими формами, который Растрелли построил в 1737 году; к сожалению, в 1919 году он был сожжен армией Бермондта. На Дворцовой улице - гимназия с красивой башней, она так же была частично разрушена ужасными солдатами Бермондта, и по сей день на входе гимназии сохранилась надпись: «Мудрость и Муза». Далее, дом на Дворцовой улице, его построили еще в 1699 году, а в 1771 году Екатерина фон Бисмарк организовала там Екатерининский фонд. Одним из старейших зданий в городе является и дом Герценбергов на углу Католической и Большой улицы. Он представляет собой большую историческую ценность. В 1724 году Моритц фон Саксен, получивший титул герцога по решению ландтага, был окружен поляками в этом доме. Отряд охраны герцогини Курляндской Анны Иоанновны освободил его и доставил во дворец герцогини. Однако ему не удалось сохранить благосклонность своей спасительницы, и в 1727 году пришлось, переодевшись извозчиком, бежать от русских, окруживших его последнее укрытие на острове Усмайтенского озера (прим. - ну и бред сивой кобылы... 1) курляндский ландтаг избрал его герцогом в 1726 год, 2) какими поляками он мог быть окружен в доме, если его папа - король польский? 3) Быгыгы - Анна Иоанновна спасительница от кого? от русских войск? и last but not least 4) Томашунс пишет, что того дома, где жил Мориц вообще нет уже очень давно - на его месте в 1862 году тот самый торговец Роберт Херценберг построил новый, хотя в других источниках указано, что архитектором был Иоганн Берлитц, который в 1837 году уже умер...). Так же, стоит упомянуть еще один довольно старый скромный деревянный дом с высокой остроконечной крышей среди исторических домов Митавы; он расположен на берегу реки Дрикса неподалеку от рынка. Этот дом назывался Иерусалим. (прим. - с точностью до наоборот - дом находился у рыночной площади на Мельничной улице - недалеко от Дриксы, но уж точно НЕ на берегу. И похоже это легенда, потому что братья Нолде останавливались там в 1615 году, а стиль постройки (одноэтажный фахверк с высокой крышей) говорит, что дом не старше начала 18 века. Иерусалимом назывался трактир, который там размещался в конце 19 века, правда Томашунс называет его гостиницей). Говорят, что братья Нольде останавливались в этом доме в 1615 году. Слуги герцога выволокли их на улицу и избили. Этим поступком герцог Вильгельм навсегда обесчестил свое имя.
"Дом Нолде", он же трактир "Иерусалим", 1892 год. В начале 20 века его снесли и на его месте построили городское полицейское управление.
Это лишь часть моих воспоминаний о городе Митава, который так редко упоминается в истории и от которого осталось мало памятников. Можно еще упомянуть канал Екаба, построенный герцогом Екабом, в нем была такая грязная вода, что все нормы гигиены были нарушены, но городу приходилось довольствоваться этой водой до тех пор, пока не был построен трубопровод.
Яковлевъ-каналъ
Вернемся к моим школьным воспоминаниям. Под присмотром нескольких учителей, ученики двух старших классов иногда выезжали на экскурсии за пределы Митавы. Я побывал на двух таких экскурсиях - это были поездки в города Доблен и Рига. Проводил их Генрих Сисманн. Экскурсия в Доблен была замечательной. Нас было около тридцати учеников. Сначала мы поехали на поезде до Фридрихсхофа (прим. - Lipstu muiža в Берзской волости) потом шли пешком от вокзала до Доблена, около 9-ти верст. Когда прибыли, было уже темно, и мы сразу легли спать. Нас ждали кровати с матрасами, набитыми ароматной соломой, и сено в классной комнате. Рано утром мы быстро встали, умылись холодной водой из колодца, съели по бутерброду с маслом, выпили по стакану молока и отправились осматривать руины замка. Мы очень тщательно все осмотрели, даже забрались в подвал, потому что хотели найти подземные ходы, которые, как говорили местные, вели из замка куда-то далеко в поля. Мы позавтракали в доме Хааренса. Как голодная саранча, набросились на гостеприимно предложенную еду и съели все в мгновенье ока, так что в доме не осталось ни крошки. Пастор Бок пригласил нас в дом приходского священника на полдник, там мы пили кофе. Жена пастора основательно приготовилась к нашему приходу. Нас угощали ароматным кофе, который казалось, никогда не кончится, а еще нам предложили schmand, напиток из сметаны. И, конечно же, булочки! Мы поняли, что такое настоящее курляндское гостеприимство, и мы так много съели, что сначала даже были вынуждены отказаться принять участие в играх. Но когда с едой, наконец, было покончено, мы опять ожили и смогли бегать, играть в догонялки с девочками, которые только что приехали, а им в свою очередь очень нравилось, что мы их ловили. А потом прозвучала команда «Мальчики, приготовиться к отъезду!» Радушные хозяева проводили нас через лес Бокше, и потом мы шли пешком до станции и пели песню «Мы всегда вместе/как преданные братья/Когда смерть грозит нам/и оружием бряцает враг/Нас ждет впереди чистая и радостная встреча/Мы все стремимся к ней». Обратно в Митаву мы поехали на поезде.
