извиняюсь, Янагихара
Всё-таки читаю сейчас "Маленькую жизнь", теперь, когда страсти немного улеглись. К сожалению, мои опасения подтверждаются. В последнее время у меня потоком идут случаи, когда литература, от которой в восторге мои друзья, на меня наводит тоску. Янагихара исключением не оказалась. Но с другой стороны, кому же и квалифицированно ругать, как не мне. Я никогда не склонна писать "фигня" или "фуу, сколько негатива", я всегда стараюсь обосновывать, что именно в тексте мне не нравится, хотя за Урсулу Ле Гуин и Кадзуо Исигуро меня и пытались топить, объясняя мне, что я деревня и не понимаю их творческой вольности.
Начнём с того, что я поздравляю камрадов Виктора Сонькина и Александру Борисенко с прекрасно проделанной титанической работой по переводу. Перевод и правда отличный. Но вот в отношении к роману я, боюсь, с ними разойдусь.
1. Роман многословен. Первые тридцать-сорок страниц уходит на то, чтобы просто запомнить, кто есть кто из персонажей (это ещё затруднительнее оттого, что не описаны ни их внешность, ни манера поведения). Наконец автор начинает о них что-то рассказывать - и сразу разгоняется до целой биографии с интерьером детской, болезнями братьев и сексуальной ориентацией тётушек. История каждого из четырёх "мушкетёров" тянет на отдельный роман и могла бы быть написана впятеро короче.
Может, это вкусовщина с моей стороны, но я считаю, что оптимальный объём романа - 300 страниц (а ещё лучше 250). Какова главная причина, по которой нормальные здоровые дети в школе не хотят читать классику 19-го века? Длиииииинно! А ведь большинство классиков писали существенно короче Янагихары и Джонатана Литтелла. Из кого же вырастают современные писатели, пишущие толстенные кирпичи, и критики, которые эти кирпичи хвалят? И что за странное убеждение, будто способность написать многабукаф или прочитать их - сама по себе свидетельствует об интеллектуальном превосходстве?
2. Роман очень дамский. В том смысле, что о чувствах героев много рассказывается, накручивается по много страниц описаний переживаний каждого из героев, вместо того, чтобы показать их наглядно. Как хотите, для меня это признак писательской слабости. Я вовсе не призываю всех писателей действовать так, как в исландских сагах - И люди рассказывают, что он так глубоко вздохнул, что одежда на нем лопнула и чулки тоже. Но, чем больше мне рассказывают о чувствах, тем меньше я автору верю. Особенно когда много раз повторяется, что Джудом все восхищались, а чем, собственно, в нём восхищаться, объясняется только через пятьдесят страниц.
3. Дешёвая таинственность. Накрученная, разумеется, вокруг Джуда - в манере третьесортного готического романа: в его прошлом кроется Великая и Ужасная Тайна, о чём напоминается через каждые пять минут, и все очень-очень хотят узнать эту тайну, но он её героически скрывает. Отличие от нормального готического романа в том, что сведения о Джуде сливаются по чайной ложке на сотню страниц, и, воля ваша, уже на трети романа это смертельно надоедает - тайну обещают так долго, что к ней теряешь всякий интерес, и уже абсолютно всё равно, что там было с героем - трахал ли он орангутанов в джунглях Суматры или побывал в секретной лаборатории сбрендившего бессмертного нациста. В конце концов, уже ясно, что он стопиццотый Эдмон Дантес, подробности не нужны.
4. Письмо - нельзя же так, ей-же-ей. Роман, где действие происходит в наше время, без тени иронии написан в манере гладкого, усреднённого, до-чеховского 19-го века, каким писали журнальные графоманы 1890-х гг. Все эти медовые отсветы в окнах родительского дома и пр. А подражание усреднённому 19-му веку - это же... Держите меня, это же соцреализм! И в русском переводе сходство поистине удивительно. Вплоть до рассуждений о настоящей мужской дружбе и до стандартной истории о том, как хороший парень (Джей-Би) попал под влияние дурной компании (Джексона) - разумеется, у плохиша "прыщавое лицо", "сытый, самодовольный вид" и "гаденький смешок". В лучших традициях советской назидательной литературы для молодёжи, правда, густо приправленной ЛГБТ-тематикой (хотя вроде бы все главные герои между собой только дружат).
