***
- Тина, Тина! Наша калитка сломалась! Парк исчез! Ты меня слышишь? Тина! - встревоженный и чуть дрожащий, как это бывает в старости, голос разносится по квартире. Его обладательница стоит в прихожей возле распахнутой настежь двери, тяжело дышит и опирается на палку. На ней пальто и шляпка, покрытые капельками дождя.
- Ох, Маша, зачем ты снова кричишь? Я все прекрасно слышу. - раздается в ответ твердый голос из глубины квартиры. - Что там у тебя сломалось? - и вторая старушка появляется в прихожей. Она кажется чуть старше, но в целом очень похожа на первую, что и неудивительно, ведь они сестры. Вот уже много лет они живут вместе в небольшой квартире в самом центре Васильевского острова.
- Калитка, калитка сломалась! - выдыхает первая, не обращая внимания на некоторое отсутствие логики в словах сестры. Ведь если слышишь, не станешь переспрашивать, правда? Но сейчас ей не до того, чтобы придираться к словам, как она охотно сделала бы в любой другой ситуации. Она продолжает, все так же взволнованно и расстроенно: - Я не смогла попасть в наш парк. Зашла в аптеку за лекарством, а потом, дай, думаю, пройдусь немного, прогуляюсь. Свернула в калитку. А там вместо парка обычный двор! Бледно-желтые стены, осыпается штукатурка.. Три чахлых деревца посередине на клочке газона.. Машины стоят. Я не поверила глазам! Вышла, постояла немножко, зашла обратно. Все то же самое, а парка нет как нет!
Она смотрит на сестру, вопросительно подняв брови, как будто надеется, что та сейчас что-нибудь придумает, и все снова станет хорошо.Но вместо этого сестра как будто съеживается, становясь меньше ростом, и только спрашивает с подозрением:
- А ты не перепутала ли калитки?
- Ну конечно, нет! - возмущенно парирует младшая. - Я еще не выжила из ума! Говорю тебе, нашего парка больше нет.
Эти последние слова словно повисают в воздухе, не желая исчезать. Сестры смотрят друг на друга, их обычно живые и насмешливые глаза лишились всякого выражения. Морщинки-лучики возле глаз пропали, зато углубились горькие складки возле рта.
Старшая произносит еле слышно:
- Да... Но что уж... Этого следовало ожидать...
- Следовало ожидать? Да почему это вдруг? - недоуменно вскрикивает младшая.
- Ты такая наивная, Маша, ей богу. Ну подумай сама. Огромный парк в центре Васильевского острова? Парк, которого нет на карте? С трехсотлетними деревьями? С тучей птиц?
- С ручными ежиками... и прохожими, которые всегда тебе улыбались.. - медленно говорит младшая, и недоумение на ее лице сменяется пониманием.
- С газовыми фонарями, - продолжает старшая, и голос ее сух и горек, как косточка абрикоса. - И все это в центре Питера в двадцать первом веке. Нет, дорогая моя... Это было чудо... И чудо закончилось.
- Мало того, - добавляет она, чуть подумав, и голос ее становится еще суше, если только это возможно: - Подозреваю, что наш вид из кухонного окна тоже.. изменился.
Младшая ахает и, не разуваясь, не снимая плащ, идет в кухню. Старшая следует за ней. Они подходят к окну и смотрят вниз.
Внизу - обычная заасфальтированная улица, стоят припаркованные машины, немногочисленные прохожие под темными зонтами бегут по своим делам.
- А я забыла, как эта улица когда-то выглядела, - шепотом говорит младшая. - Честно сказать, вариант с мощеной мостовой, газовыми фонарями и кадками с цветами и кустами мне нравился куда больше.
Старшая молчит и только вздыхает.
Они отходят от окна и тяжело опускаются на стулья возле обеденного стола. В кухне воцаряется тишина, нарушаемая лишь тиканьем стенных часов да легким шумом, доносящимся из приоткрытого окна. Минута бежит за минутой, постепенно темнеет, но никто не делает движения, чтобы включить свет.
Наконец младшая сестра встает со стула, уходит в прихожую и возвращается без плаща и шляпки, в домашних туфлях. Включает свет. Начинает греметь посудой возле плиты.
