Караваджо в Пушкинском
Сегодня мы с Олей Половинкиной добрались наконец до выставки Караваджо в Пушкинском. Параллельно идёт выставка Уильяма Блейка, в тому же в музей навезли множество последователей того и другого, так что психически продраться через это нагромождение сложно.
Будет порох - напишу о Блейке, сейчас хочется написать о Караваджо, к которому у меня стаж любви 15 лет. Помнится, на один из своих первых литературных гонораров я купила альбом Караваджо.
В принципе, новых для меня объектов на выставке было мало (альбом у меня всё-таки богатый). Зато была прекрасная возможность рассмотреть вживую старых знакомцев - любимейшие мои картины "Обращение Савла" (неформальная версия), "Иоанн Креститель" (тот, который в виде толстого 14-летнего мальчика), "Спящий Амур", "Юноша с корзиной фруктов". Уже ради этого стоило прийти.
Юноша с корзиной фруктов, около 1596 г.
Однако по прошествии времени открываешь для себя что-то совершенно новое в Караваджо. Раньше с моей стороны имел место чисто детский восторг перед его живописной техникой, и эта светоносная живопись у меня каким-то образом ассоциировалась с католической набожностью. То есть в моей юности для меня не подлежало сомнению то, что Караваджо - образцово католический художник. (До тех пор, разумеется, пока я не ознакомилась с готическим искусством). Сейчас же, приглядевшись, я понимаю, что Караваджо - художник очень и очень странный. Упёртые православные любят отстаивать тезис об "обмирщении" западного искусства в эпоху Ренессанса, о якобы утрате им подлинной религиозности. Ну так вот, если существует художник, применительно к которому эти обвинения справедливы, то это Караваджо.
Уже сам выбор сюжетов достаточно показателен. Сюжеты Караваджо либо чисто светские, либо библейские, причём библейские образы условны. Бесконечные Иоанны Крестители вполне могли бы быть иллюстрациями к "Буколикам" Вергилия - достаточно поменять ярлык. Это не христианско-языческий синкретизм Высокого Возрождения, в котором вергилиевский пастушок выступает как тень на стене пещеры, падающая от Иоанна Крестителя - это полное равнодушие к содержательной стороне, условная картинка, на которую по желанию заказчика можно налепить ярлык "пастушок" или "Иоанн Креститель". Здесь уже, конечно, образ мышления Нового времени. И нужно действительно быть великим мастером, чтобы это равнодушие к идее не превратилось в профанацию живописи. У сотен других художников XVII в. - превратилось. Но Караваджо есть Караваджо, тем и уникален.
Житийной тематики практически нет, а из тех немногих картин, которые изображают святых, почти все относятся к раннехристианским святым, т. е. таким, которых можно изобразить условно. Единственный средневековый католический святой - Франциск (на выставке только "Молитва св. Франциска", а есть ещё "Экстаз св. Франциска"). Но его образ выглядит до крайности странно. Святой Франциск в интерпретации Караваджо - со светской стрижкой (без тонзуры, что до ХХ в. было немыслимо!) и лишён каких бы то ни было иконографических атрибутов данного персонажа, кроме францисканского одеяния. Впрочем, даже трёх узлов на поясе, которые обязательны для францисканцев до сих пор, на картине не видно. Не говоря уже о стигматах и прочем. Зато в руках Франциск почему-то держит череп, который не был его атрибутом в традиционной иконографии (и совершенно не вяжется с его личностью и философией). Если бы не мастерство Караваджо, эта картина могла бы принадлежать англичанину эпохи Анны Радклиф (то есть человеку, слабо знакомому с католицизмом и абсолютно не интересующемуся его духовной традицией). Но факт остаётся фактом: эта картина написана итальянцем начала XVII в. Единственным объяснением может быть полное равнодушие Караваджо к религии. Возникает искушение также предположить, что он испытывал сильную неприязнь к духовенству: оно совершенно отсутствует как предмет изображения даже в многофигурных композициях, а в тех редких случаях, когда изображаемый святой был духовным лицом (таковых мне известно два - Франциск и Лаврентий), Караваджо старается сделать его максимально непохожим на представителя католической церкви.
Если сложить два и два, все эти предпочтения и умолчания начинают пахнуть протестантизмом. И какой-нибудь англо-американский спекулятор наверняка сделал бы из этого сенсационную статью "Караваджо - скрытый протестант?". Я так не думаю. Я полагаю, что определённый стиль мышления, сформировавшийся в эпоху Реформации, не был прерогативой протестантов и тем более показателем протестантизма - он принадлежал скорее эпохе, нежели конфессии.