Наше путешествие в Ригу под руководством Генриха Сисманна и еще нескольких учителей, тоже было увлекательным и интересным. Настоящие знатоки истории помогли нам познакомиться с местами, где происходили самые важные события нашей национальной истории. На территории замка Шлоссхоф мы видели статую Вальтера фон Плеттенберга; в доме Шварцхоптеров нам показали великолепные серебряные изделия; мы побывали в Риттерхаусе (рыцарском доме) (прим. - надо понимать, что видели они уже новое здание, где нынче сидит наш горячо любимый сейм), побывали в кафедральном соборе и Церкови Святого Петра. Было очень интересно подниматься по старым церковным ступеням, и мы совершенно не думали, что это так сложно и опасно. На самом верху открылся великолепный вид на город. Мы вели себя достаточно беспечно внутри узкого пространства и свободно ходили по неровному металлическому полу. Когда пара мальчишек слишком сильно наклонились через парапет, даже смелый Сисманн испугался и предупредил нас: «Мальчики, если вы хотите сломать свои шеи, пожалуйста, но только не в моем присутствии». О нас очень хорошо заботились. Усталые, но довольные, мы вернулись домой.
Со временем наша семья переехала. В старом доме, где мы прожили пятнадцать лет, я провел всю свою юность. Он не был уж такими унылым, каким вы его, наверное, себе представляете, читая о мальчике, жившим в такой нужде. Я мог ходить по городу более свободно, чем дети богатых родителей, которые постоянно находились под присмотром нянь и гувернанток. Как замечательно я проводил время после обеда на большом дворе пивоварни Симоновитца, возле дома Калмайеров! Двор этого дома тянулся от Большой улицы до Екатерининской улицы; позднее этот дом принадлежал Стрекеру. Кроме Симоновитцев, там можно было увидеть почти всех мальчишек. Мы играли в лошадок, но охотнее всего - в войну. Очень часто мы громко пели, когда играли: «В Мантуе преданный фермер закован в цепи/В Мантуе злобный враг повел его на смерть».
В пятницу после обеда меня приглашали в гостиную, я был там единственным из мальчишек, игравших во дворе. Дородная добрая миссис Симоновитц (прим. - миссис? так бы и сформулировал еврейский мальчик, говорящий на немецком? :)) угощала меня вкусным тортом и кофе, а ее единственная дочь Дорис, очаровательная светловолосая девочка-подросток, строила мне глазки. Но мы пережили и достаточно много грустных моментов в нашем старом доме. Как-то вечером мы пришли домой и увидели бабушку, лежащую на полу в маленькой комнате - она сломала себе кости бедра: пододвинулась на край кровати, чтобы найти что-то на печке, и упала. Потом она лежала несколько месяцев, не вставая; она практически ослепла, а когда стала понемногу ходить, уже была калекой.
Мои бабушка и мама привили мне чувство религиозности. Меня приучили молиться каждый день в соответствии с еврейской традицией, а это занимает достаточно много времени, - более получаса утром. По вечерам в пятницу они накрывали стол, зажигали лампы, и я пел приветственную песню шаббата «Леха доди - Выйди, друг мой, навстречу невесте; мы встретим Субботу».
Вечера ритуальных трапез (седер) торжественно переходили к Песах (Пасха). После смерти дедушки проведение седера стало моей обязанностью, несмотря на то, что мне было всего лишь девять лет. Мы добросовестно исполняли все ритуалы, я пел пасхальные песни, и в конце мы оставляли дверь на чердак открытой, приглашая Мессию прийти, говоря: «Борух хаба - благословен кто приходит во имя Господа». Мне всегда казалось очень странным, что никто не появлялся из темноты. Сказав традиционные пожелания «Ишана хабао в Иерусалиме - до следующего года в Иерусалиме», я закрывал молитвенную книгу и ложился спать.