- Хочешь чаю? - спрашивает она и вдруг, не дожидаясь ответа, выпаливает: - Знаешь, я думаю, мы сами во всем виноваты!
- В чем мы виноваты? - недоуменно спрашивает старшая.
- В том, что парк исчез. Что улица исчезла.
- Да почему же? - возражает старшая. - Мы же ничего не сделали!
- Вот именно! Вот именно! - вскрикивает младшая. - Именно: ни-че-го! Мы абсолютно, ничегошеньки не сделали!
- Я тебя не понимаю, Мария, - строго говорит старшая сестра. - Что, по-твоему, мы должны были сделать?
- Я не знаю! - кричит младшая и рассыпает заварку. - Но ты сама сказала, это было чудо. Чем мы его заслужили? Ничем! Что мы сделали, чтобы его не потерять? Ничего!
- Ах вот ты о чем... - тихо говорит старшая. - Но дорогая.. чудеса не в нашей власти. Господь Бог дал нам это.. Господь Бог забрал, когда посчитал нужным.
- О, какая прекрасная отговорка! - кричит младшая и с раздражением шваркает чайник с водой на зажженную плиту. - Перестань приплетать всюду Бога! Это, это.. просто жалкая попытка избежать ответственности, вот что это такое! А ведь ты сама всегда говоришь, нужно быть благодарным, за то что тебе дается!
- Но мы были благодарны! Ты говоришь глупости! Мы были благодарны!
- Значит, этого было недостаточно!
Сестры негодующе смотрят друг на друга, тяжело дыша, потом опускают глаза и долго молчат, слушая, как шумит закипающий чайник. Потом младшая тихо говорит:
- Я только хочу сказать, что мы должны были что-то сделать. Что-то хорошее. Что-то... волшебное. Такое же волшебное, каким волшебным был наш парк для нас. А мы... мы нарушили равновесие. Понимаешь? И теперь все исчезло.
Она наливает кипяток в заварочный чайник, закрывает его крышечкой и сверху маленьким круглым полотенцем. Тяжело опирается на стол.
- Что ты имеешь в виду под равновесием? - неуверенно спрашивает старшая.
Младшая на секунду задумывается, а потом говорит:
- Да вот же, смотри. - Она снова берет чайник и медленно наливает воду в пустую чашку. Чашка постепенно наполняется до краев, а затем вода начинает переливаться через край, и только тогда старая дама поднимает носик чайника вверх. - Видишь? Эта вода, как наш чудесный парк. А мы, как эта чашка. Если бы мы сделали что-то, чтобы вода не перелилась через край... Понимаешь? Поделились этой водой... То есть, волшебством... Впрочем, может и тогда бы все пропало. - скучным голосом заканчивает она.
- А ведь ты права, - говорит старшая после минутного молчания, и в уголках ее глаз снова появляются лучики-морщинки. - Быть благодарным - это не просто чувствовать благодарность. Это делать что-то в ответ.
- Все равно... Слишком поздно... - голос младшей так тих, что похож на шепот.
- Нет, - твердо говорит старшая. - Никогда не поздно. - в ее голосе столько уверенности, что младшая поднимает голову и смотрит на нее расширившимися в удивлении глазами. Старшая ласково улыбается ей, легко поднимается со стула и начинает вытирать разлившуюся воду. В четыре руки они быстро устраняют беспорядок, наливают чай и снова усаживаются за стол. Младшая вопросительно смотрит на старшую, но та, прежде чем заговорить, делает несколько глотков горячего чая и о чем-то думает.
- Значит, ты думаешь, мы должны сделать что-то волшебное? - уточняет она спустя пару минут.
- Волшебное, - подтверждает младшая, неуверенно улыбаясь уголками губ. - И немножко сумасшедшее. То, чего мы бы никогда не сделали в трезвом уме.
- Что ж, давай подумаем. Что волшебного можем сделать мы, две старухи? Можем, например, напечь булочек и раздать их прохожим. Но это не слишком-то волшебное, да и не сумасшедшее совсем, да?