В этом, как ни странно, выигрыш Караваджо.
Будет порох - напишу о Блейке, сейчас хочется написать о Караваджо, к которому у меня стаж любви 15 лет. Помнится, на один из своих первых литературных гонораров я купила альбом Караваджо.
В принципе, новых для меня объектов на выставке было мало (альбом у меня всё-таки богатый). Зато была прекрасная возможность рассмотреть вживую старых знакомцев - любимейшие мои картины "Обращение Савла" (неформальная версия), "Иоанн Креститель" (тот, который в виде толстого 14-летнего мальчика), "Спящий Амур", "Юноша с корзиной фруктов". Уже ради этого стоило прийти.
Юноша с корзиной фруктов, около 1596 г.
Однако по прошествии времени открываешь для себя что-то совершенно новое в Караваджо. Раньше с моей стороны имел место чисто детский восторг перед его живописной техникой, и эта светоносная живопись у меня каким-то образом ассоциировалась с католической набожностью. То есть в моей юности для меня не подлежало сомнению то, что Караваджо - образцово католический художник. (До тех пор, разумеется, пока я не ознакомилась с готическим искусством). Сейчас же, приглядевшись, я понимаю, что Караваджо - художник очень и очень странный. Упёртые православные любят отстаивать тезис об "обмирщении" западного искусства в эпоху Ренессанса, о якобы утрате им подлинной религиозности. Ну так вот, если существует художник, применительно к которому эти обвинения справедливы, то это Караваджо.
Уже сам выбор сюжетов достаточно показателен. Сюжеты Караваджо либо чисто светские, либо библейские, причём библейские образы условны. Бесконечные Иоанны Крестители вполне могли бы быть иллюстрациями к "Буколикам" Вергилия - достаточно поменять ярлык. Это не христианско-языческий синкретизм Высокого Возрождения, в котором вергилиевский пастушок выступает как тень на стене пещеры, падающая от Иоанна Крестителя - это полное равнодушие к содержательной стороне, условная картинка, на которую по желанию заказчика можно налепить ярлык "пастушок" или "Иоанн Креститель". Здесь уже, конечно, образ мышления Нового времени. И нужно действительно быть великим мастером, чтобы это равнодушие к идее не превратилось в профанацию живописи. У сотен других художников XVII в. - превратилось. Но Караваджо есть Караваджо, тем и уникален.
Житийной тематики практически нет, а из тех немногих картин, которые изображают святых, почти все относятся к раннехристианским святым, т. е. таким, которых можно изобразить условно. Единственный средневековый католический святой - Франциск (на выставке только "Молитва св. Франциска", а есть ещё "Экстаз св. Франциска"). Но его образ выглядит до крайности странно. Святой Франциск в интерпретации Караваджо - со светской стрижкой (без тонзуры, что до ХХ в. было немыслимо!) и лишён каких бы то ни было иконографических атрибутов данного персонажа, кроме францисканского одеяния. Впрочем, даже трёх узлов на поясе, которые обязательны для францисканцев до сих пор, на картине не видно. Не говоря уже о стигматах и прочем. Зато в руках Франциск почему-то держит череп, который не был его атрибутом в традиционной иконографии (и совершенно не вяжется с его личностью и философией). Если бы не мастерство Караваджо, эта картина могла бы принадлежать англичанину эпохи Анны Радклиф (то есть человеку, слабо знакомому с католицизмом и абсолютно не интересующемуся его духовной традицией). Но факт остаётся фактом: эта картина написана итальянцем начала XVII в. Единственным объяснением может быть полное равнодушие Караваджо к религии. Возникает искушение также предположить, что он испытывал сильную неприязнь к духовенству: оно совершенно отсутствует как предмет изображения даже в многофигурных композициях, а в тех редких случаях, когда изображаемый святой был духовным лицом (таковых мне известно два - Франциск и Лаврентий), Караваджо старается сделать его максимально непохожим на представителя католической церкви.
Если сложить два и два, все эти предпочтения и умолчания начинают пахнуть протестантизмом. И какой-нибудь англо-американский спекулятор наверняка сделал бы из этого сенсационную статью "Караваджо - скрытый протестант?". Я так не думаю. Я полагаю, что определённый стиль мышления, сформировавшийся в эпоху Реформации, не был прерогативой протестантов и тем более показателем протестантизма - он принадлежал скорее эпохе, нежели конфессии.
В этом, как ни странно, выигрыш Караваджо.