Одержимые музыкой (С.-Петербург, В. Новгород, лето 1999 г.)
Здравствуй, Петербург! Вот наконец-то мы и встретились! Я стремился к тебе с целью учиться играть музыку, с желанием стать профессионалом и реализовывать свои творческие задумки. Ты ― город из мечтаний моего отрочества, и я не верю теперь своим глазам… Мне кажется, что это сон.
Мой новоиспечённый гуру явно ждал меня. Войдя на порог его квартиры и едва успев скинуть рюкзак с верхней одеждой, я за кружкой чая в это раннее утро жадно принялся постигать хитрости и особенности исполнения старинной европейской и народной музыки. И этот неистово рабочий настрой лёг красной нитью через все последующие дни моего пребывания в Питере. Я много времени проводил за разбором многочисленных старинных нот, занимался на мандолине и блокфлейте. Мой гуру ― человек вполне наблюдательный; ему со стороны хорошо были заметны многие мои мелкие огрехи в исполнении. Он научил меня трепетно относиться к каждому звуку. Ранее никто из моего окружения не обращал на это внимание. Мои уши словно открылись: я мог часами дёргать под метроном открытую струну на мандолине или дуть во флейту, контролируя интонацию с помощью тюнера. Ощущение времени исчезало, и это было похоже на медитацию.
Мы жили очень скромно на накопленные средства гуру. Заработков не было никаких. На улице мы вообще не играли, и лишь пару раз выбрались посейшенить в метро. Один раз нам удалось договориться сыграть за еду в айриш-пабе. Я целиком зависел от своего гуру, к которому приехал учиться, а он считал, что надо не сейшенить, а продолжать упорно заниматься на инструментах дома. Временами случались у нас выезды в лес для смены обстановки. Там мы опять-таки постоянно то ковырялись в нотах, то репетировали, придумывая аранжировки. Ночевали в лесу в спальниках без палатки; благо, погоды в то лето стояли хорошие. Еду готовили на газовом примусе. Питались в основном рисом с чесноком и растительным маслом. В Питере мы, бывало, ходили в гости к знакомым фолк-музыкантам и там тоже бесконечно читали с листа старинные квартеты и обсуждали нюансы исполнения кельтского фолка. У меня было ощущение бесконечной одержимости музыкой. Я весь словно превратился в звуковые вибрации, реальность для меня сфокусировалась в одну точку, помимо которой ничего не существовало. Это было похоже на курс молодого бойца, который готовится стать воином музыкальных сфер. Что же до вожделенного мной Петербурга, то я его как такового не видел. Никакой романтики мною замечено не было. Романтика ― для тепличных слабаков! Ситуация очень напомнала музыкансткий анекдот, заканчивающийся фразой: «Это ад, дружище, и коды не будет!» Душа моя уподобилась старому заплесневевшему сухарю. Всё усугублялось ещё тем, что в наших с гуру взаимоотношениях напрочь отсутствовали юмор и самоирония; мы были по-сектантски серьёзны.
Мда-а-а… В юности я мечтал о том, что встречу когда-нибудь мудрого проницательного человека, который всё объяснит, разложит по полочкам, научит меня жить. И Высшие силы, словно джинн из волшебной лампы, порой милостливо снисходят до исполнения наших по-детски наивных прихотей. Так случилось и на этот раз. Но чувствовал я себя при этом, мягко говоря, не очень. «Того ли ты ждал?» ― эта фраза из песни БГ навязчиво преследовала меня, но я уже не находил в себе сил что-то изменить. Для меня было делом чести соблюдать договорённость, что я приехал в гости к гуру добросовестно учиться и музицировать вместе с ним. Но заработать хронический психоз на почве музыкальной мании мне совершенно не улыбалось, поэтому я мысленно для себя взял слова «гуру» и «серьёзно» в кавычки, тем самым приняв ситуацию как ролевую игру. Я решил разложить этот пасьянс по возможности до конца, каким бы абсурдным он ни казался.
Петербург был пока ещё чужим для меня. Все мои знакомства здесь были случайны и слишком поверхностны, чтобы я смог делать какие-то выводы и принимать решения. Моя исходная позиция оказалась такова. Я ― один с рюкзаком и без денег в чужом городе. Из знакомых у меня здесь только «гуру». Можно было попытаться насейшенить денег и уехать, но… У меня не было с собой привычных для моих рук гитары и баса, а на мандолине и флейте я на тот момент играл весьма убого, и поэтому музицирование в одиночку на улице было весьма далеко от искусства, к которому я стремился, и я не мог себе позволить так поступить. Положение было патовым. Оставалось терпеливо принимать то, что происходило вокруг, и ждать благоприятных перемен.
