извиняюсь, Янагихара-2
Продолжаю читать. К середине роман становится несколько менее тягомотным и меньше похожим на журнальную графоманию 1890-х гг. - письмо наконец-то дорастает до уровня какого-нибудь эпигона позднего Томаса Гарди (кстати, из самого имени главного героя понятно, что Янагихара ушиблена "Джудом Незаметным"). Что, впрочем, не спасает ни от многословности, ни от избыточности.
Избыточен роман во всём.
1. Душещипательность. Когда-то в юности моя однокашница Вероника Голицына заметила по поводу "Танцующей в темноте" Ларса фон Триера, что это сплошное "обрыдайтесь, падлы!". Так вот, по сравнению с "Маленькой жизнью" фильм фон Триера - прямо-таки образец строгости и сдержанности.
Видимо, чтобы героя уж точно наверняка пожалели, он: а) сирота; б) найденный на помойке; в) инвалид; г) его избивали; д) ему жгли руку на свечке; е) его насиловали невероятное количество раз; ж) его сбрасывали голым с пожарной лестницы; з) он всё время режет себя бритвой и т.д. Естественно, при этом он Очень Умный и Одарённый (а что, с глупыми и бездарными всё это проделывать как бы можно?).
Это нагнетание идёт вразрез со всяким вкусом, тактом и чувством меры. Смакование страданий безвинных младенцев мне неприятно ещё со школы, когда я прочитала "Страницу любви" Золя. Было в описании смерти Жанны что-то нездоровое, что-то от эмоционального шантажа по отношению к читателю и вместе с тем от сладострастия садизма. Потому что был в нём явный перебор.
Со времён Диккенса и Достоевского тема детских страданий превратилась в слишком уж недорогой способ въехать в Серьёзную Литературу. Достоевский, произнеся злосчастную фразу о слезинке ребёнка, ужаснулся бы, узнав, какого литературного джинна он выпустил из бутылки. Там, где у Достоевского слезинка ребёнка, Янагихара отпускает слёзы ребёнка на разлив из цистерны. У Шарлотты Бронте детей бьют линейкой по рукам - давайте пусть Джуду будут обмазывать руку маслом и поджигать. У Достоевского Свидригайлов - давайте у нас будет двадцать, пятьдесят, сто Свидригайловых во всех позах и с групповухой. (Вообще такое впечатление, что в мире Янагихары большинство взрослых мужчин - педофилы, что если кто не педофил, то это какое-то уникальное чудо. Что, ни один дальнобойщик, которых "обслуживал" Джуд, не закатил ему оплеуху и не сказал: "Ты сдурел, парень? Иди выпей молока и вали отсюда"?).
2. Чёрно-белые контрасты. Все герои либо отморозки, которые избивают Джуда, насилуют, жгут ему руки и пр. (причём не только в детстве), либо ангелы, которые готовы нянчиться с ним, снимать ему квартиру, дарить костюмы, спасать от попыток суицида, усыновлять и пр. Потому что нужно быть ангелом, чтобы десятилетиями терпеть его назойливое самоуничижение паче гордости: "я гааадкий... вы меня всё равно не полюбите... вы меня всё равно бросите" - и еженощные упражнения с лезвиями в ванной, не сдавая его в психушку. Обыкновенным людям в романе места нет (друзья друзей, мелькающие на заднем плане, вряд ли считаются).
3. Монотонность. 3/4 романа Янагихара играет на одной струне. Друзья Джуда: "Мы тебя очень-очень любим, ты хороший, мы хотим тебе помочь, расскажи нам про себя". - Джуд: "Нет, я не хочу ничего рассказывать, я гадкий, вы меня разлюбите". Воля ваша, но уже через сотню страниц это начинает звучать не как драма, а как заевшая пластинка. И удивляешься, почему никто из них до сих пор этого Джуда не прибил веником. Мне как читателю это очень хотелось сделать.
4. У всех все умерли. В мире Янагихары медицина вполне современная, однако родственники и друзья героев мрут как мухи. Причём мрут они все естественной смертью, а не в авариях. У двоих умерли сразу по оба родителя, когда сами дети были ещё молодыми. У третьего было трое братьев и сестёр, все умерли. У четвёртого умер маленький сын (чтобы поживописать страдания, автор придумывает редкое нейродегеративное заболевание, хотя лейкемия или несчастный случай были бы правдоподобнее). Пятый, наоборот, в три года потерял отца. Только Джуд подружился с нянечкой Аной в больнице - как она тоже умерла.
ЗЫ: ах да, Янагихаре показалось, что на героя обрушилось всё ещё недостаточно страданий, и она решила ампутировать Джуду ноги - с многостраничным описанием подготовки к этому нелёгкому решению. Ну, в общем, "Повесть о настоящем человеке" - соцреализм же (про манеру письма я уже постила). (Между прочим, сама повесть Полевого неплоха, и она произвела на меня сильное впечатление в подростковом возрасте, когда я уже читала Булгакова и Джойса - мне было с чем сравнивать). Но, читая это в исполнении Янагихары, невозможно отделаться от звучащего в голове мотивчика "Отрежем, отрежем / Мересьеву ноги, / Иначе гангрена / Охватит всё тело". Опять же, я уверена, что Янагихара ничего не знает о соцреализме и советскую литературу не читала. Неужели и правда существуют какие-то всеобщие законы литературы, которые пишут автором?
