Тартария как социально-экономический уклад (2/2)
...Третье
Ключевым элементом в реконструкции Тартарии является тема прото-государств .
В официальной истории под этим подразумевается переходная ступень от равноправных общин к объединению их вокруг центра, от родоплеменной организации к классовому обществу.
Чёткого определения нет, есть только умозрительные критерии, под которые, с большим или меньшим успехом, подтягиваются факты.
Археологическим признаком прото-государств является наличие крупного поселения в окружении селищ попроще, желательно - с «храмом» или «дворцом»; в текстах - упоминание «царей», ярких культов или многочисленных военных отрядов.
Это явление не имеет общепризнанного названия, может встречаться, к примеру, как сложные вождества, союз племён, чифдом.
Сам термин подразумевает непреложность исторического процесса, направление следования по пути прогресса через определённые этапы. Но сам механизм начала выделения прото-государств из массы общин официальной наукой до сих пор не раскрыт.
Молчаливо признаваемые версии - военное давление извне, расположение на перекрёстке торговых путей или другое сочетание благоприятных факторов, способных селиться рядом множеству людей - а для управления ими неизбежно возникает особый социальный слой.
В целом ряде случаем такая последовательность событий действительно прослеживается. Касательно других случаев - чёткого понимания нет.
Как будет показано немного ниже, этот процесс трансформации свободных общин в иерархизованное государство вообще не требовал доказательств, так как являлся своего рода аксиомой, догмой, которая не требует доказательств, и на основании которой доказываются все остальные исторические гипотезы и теории.
Это происходило, потому что «прогрессивно», «обусловлено историческим процессом», «так принято», «это писали авторитеты», и т.д., и т.п.
Попытки доказать аксиому, то есть превратить её снова в гипотезу, не привели к однозначному успеху, а только выявили, что по многим параметрам такой переход к государственности сопровождался явным ухудшением жизни участников этого процесса.
Чтобы не запутывать изложение, в дальнейшем повествовании два типа государств получат особые термины.
Первый, собственно, государство, или держава, то есть классовое эксплуататорское общество, с чёткой иерархией, формализованным законодательством, налогообложением в том или ином виде, денежным оборотом, чаще всего - с письменностью. Когда государство имеет несколько уровней подчинения территорий, то это империя.
И второй, альтернатива государству - пусть будет тартария, со строчной буквы.
Непонятная пока социальная конструкция, которая каким-то образом соединяет вместе людей, свободных в социальном плане и независимых в производственном отношении.
Основные черты такой общественно-экономической формации будут проясняться по мере изучения фрагментов древних свидетельств и особенностей существования протогосударств.
Великая Тартария европейских ландскарт, таким образом - последняя из тартарий.
Тартария, в данном случае - это не топоним и не исторический термин.
БОльшая часть настоящей истории человечества - это история тартарий, скрытая от абсолютного большинства населения.
Ещё раз уточню свою гипотезу.
Тартарии тысячелетиями существовали до возникновения настоящих государств.
Они не переходная форма от общины к государству, тартарии - это альтернативная форма организации общества, ничего не имеющая общего с государством, за исключением некоторых внешних признаков. Классовые эксплуататорские настоящие государства имели совсем иное происхождение, они появились по другим причинам и развивали свою историю.
Далее, тартарии тысячелетиями сосуществовали с настоящими государствами.
Общепринятая схема истории человечества в виде «цивилизация - варварская периферия» является неверной: варварская периферия существовала, но это была только буферная полоса населения, подвергаемая нашествиям со стороны государств, а также прочим формам эксплуатации.
Тартарии постоянно конфликтовали с государствами: этим объясняется регулярные необъяснимые парадоксы крушения могучих империй под ударами якобы малочисленных и неорганизованных варваров, уступавших на порядок своим цивилизованным противникам.
Государства и империи приводили к гибели равные им по силам, но по-другому организованные тартарии. Варвары с варварской периферии только шли в авангарде, отправлялись мстить за свои обиды, ощущая за собой спокойную и уверенную в себе мощь тартарии.
Описываемое мною противостояние двух социально-экономический формаций, как ни странно, подмечено давно и имеет свой понятийный аппарат.
В современном виде термин "imperium" был введен на рубеже эр группой римских и эллинистических авторов. Известная нам последовательность формирования концепции "империума как системы господства и насилия" выглядит следующим образом.
В начале - трактат Тимагена из Александрии "О царях" (не сохранился), написан во времена Августа, далее сведения из него использовал Гней Помпей Трог в "Истории Филиппа" (сохранился частично, из 44 книг - оглавление и конспект ряда книг, которые до современности дошли в виде извлечений, т.н. "эпитом", выполненных Марком Юнианом Юстином).
До них империум на латыни означало власть, само слово использовалось как почетный титул предводителей римских легионов и высших магистратов Рима, полководцев, удостоенных триумфов.
