Юрко Прохасько. Зимние Тринитары
Но самым надежным знаком, что наше Рождество приближается, было мое внезапное желание - а не просто согласие - сходить ранним январским днем с мамой на Тринитары. Сейчас почти никто уже не знает этого названия . Когда-то тринитарии выкупали пленных христиан на невольничьих рынках Востока. Теперь на Тринитарах местные жители покупали свезенную на базар снедь.
Чтобы попасть на Тринитары, требовалась трансценденция через всю центральную часть нашего нецентрального города: от дальних некогда оборонительных линий нынешней главной улицы, где мы жили, сквозь скрытую систему редутов и все незримые чащи софистической фортификации семнадцатого столетия. Через конфигурации разбитых в девятнадцатом столетии скверов, мимо безукоризненно прочерченных классических цветников, мимо бывших муниципальных заведений, краевых учреждений и национальных институций, мимо романтического национального пророка, сквозь ближние подступы и конфессиональные констелляции добраться наконец к принадлежащей началу Нового времени и оттого уже архаичной площади Рынок с новаторской Ратушей, которая делала еще более выразительной шелковистую старобытность модерна.
Город был насквозь просветлен этим белым январским солнцем, сквозь все окна всех без исключения домов читалась структура жилья и фактура всех без исключения обстоятельств обстановки и подробностей повседневности. Это был день не пряток и припрятываний, а проникновений и прозрений.
Слегка затертая текстура и весь изначальный замысел города высвечивались в такие дни с первозданной выразительностью. Завершенное уютное сооружение внутри стеклянного шара со всегда одним и тем же количеством снега, который можно встряхнуть или утихомирить когда захочешь. Компактная старомодная пластинка с тесно проторенными годовыми кольцами, которая - пошедшая волнами, выщербленная, изрисованная - и дальше недвижно вертится на наконечнике ратуши.
Свернувшаяся вокруг круглого центрального павильона улитка старого рынка была ожидаемым средоточием живой жизни на фоне астенической уязвимости упраздненного монастыря. Несколько кругов дебелых деревянных прилавков были наполнены таким теплом среди ледяной стужи хрустального дня, что рядом с ними можно было согреть сердце, но не руки. Снег в подземных переходах, скользко утоптанный, словно из грязного стекла, припорошенный ненароком просыпанной пшеницей. Черно и густо под белыми плахтами снега стояли укутанные в толстые платки женщины. Из мужчин был, кажется, только мясник в павильоне. Они, что торговали в этих навесах, все вместе сложили бы атлас окрестных диалектов, составили бы весь репертуар характеров и галерею возрастов и типов: с лицами, которые не хотелось забывать, о которых не хотелось думать. Сдержанные и скромные, но сознающие свою роль распорядительниц аскетичными богатствами настоящей зимы, у которых - этих богатств - одно назначение: продержаться всю зиму, дав возможность продержаться кому-то еще.
Вот косы медных луковиц, сухие белые камни фасоли, драгоценные связки шелестящих невесомых сушеных грибов, золотые россыпи пшеницы с плевелом, тускло затаенные в сдержанных, понурых корнеплодах кровавые страсти свеклы, серебристо-черные насыпи мака, лесные муравейники тмина, костлявые бледные пальцы петрушки. Терпкие земляные вкусы, предвкушения будущих исспытаний земного Бога и земного человека, что должен вот-вот снова где-то родиться.
Теперь из них следует добыть этот земляной вкус, этот сок земли, высвободить его для рождественских блюд. Великую трансмутацию надо было еще пройти этим овощам, этим зернам, чтобы превратиться в Святую вечерю.
Тем временем солнце достигло высшей на сегодня точки, и с крыш прилавков вдруг стремительно закапала талая вода, из которой тут же образовалась балюстрада сосулек.
И в такую силу вошел базилик, что запАх даже на этом разомлевшем морозе, более пряный, чем он.
Но, странным образом, в этот же момент холод наконец-то напомнил о себе телу. Стопы замерзали быстрее, чем лицо. И уже хотелось поскорее вернуться домой, к араукарии, озаренной светом из высоких окон, и к пылающим на широких солнечных подоконниках цикламенам.