Младшая сестра мелодично смеется:
- Ну почему же, вполне сумасшедшее, обычно-то мы все твои чудесные булочки съедаем сами.
Теперь смеются обе.
- Мы можем пойти танцевать вальс! На ту площадь, помнишь, где играют уличные музыканты? - оживленно предлагает младшая.
- Да, вот уж действительно сумасшедшее дело, танцевать в нашем возрасте! - Старшая в притворном ужасе прикрывает глаза, хотя и видно, что идея ей нравится. - Ты еще предложи покататься на велосипедах!
- А что, прекрасная мысль! - младшая и не думает обращать внимание на иронию и деловито добавляет. - Велосипеды возьмем напрокат. Или одолжим у внуков. Ты хоть еще не забыла, как ездить на велосипеде? - подначивает она старшую.
Обе снова смеются. Отпивают чай, грея ладони о горячие кружки. Потом старшая спрашивает:
Мы ведь действительно собираемся все это сделать? - Тон ее очень серьезен. - Я спрашиваю, потому что... ты знаешь, я очень ясно вижу развилку, на которой мы с тобой оказались. Остаться никому не нужными старыми кошелками, доживающими свой век... или наделать кучу мелких прекрасных глупостей.
- У меня сейчас появилось такое странное чувство.. скорее даже, уверенность... что эти глупости очень хотят осуществиться, - задумчиво говорит младшая. - И кто мы такие, чтобы с этим спорить?
- Что ж, значит, решено. Начнем с булочек, а закончим... впрочем, заканчивать не обязательно. - подытоживает старшая сестра.
Младшая решительно кивает. Поднимается из-за стола, подходит к маленькому столику, на котором стоит виниловый проигрыватель. Ставит пластинку. Кухню заполняет сперва легкий шорох, а затем уютные звуки старого французского шансона. Сестры допивают чай, обсуждая булочки и велосипеды, вальс и прогулки по крышам, «ведь это так по-питерски, а мы с тобой еще ни разу этого не делали», и не замечают, как меняется вид из кухонного окна. Как исчезают асфальт и машины, как появляются всюду горшки и вазоны с цветами, а изящные кованые фонари словно вырастают из булыжников мостовой.
Старушки смеются, и из их окна струится теплый золотистый свет.
- Ох, Маша, зачем ты снова кричишь? Я все прекрасно слышу. - раздается в ответ твердый голос из глубины квартиры. - Что там у тебя сломалось? - и вторая старушка появляется в прихожей. Она кажется чуть старше, но в целом очень похожа на первую, что и неудивительно, ведь они сестры. Вот уже много лет они живут вместе в небольшой квартире в самом центре Васильевского острова.
- Калитка, калитка сломалась! - выдыхает первая, не обращая внимания на некоторое отсутствие логики в словах сестры. Ведь если слышишь, не станешь переспрашивать, правда? Но сейчас ей не до того, чтобы придираться к словам, как она охотно сделала бы в любой другой ситуации. Она продолжает, все так же взволнованно и расстроенно: - Я не смогла попасть в наш парк. Зашла в аптеку за лекарством, а потом, дай, думаю, пройдусь немного, прогуляюсь. Свернула в калитку. А там вместо парка обычный двор! Бледно-желтые стены, осыпается штукатурка.. Три чахлых деревца посередине на клочке газона.. Машины стоят. Я не поверила глазам! Вышла, постояла немножко, зашла обратно. Все то же самое, а парка нет как нет!
Она смотрит на сестру, вопросительно подняв брови, как будто надеется, что та сейчас что-нибудь придумает, и все снова станет хорошо.Но вместо этого сестра как будто съеживается, становясь меньше ростом, и только спрашивает с подозрением:
- А ты не перепутала ли калитки?
- Ну конечно, нет! - возмущенно парирует младшая. - Я еще не выжила из ума! Говорю тебе, нашего парка больше нет.
Эти последние слова словно повисают в воздухе, не желая исчезать. Сестры смотрят друг на друга, их обычно живые и насмешливые глаза лишились всякого выражения. Морщинки-лучики возле глаз пропали, зато углубились горькие складки возле рта.