Окей, я могу понять, почему на родине автора это кажется откровением - ну не читали там литературы соцреализма, автор, скорее всего, тоже не читала и искренне изобретает велосипед. Но у нас-то почему такой восторг?
Но я ещё не дочитала роман. Возможно, моё мнение изменится - я собираюсь всё же осилить его.
Продолжение следует...
Начнём с того, что я поздравляю камрадов Виктора Сонькина и Александру Борисенко с прекрасно проделанной титанической работой по переводу. Перевод и правда отличный. Но вот в отношении к роману я, боюсь, с ними разойдусь.
1. Роман многословен. Первые тридцать-сорок страниц уходит на то, чтобы просто запомнить, кто есть кто из персонажей (это ещё затруднительнее оттого, что не описаны ни их внешность, ни манера поведения). Наконец автор начинает о них что-то рассказывать - и сразу разгоняется до целой биографии с интерьером детской, болезнями братьев и сексуальной ориентацией тётушек. История каждого из четырёх "мушкетёров" тянет на отдельный роман и могла бы быть написана впятеро короче.
Может, это вкусовщина с моей стороны, но я считаю, что оптимальный объём романа - 300 страниц (а ещё лучше 250). Какова главная причина, по которой нормальные здоровые дети в школе не хотят читать классику 19-го века? Длиииииинно! А ведь большинство классиков писали существенно короче Янагихары и Джонатана Литтелла. Из кого же вырастают современные писатели, пишущие толстенные кирпичи, и критики, которые эти кирпичи хвалят? И что за странное убеждение, будто способность написать многабукаф или прочитать их - сама по себе свидетельствует об интеллектуальном превосходстве?
2. Роман очень дамский. В том смысле, что о чувствах героев много рассказывается, накручивается по много страниц описаний переживаний каждого из героев, вместо того, чтобы показать их наглядно. Как хотите, для меня это признак писательской слабости. Я вовсе не призываю всех писателей действовать так, как в исландских сагах - И люди рассказывают, что он так глубоко вздохнул, что одежда на нем лопнула и чулки тоже. Но, чем больше мне рассказывают о чувствах, тем меньше я автору верю. Особенно когда много раз повторяется, что Джудом все восхищались, а чем, собственно, в нём восхищаться, объясняется только через пятьдесят страниц.
3. Дешёвая таинственность. Накрученная, разумеется, вокруг Джуда - в манере третьесортного готического романа: в его прошлом кроется Великая и Ужасная Тайна, о чём напоминается через каждые пять минут, и все очень-очень хотят узнать эту тайну, но он её героически скрывает. Отличие от нормального готического романа в том, что сведения о Джуде сливаются по чайной ложке на сотню страниц, и, воля ваша, уже на трети романа это смертельно надоедает - тайну обещают так долго, что к ней теряешь всякий интерес, и уже абсолютно всё равно, что там было с героем - трахал ли он орангутанов в джунглях Суматры или побывал в секретной лаборатории сбрендившего бессмертного нациста. В конце концов, уже ясно, что он стопиццотый Эдмон Дантес, подробности не нужны.
4. Письмо - нельзя же так, ей-же-ей. Роман, где действие происходит в наше время, без тени иронии написан в манере гладкого, усреднённого, до-чеховского 19-го века, каким писали журнальные графоманы 1890-х гг. Все эти медовые отсветы в окнах родительского дома и пр. А подражание усреднённому 19-му веку - это же... Держите меня, это же соцреализм! И в русском переводе сходство поистине удивительно. Вплоть до рассуждений о настоящей мужской дружбе и до стандартной истории о том, как хороший парень (Джей-Би) попал под влияние дурной компании (Джексона) - разумеется, у плохиша "прыщавое лицо", "сытый, самодовольный вид" и "гаденький смешок". В лучших традициях советской назидательной литературы для молодёжи, правда, густо приправленной ЛГБТ-тематикой (хотя вроде бы все главные герои между собой только дружат).
Окей, я могу понять, почему на родине автора это кажется откровением - ну не читали там литературы соцреализма, автор, скорее всего, тоже не читала и искренне изобретает велосипед. Но у нас-то почему такой восторг?
Но я ещё не дочитала роман. Возможно, моё мнение изменится - я собираюсь всё же осилить его.
Продолжение следует...