Я дружил с детьми нашего соседа булочника Хопкера. Старший сын, Карл, часто забирался по крыше своего дома и залезал через окно третьего этажа к нам. Я с ним занимался; его сестра, Марта - подросток с прекрасными голубыми глазами и волшебными золотистыми косичками, часто упрашивала меня сделать ее домашнее задание. Когда я поздно приходил домой уставший после своих занятий, она уже сидела и ждала меня. Ей стало еще удобнее приходить, когда мы переехали в дом ее отца. Ни дня не проходило, чтобы мы не были вместе. Я всегда торопился домой, с нетерпением ожидая встречи, и был счастлив видеть ее там, хоть и не говорил ей об этом, а подчас даже и грубил. Но она не позволяла моей мальчишеской грубости отпугнуть себя; она очень хорошо понимала, что очень мне нравится. Мы жили в доме Хопкеров до конца моего обучения. Хостел, так мы в Митаве называли Хофхаус, был расположен в дальнем углу большого двора, за которым находился еще один двор, где содержали кур и хранили дрова. У нас были две просторные комнаты на первом этаже и очень тесная маленькая комнатка наверху; она не отапливалась, и в ней было очень холодно зимой. Вот там-то я и спал. Через окно это маленькой комнаты девочки, - Марта Хопкер и её подружки Алиса и Анжелика Е, Мэри Л. Анна С. и другие, - забирались к нам в дом, чтобы повеселиться. Хотя они мешали мне заниматься, я вовсе не был против их визитов.
Шли годы. Одиссея сменил Ксенофонт, за Горацием последовал Цицерон, и Тит Ливий занял место Цезаря. Я наслаждался гармоничными строфами Гомера, выучил целые куски Одиссеи и Илиады наизусть и заучил оду Горация: Odi profanum vulgus et arceo / Favete linuis, carmina no prius / Andita, musarum sacerdos/ Virginibus, puerisque canto.
Все свое свободное время я посвящал репетиторству. Самые лучшие семьи города доверяли мне образование своих детей. У меня были ученики из всех слоев общества: немцы, евреи и латыши. Когда я учился в старших классах, у меня уже были ученики, которые ходили в пятый и шестой классы гимназии.
Прима, - так в то время назывался последний год в школе. Некоторые из моих учеников позднее стали докторами и моими коллегами, некоторые до сих пор живут в этой стране, другие в России и Америке. Пара моих первых учеников-латышей стали заметными фигурами в политической жизни Латвии. Что касается евреев, которые жили в городе в то время, я был знаком с семьей Роберта Герценберга, с семьями Рабби Пучера и доктора Хуго Бехра, и в каждой из этих семей были мои ученики. По воле судьбы, из двух предложений давать частные уроки летом 1872 года, я выбрал Герценбергов, хотя с финансовой точки зрения это было менее выгодно, чем работа у барона Бехра, которую мне предложил Инспектор Данненберг. Работа в качестве частного учителя в Бенене, скорее всего, оказала бы огромное влияние на мою жизнь, может быть, все сложилось бы иначе. К счастью это было или несчастью - кто теперь знает? Лето 1872 года определило всю мою дальнейшую жизнь, так как именно тогда я познакомился с моей будущей женой. Она была старшей дочерью Герценберга, тогда ей было всего тринадцать лет. Я был знаком с семьей Герценбергов, когда мне было семь или восемь лет; я часто бегал к ним и играл с двумя маленькими девочками Розой и Фанни. Но они заразились скарлатиной и умерли практически в течение нескольких дней; с тех пор мои визиты в дом Герценбергов прекратились. А теперь наши отношения были восстановлены заново, и с того момента мы были связаны на всю оставшуюся жизнь.
Наконец-то я стал первым среди одноклассников. Это было очень почетно в Митаве в то время. Я был вхож в самые лучшие дома нашего города, у меня было много частных уроков, и я скопил небольшую сумму денег на колледж. (прим. - плАчу...) В борьбе за лидерство в классе мне пришлось сразиться с Теодором Ульманом, который позднее работал учителем в школе Лиепая, но сейчас его уже нет с нами. Тогда же ни он, ни я не знали, как использовать рапиру. Нас обманом заманили на эту дуэль. Моим учителем фехтования был Костя Купфер, позднее он стал членом городского совета в Митаве. В доме его родителей на Большой улице у него была комната с отдельным выходом, там же он учил меня играть на барабанах, и там же состоялась дуэль. Моим секундантом был Костя Купфер, а со стороны противника таковым был Теодор Кисерлинг; моими тренерами были Оттомар Гроссе и Вильгельм Крузе, друг Ульмана; судьей - Александр Гроттус. На головах у нас были шлемы, а на груди повязаны широкие шелковые ленты - больше никакой защиты не было. Ни один из нас не умел толком фехтовать, только у Ульмана было некое преимущество в силу его большего веса. И все равно мне удалось его задеть, но и мне досталось, я получил порез на груди; из него шла кровь. Наша честь была спасена; мы помирились, а потом нас подштопали.