Мы возвращались. Я был горд нести груз, который казался мне настолько тяжелым, что оправдывал слово "тягать".
А тем временем окна в городе уже застыли щитами непроницаемого величавого
багрянца.
с украинского
оригинал
Чтобы попасть на Тринитары, требовалась трансценденция через всю центральную часть нашего нецентрального города: от дальних некогда оборонительных линий нынешней главной улицы, где мы жили, сквозь скрытую систему редутов и все незримые чащи софистической фортификации семнадцатого столетия. Через конфигурации разбитых в девятнадцатом столетии скверов, мимо безукоризненно прочерченных классических цветников, мимо бывших муниципальных заведений, краевых учреждений и национальных институций, мимо романтического национального пророка, сквозь ближние подступы и конфессиональные констелляции добраться наконец к принадлежащей началу Нового времени и оттого уже архаичной площади Рынок с новаторской Ратушей, которая делала еще более выразительной шелковистую старобытность модерна.
Город был насквозь просветлен этим белым январским солнцем, сквозь все окна всех без исключения домов читалась структура жилья и фактура всех без исключения обстоятельств обстановки и подробностей повседневности. Это был день не пряток и припрятываний, а проникновений и прозрений.
Слегка затертая текстура и весь изначальный замысел города высвечивались в такие дни с первозданной выразительностью. Завершенное уютное сооружение внутри стеклянного шара со всегда одним и тем же количеством снега, который можно встряхнуть или утихомирить когда захочешь. Компактная старомодная пластинка с тесно проторенными годовыми кольцами, которая - пошедшая волнами, выщербленная, изрисованная - и дальше недвижно вертится на наконечнике ратуши.
Свернувшаяся вокруг круглого центрального павильона улитка старого рынка была ожидаемым средоточием живой жизни на фоне астенической уязвимости упраздненного монастыря. Несколько кругов дебелых деревянных прилавков были наполнены таким теплом среди ледяной стужи хрустального дня, что рядом с ними можно было согреть сердце, но не руки. Снег в подземных переходах, скользко утоптанный, словно из грязного стекла, припорошенный ненароком просыпанной пшеницей. Черно и густо под белыми плахтами снега стояли укутанные в толстые платки женщины. Из мужчин был, кажется, только мясник в павильоне. Они, что торговали в этих навесах, все вместе сложили бы атлас окрестных диалектов, составили бы весь репертуар характеров и галерею возрастов и типов: с лицами, которые не хотелось забывать, о которых не хотелось думать. Сдержанные и скромные, но сознающие свою роль распорядительниц аскетичными богатствами настоящей зимы, у которых - этих богатств - одно назначение: продержаться всю зиму, дав возможность продержаться кому-то еще.
Вот косы медных луковиц, сухие белые камни фасоли, драгоценные связки шелестящих невесомых сушеных грибов, золотые россыпи пшеницы с плевелом, тускло затаенные в сдержанных, понурых корнеплодах кровавые страсти свеклы, серебристо-черные насыпи мака, лесные муравейники тмина, костлявые бледные пальцы петрушки. Терпкие земляные вкусы, предвкушения будущих исспытаний земного Бога и земного человека, что должен вот-вот снова где-то родиться.
Теперь из них следует добыть этот земляной вкус, этот сок земли, высвободить его для рождественских блюд. Великую трансмутацию надо было еще пройти этим овощам, этим зернам, чтобы превратиться в Святую вечерю.
Тем временем солнце достигло высшей на сегодня точки, и с крыш прилавков вдруг стремительно закапала талая вода, из которой тут же образовалась балюстрада сосулек.
И в такую силу вошел базилик, что запАх даже на этом разомлевшем морозе, более пряный, чем он.
Но, странным образом, в этот же момент холод наконец-то напомнил о себе телу. Стопы замерзали быстрее, чем лицо. И уже хотелось поскорее вернуться домой, к араукарии, озаренной светом из высоких окон, и к пылающим на широких солнечных подоконниках цикламенам.
Мы возвращались. Я был горд нести груз, который казался мне настолько тяжелым, что оправдывал слово "тягать".
А тем временем окна в городе уже застыли щитами непроницаемого величавого
багрянца.
с украинского
оригинал