Старшая произносит еле слышно:
- Да... Но что уж... Этого следовало ожидать...
- Следовало ожидать? Да почему это вдруг? - недоуменно вскрикивает младшая.
- Ты такая наивная, Маша, ей богу. Ну подумай сама. Огромный парк в центре Васильевского острова? Парк, которого нет на карте? С трехсотлетними деревьями? С тучей птиц?
- С ручными ежиками... и прохожими, которые всегда тебе улыбались.. - медленно говорит младшая, и недоумение на ее лице сменяется пониманием.
- С газовыми фонарями, - продолжает старшая, и голос ее сух и горек, как косточка абрикоса. - И все это в центре Питера в двадцать первом веке. Нет, дорогая моя... Это было чудо... И чудо закончилось.
- Мало того, - добавляет она, чуть подумав, и голос ее становится еще суше, если только это возможно: - Подозреваю, что наш вид из кухонного окна тоже.. изменился.
Младшая ахает и, не разуваясь, не снимая плащ, идет в кухню. Старшая следует за ней. Они подходят к окну и смотрят вниз.
Внизу - обычная заасфальтированная улица, стоят припаркованные машины, немногочисленные прохожие под темными зонтами бегут по своим делам.
- А я забыла, как эта улица когда-то выглядела, - шепотом говорит младшая. - Честно сказать, вариант с мощеной мостовой, газовыми фонарями и кадками с цветами и кустами мне нравился куда больше.
Старшая молчит и только вздыхает.
Они отходят от окна и тяжело опускаются на стулья возле обеденного стола. В кухне воцаряется тишина, нарушаемая лишь тиканьем стенных часов да легким шумом, доносящимся из приоткрытого окна. Минута бежит за минутой, постепенно темнеет, но никто не делает движения, чтобы включить свет.
Наконец младшая сестра встает со стула, уходит в прихожую и возвращается без плаща и шляпки, в домашних туфлях. Включает свет. Начинает греметь посудой возле плиты.
- Хочешь чаю? - спрашивает она и вдруг, не дожидаясь ответа, выпаливает: - Знаешь, я думаю, мы сами во всем виноваты!
- В чем мы виноваты? - недоуменно спрашивает старшая.
- В том, что парк исчез. Что улица исчезла.
- Да почему же? - возражает старшая. - Мы же ничего не сделали!
- Вот именно! Вот именно! - вскрикивает младшая. - Именно: ни-че-го! Мы абсолютно, ничегошеньки не сделали!
- Я тебя не понимаю, Мария, - строго говорит старшая сестра. - Что, по-твоему, мы должны были сделать?
- Я не знаю! - кричит младшая и рассыпает заварку. - Но ты сама сказала, это было чудо. Чем мы его заслужили? Ничем! Что мы сделали, чтобы его не потерять? Ничего!
- Ах вот ты о чем... - тихо говорит старшая. - Но дорогая.. чудеса не в нашей власти. Господь Бог дал нам это.. Господь Бог забрал, когда посчитал нужным.
- О, какая прекрасная отговорка! - кричит младшая и с раздражением шваркает чайник с водой на зажженную плиту. - Перестань приплетать всюду Бога! Это, это.. просто жалкая попытка избежать ответственности, вот что это такое! А ведь ты сама всегда говоришь, нужно быть благодарным, за то что тебе дается!
- Но мы были благодарны! Ты говоришь глупости! Мы были благодарны!
- Значит, этого было недостаточно!
Сестры негодующе смотрят друг на друга, тяжело дыша, потом опускают глаза и долго молчат, слушая, как шумит закипающий чайник. Потом младшая тихо говорит:
- Я только хочу сказать, что мы должны были что-то сделать. Что-то хорошее. Что-то... волшебное. Такое же волшебное, каким волшебным был наш парк для нас. А мы... мы нарушили равновесие. Понимаешь? И теперь все исчезло.
Она наливает кипяток в заварочный чайник, закрывает его крышечкой и сверху маленьким круглым полотенцем. Тяжело опирается на стол.
- Что ты имеешь в виду под равновесием? - неуверенно спрашивает старшая.