Приближались выпускные экзамены. Нам посчастливилось: окончание учебы в июне 1875 года совпало со столетним юбилеем прославленной Митавской гимназии, как ее тогда называли, и нам, счастливым выпускниками, предстояло взять на себя большую ответственность. Летом 1875 года Митава была в центре внимания всех прибалтийских провинций. Учитывая, что лишь немногие соглашались брать на себя инициативу, это просто чудо, что так много удалось сделать за столь короткое время.
Три учителя старших классов, Генрих Сисманн, Карл Данненберг и Генрих Дидерихс собрали вокруг себя группу людей, благодаря которым Митава стала местом паломничества в июне 1875 года. Благодаря Генриху Сисманну была открыта Выставка торговли и промышленного производства, которая не только имела огромный успех, но и принесла прибыль. Карл Данненберг работал над обращением к публике на церемонии вручения дипломов в гимназии 17 июня 1875: «Об Истории и Статистике Митавской Гимназии»; Генрих Дидерихс возглавлял подготовку к празднованию юбилея. Во время юбилея планировалось представление греческой трагедии «Антигона» на языке оригинала, в греческих костюмах в специально построенном греческом театре в саду гимназии. За много месяцев до события Дидерихс начал проводить репетиции. Он распределил роли следующим образом: Креон - Уго Данненберг; Антигона - Лео Гоерц; Хаймон - Константин Купфер; Исмена - Иосиф Корзиковский; Тиресий - Александр Гроттус, которого заменил потом Теодор Слевойгт; Ангелом был я; Полиний - Вильгельм Друзь; дирижер хора - Оттомар Гросс; хор - двенадцать старшеклассников; безмолвные роли (дворецкие) - два мальчика Руста.
Во время бесчисленных репетиций Дидерихс заставлял нас заучивать роли так, чтобы мы их помнили даже во сне. Тем временем, уже почти наступила Пасха (1875) и вдруг оказалось, что никто не подал заявку на получение золотой медали «Гроскеш приза» за эссе на латинском языке. Тогда инспектор Данненберг потребовал от лица всего учительского совета, чтобы я написал это эссе. Вручение приза одному из учеников гимназии должно было добавить величия празднику. Но об этом вспомнили слишком поздно, оставалось всего лишь несколько недель до начала выпускных экзаменов. Нужно было еще потратить много времени на подготовку к экзаменам; кроме того, репетиции "Антигоны" занимали каждую свободную минуту. К моему глубочайшему сожалению, мне не удалось написать это эссе. Медаль так никому и не досталась. Начались экзамены. Я был хорошо готов по всем предметам, за исключением математики; особенно хорошо мне давались немецкий и история. Мои ответы по истории, по-видимому, произвели очень благоприятное впечатление на экзаменаторов. Лео Гоерц, Гроттус и я сдали экзамен на отлично; Гоерц даже получил право на 14-ый класс.
16 июня после блестяще проведенной днем раньше генеральной репетиции состоялось представление «Антигоны». Оно не обошлось без происшествий. В саду гимназии по чертежу Дидериха была построена сцена, максимально похожая на древнегреческую. Высоко наверху располагалась площадка для действующих лиц, внизу - место для хора, от которого через оставшуюся часть сада тянулись настилы для зрителей. Дидерихс ни в коем случае не соглашался сделать места для зрителей крытыми, так как, по его мнению, должен был быть сохранен греческий дух представлений под открытым небом. Представление чуть было не сорвалось, поскольку начал собираться дождь, и многие уже пораскрывали свои зонтики, но на этот раз управитель дождей - Юпитер, оказался снисходительным.