Избыточен роман во всём.
1. Душещипательность. Когда-то в юности моя однокашница Вероника Голицына заметила по поводу "Танцующей в темноте" Ларса фон Триера, что это сплошное "обрыдайтесь, падлы!". Так вот, по сравнению с "Маленькой жизнью" фильм фон Триера - прямо-таки образец строгости и сдержанности.
Видимо, чтобы героя уж точно наверняка пожалели, он: а) сирота; б) найденный на помойке; в) инвалид; г) его избивали; д) ему жгли руку на свечке; е) его насиловали невероятное количество раз; ж) его сбрасывали голым с пожарной лестницы; з) он всё время режет себя бритвой и т.д. Естественно, при этом он Очень Умный и Одарённый (а что, с глупыми и бездарными всё это проделывать как бы можно?).
Это нагнетание идёт вразрез со всяким вкусом, тактом и чувством меры. Смакование страданий безвинных младенцев мне неприятно ещё со школы, когда я прочитала "Страницу любви" Золя. Было в описании смерти Жанны что-то нездоровое, что-то от эмоционального шантажа по отношению к читателю и вместе с тем от сладострастия садизма. Потому что был в нём явный перебор.
Со времён Диккенса и Достоевского тема детских страданий превратилась в слишком уж недорогой способ въехать в Серьёзную Литературу. Достоевский, произнеся злосчастную фразу о слезинке ребёнка, ужаснулся бы, узнав, какого литературного джинна он выпустил из бутылки. Там, где у Достоевского слезинка ребёнка, Янагихара отпускает слёзы ребёнка на разлив из цистерны. У Шарлотты Бронте детей бьют линейкой по рукам - давайте пусть Джуду будут обмазывать руку маслом и поджигать. У Достоевского Свидригайлов - давайте у нас будет двадцать, пятьдесят, сто Свидригайловых во всех позах и с групповухой. (Вообще такое впечатление, что в мире Янагихары большинство взрослых мужчин - педофилы, что если кто не педофил, то это какое-то уникальное чудо. Что, ни один дальнобойщик, которых "обслуживал" Джуд, не закатил ему оплеуху и не сказал: "Ты сдурел, парень? Иди выпей молока и вали отсюда"?).
2. Чёрно-белые контрасты. Все герои либо отморозки, которые избивают Джуда, насилуют, жгут ему руки и пр. (причём не только в детстве), либо ангелы, которые готовы нянчиться с ним, снимать ему квартиру, дарить костюмы, спасать от попыток суицида, усыновлять и пр. Потому что нужно быть ангелом, чтобы десятилетиями терпеть его назойливое самоуничижение паче гордости: "я гааадкий... вы меня всё равно не полюбите... вы меня всё равно бросите" - и еженощные упражнения с лезвиями в ванной, не сдавая его в психушку. Обыкновенным людям в романе места нет (друзья друзей, мелькающие на заднем плане, вряд ли считаются).
3. Монотонность. 3/4 романа Янагихара играет на одной струне. Друзья Джуда: "Мы тебя очень-очень любим, ты хороший, мы хотим тебе помочь, расскажи нам про себя". - Джуд: "Нет, я не хочу ничего рассказывать, я гадкий, вы меня разлюбите". Воля ваша, но уже через сотню страниц это начинает звучать не как драма, а как заевшая пластинка. И удивляешься, почему никто из них до сих пор этого Джуда не прибил веником. Мне как читателю это очень хотелось сделать.
4. У всех все умерли. В мире Янагихары медицина вполне современная, однако родственники и друзья героев мрут как мухи. Причём мрут они все естественной смертью, а не в авариях. У двоих умерли сразу по оба родителя, когда сами дети были ещё молодыми. У третьего было трое братьев и сестёр, все умерли. У четвёртого умер маленький сын (чтобы поживописать страдания, автор придумывает редкое нейродегеративное заболевание, хотя лейкемия или несчастный случай были бы правдоподобнее). Пятый, наоборот, в три года потерял отца. Только Джуд подружился с нянечкой Аной в больнице - как она тоже умерла.
ЗЫ: ах да, Янагихаре показалось, что на героя обрушилось всё ещё недостаточно страданий, и она решила ампутировать Джуду ноги - с многостраничным описанием подготовки к этому нелёгкому решению. Ну, в общем, "Повесть о настоящем человеке" - соцреализм же (про манеру письма я уже постила). (Между прочим, сама повесть Полевого неплоха, и она произвела на меня сильное впечатление в подростковом возрасте, когда я уже читала Булгакова и Джойса - мне было с чем сравнивать). Но, читая это в исполнении Янагихары, невозможно отделаться от звучащего в голове мотивчика "Отрежем, отрежем / Мересьеву ноги, / Иначе гангрена / Охватит всё тело". Опять же, я уверена, что Янагихара ничего не знает о соцреализме и советскую литературу не читала. Неужели и правда существуют какие-то всеобщие законы литературы, которые пишут автором?