Младшая на секунду задумывается, а потом говорит:
- Да вот же, смотри. - Она снова берет чайник и медленно наливает воду в пустую чашку. Чашка постепенно наполняется до краев, а затем вода начинает переливаться через край, и только тогда старая дама поднимает носик чайника вверх. - Видишь? Эта вода, как наш чудесный парк. А мы, как эта чашка. Если бы мы сделали что-то, чтобы вода не перелилась через край... Понимаешь? Поделились этой водой... То есть, волшебством... Впрочем, может и тогда бы все пропало. - скучным голосом заканчивает она.
- А ведь ты права, - говорит старшая после минутного молчания, и в уголках ее глаз снова появляются лучики-морщинки. - Быть благодарным - это не просто чувствовать благодарность. Это делать что-то в ответ.
- Все равно... Слишком поздно... - голос младшей так тих, что похож на шепот.
- Нет, - твердо говорит старшая. - Никогда не поздно. - в ее голосе столько уверенности, что младшая поднимает голову и смотрит на нее расширившимися в удивлении глазами. Старшая ласково улыбается ей, легко поднимается со стула и начинает вытирать разлившуюся воду. В четыре руки они быстро устраняют беспорядок, наливают чай и снова усаживаются за стол. Младшая вопросительно смотрит на старшую, но та, прежде чем заговорить, делает несколько глотков горячего чая и о чем-то думает.
- Значит, ты думаешь, мы должны сделать что-то волшебное? - уточняет она спустя пару минут.
- Волшебное, - подтверждает младшая, неуверенно улыбаясь уголками губ. - И немножко сумасшедшее. То, чего мы бы никогда не сделали в трезвом уме.
- Что ж, давай подумаем. Что волшебного можем сделать мы, две старухи? Можем, например, напечь булочек и раздать их прохожим. Но это не слишком-то волшебное, да и не сумасшедшее совсем, да?
Младшая сестра мелодично смеется:
- Ну почему же, вполне сумасшедшее, обычно-то мы все твои чудесные булочки съедаем сами.
Теперь смеются обе.
- Мы можем пойти танцевать вальс! На ту площадь, помнишь, где играют уличные музыканты? - оживленно предлагает младшая.
- Да, вот уж действительно сумасшедшее дело, танцевать в нашем возрасте! - Старшая в притворном ужасе прикрывает глаза, хотя и видно, что идея ей нравится. - Ты еще предложи покататься на велосипедах!
- А что, прекрасная мысль! - младшая и не думает обращать внимание на иронию и деловито добавляет. - Велосипеды возьмем напрокат. Или одолжим у внуков. Ты хоть еще не забыла, как ездить на велосипеде? - подначивает она старшую.
Обе снова смеются. Отпивают чай, грея ладони о горячие кружки. Потом старшая спрашивает:
Мы ведь действительно собираемся все это сделать? - Тон ее очень серьезен. - Я спрашиваю, потому что... ты знаешь, я очень ясно вижу развилку, на которой мы с тобой оказались. Остаться никому не нужными старыми кошелками, доживающими свой век... или наделать кучу мелких прекрасных глупостей.
- У меня сейчас появилось такое странное чувство.. скорее даже, уверенность... что эти глупости очень хотят осуществиться, - задумчиво говорит младшая. - И кто мы такие, чтобы с этим спорить?
- Что ж, значит, решено. Начнем с булочек, а закончим... впрочем, заканчивать не обязательно. - подытоживает старшая сестра.
Младшая решительно кивает. Поднимается из-за стола, подходит к маленькому столику, на котором стоит виниловый проигрыватель. Ставит пластинку. Кухню заполняет сперва легкий шорох, а затем уютные звуки старого французского шансона. Сестры допивают чай, обсуждая булочки и велосипеды, вальс и прогулки по крышам, «ведь это так по-питерски, а мы с тобой еще ни разу этого не делали», и не замечают, как меняется вид из кухонного окна. Как исчезают асфальт и машины, как появляются всюду горшки и вазоны с цветами, а изящные кованые фонари словно вырастают из булыжников мостовой.
Старушки смеются, и из их окна струится теплый золотистый свет.