На оба представления явились лишь приглашенные. Несмотря на повышенный интерес к происходящему, билеты на спектакль не продавались, хотя это могло бы сослужить неплохую службу в плане благотворительности. Обладатели билетов выглядели в глазах остальных счастливчиками, которым можно только позавидовать. Мы, абитуриенты, получили для раздачи нашим близким на каждый спектакль по два билета. Моя мамочка была на обоих представлениях. Второй билет я предоставил в распоряжение семьи Герценбергов. За день до постановки внезапно умер старый барон Гроттус - отец исполнителя роли Тиресия. Теперь эту роль играл Слевойгт, однако в инсценировку должны были быть внесены изменения. Теперь мальчик не вел слепого Тиресия за руку; Тиресий сам должен был опираться на плечо идущего спереди от него отрока (Отто Кайзерлинг), с тем, чтобы иметь возможность читать написанный на его спине текст своей роли, Слевойгт, не знавший ни одной строчки своей роли наизусть, справился со своей задачей очень ловко. Конечно, воздействие этого образа на зрителей было бы сильнее, если бы слепой провидец обращал бы взор своих невидящих глаз наверх, в пустоту, а не держал бы глаза опущенными, косясь на листочек с ролью. При смене позиций на сцене листочек упал на пол, но публика этого явно не заметила. Другое происшествие состояло в том, что Крузе вдруг замолк, так как не мог вспомнить слова своей роли. К счастью, глава хора дал знак петь, и таким образом несчастье было предотвращено. Не все ладилось и в сцене диалога Креона и Антигоны, но Антигона спасла ситуацию.
Всех этих происшествий можно было бы легко избежать, если бы Дидерихс не налетел на меня подобно громовержцу и не выгнал из расселины за дощатой перегородкой, которую я использовал как суфлерскую будку. К счастью, публика и не догадывалась обо всех этих вещах. С благоговейным трепетом зрители вслушивались в звуки мендельсоновской увертюры к «Антигоне» и в благозвучие древнего языка. Постановка произвела на собравшихся (как издалека, так и из города) зрителей оглушительное впечатление, а ее участники вспоминали годы спустя обо всем с большим воодушевлением. Это представление действительно стало культурным событием.
“Kadmon paroika kai demon Amfionos
Ouk est hopoion stant an antroon bion
Out ainesaimen oute mempsaimen pete.
Tyche gar ortoi kai tyche katarrepei
Ton entychounta kai ton dystychount ai
Kai mantis oudeis ton katestoton brotois”
Так звучали первые строки из моей роли, в которых в форме диалога с хором и Эвридикой описывались ужасные события у могилы Полиния и повествовали о смерти Антигоны и Хаймона.
После окончания представления в саду Ширкенгофа (прим. - не Ширкенгофа, а Ширкенхёфера - он же сад Паули, примерно там, где сейчас парк Райниса) состоялся банкет, на который абитуриенты приглашены не были. Когда удивленные этим фактом гости выразили желание видеть там исполнителей недавнего спектакля, было уже поздно разыскивать нас по городу. На следующее утро, когда мы собрались в актовом зале для торжественной церемонии, ко мне подошел учитель греческого языка и обрадовал своим благожелательным отзывом и благодарностью за мою игру. Что касается Дидерихса, то даже его молчание считалось одобрением.
Ну вот, гимназия, порог которой я переступил семь с половиной лет тому назад, исполненный ожиданий, закончена. В приподнятом настроении, с радостью глядя в лицо будущему, я шел по улицам нашего маленького города, который до сих пор был равнозначен для меня миру.
Какой профессии должен я посвятить свою жизнь? Моя конфессия делала выбор ограниченным. С большой охотой я бы поступил на семинар русской филологии в Лейпциге, но, будучи евреем, я не мог на это рассчитывать. Юриспруденция меня не занимала, и я выбрал медицину. Позднее оказалось, что невыполнимость моего тогдашнего заветного желания стала настоящим благословением. Однако прежде всего, я последовал дружескому приглашению своего товарища Эжена Якоби и провел в доме его родителей несколько чудесных недель у моря.
Осенью мои планы были поколеблены тем, что директор Фогель порекомендовал меня на место домашнего учителя у командира корпуса в Брест-Литовске генерала Ульриха. Однако мои переговоры с женой генерала, племянницей баронессы Дершау с Озерной улицы, не принесли никаких результатов, поскольку я не хотел себя связывать на длительное время.
-----------------------------------
На этом подробно описанный "митавский" период жизни Бренсона закончился, поэтому окончание мемуаров приводить не буду. Митава тоже поминается (так как доктор тут практиковал), но ничего исторически и краеведчески "ценного" не вычитал. Кто хочет добить - вот источник.