Когда в Питер спустя какое-то время подтянулась из Волгодонска наша флейтистка, я очень обрадовался. Теперь нас было двое против одного «гуру», и жить стало значительно легче и радостнее. Иногда нам с флейтисткой удавалось увильнуть от зоркого внимания «гуру» и вырваться в центр города бесцельно побродить по улицам и набережным, заглянуть в пирожковые, закусочные и прочие славные народные заведения. Денег по-прежнему не было, и как мы существовали, я уже точно сейчас не могу вспомнить.
Но вот в один прекрасный день «гуру» решил, что пора-таки нам податься в финское консульство на визы, что мы вскоре и сделали, заняв у него деньги. А пока, чтобы не терять время даром, мы решили прокатиться на электричке до Великого Новгорода на празднование Дня города и не пожалели об этом. Мы попали на праздник с настоящим размахом. Конечно, впоследствии я много чего повидал, но первое впечатление, как правило, всегда самое яркое. В Новгород съехались отовсюду артисты разных жанров. На сценах, да и просто на улицах рядом с Кремлём выступало много фольклорных музыкантов. Были какие-то зарубежные ансамбли старинной музыки в красивых исторических костюмах и с диковинными инструментами. Мы бродили, открыв рты, по большой ярмарке, на которой торговали народные мастера и ремесленники. Особое впечатление на меня произвёл раскинувшийся под стенами Кремля палаточный лагерь реконструкторов из разных городов. Я тогда впервые увидел, как здоровые мужики в латах и кольчугах по-настоящему лупасят друг друга мечами и палицами. Мы побывали в гостях у старого мастера-реконструктора традиционных русских инструментов. А ночью на набережной были пляски вокруг костров под нашу музыку. И это было единение с танцующими и природой; я тогда почувствовал особую значимость музыки, но не в контексте концертов, а как сопровождение некоего таинственного действа. С тех пор я стал искать эту «магию», являющуюся по сути основой фольклора, стараясь донести своё ощущение до больших концертных площадок. День города в Новгороде дал мне импульс на многие годы творчества.
Хотелось жить и делать что-то креативное ради вот таких праздников, ради общения с единомышленниками, такими же упоротыми людьми, которые жертвуют многим ради воплощения своих идей. Мы были одержимы реконструкцией феномена менестрелей, который никак не укладывался в рамки современного социума. Это давалось непросто: кто-то исковеркал себе судьбу, кто-то потерял здоровье, а кто-то даже поплатился жизнью.
Мой новоиспечённый гуру явно ждал меня. Войдя на порог его квартиры и едва успев скинуть рюкзак с верхней одеждой, я за кружкой чая в это раннее утро жадно принялся постигать хитрости и особенности исполнения старинной европейской и народной музыки. И этот неистово рабочий настрой лёг красной нитью через все последующие дни моего пребывания в Питере. Я много времени проводил за разбором многочисленных старинных нот, занимался на мандолине и блокфлейте. Мой гуру ― человек вполне наблюдательный; ему со стороны хорошо были заметны многие мои мелкие огрехи в исполнении. Он научил меня трепетно относиться к каждому звуку. Ранее никто из моего окружения не обращал на это внимание. Мои уши словно открылись: я мог часами дёргать под метроном открытую струну на мандолине или дуть во флейту, контролируя интонацию с помощью тюнера. Ощущение времени исчезало, и это было похоже на медитацию.
Мы жили очень скромно на накопленные средства гуру. Заработков не было никаких. На улице мы вообще не играли, и лишь пару раз выбрались посейшенить в метро. Один раз нам удалось договориться сыграть за еду в айриш-пабе. Я целиком зависел от своего гуру, к которому приехал учиться, а он считал, что надо не сейшенить, а продолжать упорно заниматься на инструментах дома. Временами случались у нас выезды в лес для смены обстановки. Там мы опять-таки постоянно то ковырялись в нотах, то репетировали, придумывая аранжировки. Ночевали в лесу в спальниках без палатки; благо, погоды в то лето стояли хорошие. Еду готовили на газовом примусе. Питались в основном рисом с чесноком и растительным маслом. В Питере мы, бывало, ходили в гости к знакомым фолк-музыкантам и там тоже бесконечно читали с листа старинные квартеты и обсуждали нюансы исполнения кельтского фолка. У меня было ощущение бесконечной одержимости музыкой. Я весь словно превратился в звуковые вибрации, реальность для меня сфокусировалась в одну точку, помимо которой ничего не существовало. Это было похоже на курс молодого бойца, который готовится стать воином музыкальных сфер. Что же до вожделенного мной Петербурга, то я его как такового не видел. Никакой романтики мною замечено не было. Романтика ― для тепличных слабаков! Ситуация очень напомнала музыкансткий анекдот, заканчивающийся фразой: «Это ад, дружище, и коды не будет!» Душа моя уподобилась старому заплесневевшему сухарю. Всё усугублялось ещё тем, что в наших с гуру взаимоотношениях напрочь отсутствовали юмор и самоирония; мы были по-сектантски серьёзны.
Мда-а-а… В юности я мечтал о том, что встречу когда-нибудь мудрого проницательного человека, который всё объяснит, разложит по полочкам, научит меня жить. И Высшие силы, словно джинн из волшебной лампы, порой милостливо снисходят до исполнения наших по-детски наивных прихотей. Так случилось и на этот раз. Но чувствовал я себя при этом, мягко говоря, не очень. «Того ли ты ждал?» ― эта фраза из песни БГ навязчиво преследовала меня, но я уже не находил в себе сил что-то изменить. Для меня было делом чести соблюдать договорённость, что я приехал в гости к гуру добросовестно учиться и музицировать вместе с ним. Но заработать хронический психоз на почве музыкальной мании мне совершенно не улыбалось, поэтому я мысленно для себя взял слова «гуру» и «серьёзно» в кавычки, тем самым приняв ситуацию как ролевую игру. Я решил разложить этот пасьянс по возможности до конца, каким бы абсурдным он ни казался.
Петербург был пока ещё чужим для меня. Все мои знакомства здесь были случайны и слишком поверхностны, чтобы я смог делать какие-то выводы и принимать решения. Моя исходная позиция оказалась такова. Я ― один с рюкзаком и без денег в чужом городе. Из знакомых у меня здесь только «гуру». Можно было попытаться насейшенить денег и уехать, но… У меня не было с собой привычных для моих рук гитары и баса, а на мандолине и флейте я на тот момент играл весьма убого, и поэтому музицирование в одиночку на улице было весьма далеко от искусства, к которому я стремился, и я не мог себе позволить так поступить. Положение было патовым. Оставалось терпеливо принимать то, что происходило вокруг, и ждать благоприятных перемен.
Когда в Питер спустя какое-то время подтянулась из Волгодонска наша флейтистка, я очень обрадовался. Теперь нас было двое против одного «гуру», и жить стало значительно легче и радостнее. Иногда нам с флейтисткой удавалось увильнуть от зоркого внимания «гуру» и вырваться в центр города бесцельно побродить по улицам и набережным, заглянуть в пирожковые, закусочные и прочие славные народные заведения. Денег по-прежнему не было, и как мы существовали, я уже точно сейчас не могу вспомнить.
Но вот в один прекрасный день «гуру» решил, что пора-таки нам податься в финское консульство на визы, что мы вскоре и сделали, заняв у него деньги. А пока, чтобы не терять время даром, мы решили прокатиться на электричке до Великого Новгорода на празднование Дня города и не пожалели об этом. Мы попали на праздник с настоящим размахом. Конечно, впоследствии я много чего повидал, но первое впечатление, как правило, всегда самое яркое. В Новгород съехались отовсюду артисты разных жанров. На сценах, да и просто на улицах рядом с Кремлём выступало много фольклорных музыкантов. Были какие-то зарубежные ансамбли старинной музыки в красивых исторических костюмах и с диковинными инструментами. Мы бродили, открыв рты, по большой ярмарке, на которой торговали народные мастера и ремесленники. Особое впечатление на меня произвёл раскинувшийся под стенами Кремля палаточный лагерь реконструкторов из разных городов. Я тогда впервые увидел, как здоровые мужики в латах и кольчугах по-настоящему лупасят друг друга мечами и палицами. Мы побывали в гостях у старого мастера-реконструктора традиционных русских инструментов. А ночью на набережной были пляски вокруг костров под нашу музыку. И это было единение с танцующими и природой; я тогда почувствовал особую значимость музыки, но не в контексте концертов, а как сопровождение некоего таинственного действа. С тех пор я стал искать эту «магию», являющуюся по сути основой фольклора, стараясь донести своё ощущение до больших концертных площадок. День города в Новгороде дал мне импульс на многие годы творчества.
Хотелось жить и делать что-то креативное ради вот таких праздников, ради общения с единомышленниками, такими же упоротыми людьми, которые жертвуют многим ради воплощения своих идей. Мы были одержимы реконструкцией феномена менестрелей, который никак не укладывался в рамки современного социума. Это давалось непросто: кто-то исковеркал себе судьбу, кто-то потерял здоровье, а кто-то даже поплатился жизнью.