В эллинской историографии еще с классической эпохи проявился интерес к концепции мировой (точнее - в пределах известной средиземноморской ойкумены) истории как к смене господства могущественных и агрессивных государств.
Начало империям как особым государствам, создаваемым как механизм для подавления и ограбления, было положено мифическим ассирийским царем Нином.
С тех пор каждая последующая империя пожирала предыдущую и становилась еще более могущественной. Такое представление хорошо ложилось на определяющее для Эллады противостояние "культуры" и "варварства", "Европы" и "Азии", свободных полисов против тоталитарной Персии.
Римляне - единомышленники Трога восприняли от своих предшественников саму схему борьбы империй, из возвышений и падений, но наполнили иным содержанием.
А именно: противостоянием origin(e)s и imperia, первая из которых есть форма общества как естественного, изначального, с простыми нравами, наследия Золотого века - а вторая в виде государства как формы насилия, подавления, эксплуатации.
Параллельно с этим, с правления Августа началась традиция апологии империи как образца могущества, целесообразности, отеческой заботы о подданных, зенита культуры и комфорта.
Европейское восприятие слова "империя" сохраняет амбивалентность взглядов двухтысячелетней давности, но в последнее время приобрело скорее негативный оттенок как воплощение тоталитарности, противопоставление свободе и демократии.
В такой системе понятий, Тартария - скорее origins, если вернуться к Трогу, страна естественных благородных дикарей в русле воззрений более поздних Руссо и Вольтера.
Тем более, что Трог в русле эллинистической традиции вполне благожелательно описывал простые и достойные подражания нравы скифов, в его изложении - кочевников на периферии цивилизованного мира.
Так что Скифия античности вполне может восприниматься как одна из ипостасей и предшественница Тартарии.
Портрет Анахарсиса, скифского мудреца и путешественника, ставшего для эллинов проповедником естественного образа жизни.
Общеизвестна трехчленная стадиальная типология человеческих обществ: дикость - варварство - цивилизация. Она была выдвинута впервые 200 лет назад Адамом Фергюсоном и позднее оформлена Льюисом Генри Морганом в трактате «Древнее общество или исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации».
Несмотря на полторы сотни лет бытования и многочисленные поправки, данная теория имеет статус догмы. Тем более в России, потому что была положена краеугольным камнем в труд Фридриха Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», и оспаривать её в СССР и даже в постсоветской науке - всё равно что критиковать Библию в монастыре.
Догма провозглашает единый прогрессивный путь развития всего человечества, который проходит строго определённые стадии, иначе говоря формационную модель построения истории, согласно которой все народы и государства обязаны проходить через строго определённые стадии в общественно-экономическом развитии.
На стадии дикости в человеческой деятельности господствовали охота, рыболовство и собирательство, отсутствовала частная собственность, существовало равенство.
На стадии варварства появилось земледелие и скотоводство, возникли частная собственность и социальная иерархия.
Третья стадия - цивилизация - связана с возникновением государства, классового общества, городов, письменности.
Первые две стадии, дикости и варварства, дополнительно разделялись на периоды: как низший, средний и высокий. Сейчас это усложнение вышло из научного употребления, но общераспространённо как вульгаризированный вариант официальной истории.
Гипотетическую Тартарию европейских средневековых карт впихнуть в стадиальную типологию и формационную модель невозможно: или она была «нормальным» государством - и тогда где следы высокой цивилизации в Сибири? или она застряла на стадии высокого варварства - и тогда не могла сосуществовать одновременно с высокоразвитыми государствами, она была бы уничтожена за короткое время.
А что, если теория девятнадцатого века и догма двадцать первого века - неверны?
Если история человечества не укладывается в умозрительную прямую непрерывного развития и прогресса от дикости к цивилизации, а имеет гораздо более сложную форму?
Не только может быть представлена в виде синусоиды, в которой подъем закономерно сменяется упадком, но и допускает разветвления, то есть существование параллельных линий развития, вовсе не направленных в зенит прогресса в европейском понимании, а имеющих свою философию развития и иную цель?
Например, после высокого варварства вовсе не обязателен непременный переход к цивилизации, к классовому государству.
Тем более, что высокое варварство неоднократно достигалось различными культурами в разных концах света начиная с девятого тысячелетия до н.э. европейской хронологии, а переход к цивилизации бесспорно фиксируется, начиная с четвертого тысячелетия до н.э. - тогда чем объясняется разрыв во времени?
Высокое варварство (иначе - прото-государство) могло дать начало другой стадии - не цивилизации, не настоящему государства, а другой общественно-экономической формации: бесклассовому, не иерархичному обществу, не основанному на угнетении.
Иначе говоря - принципиально другой форме общества. Она и существовала тысячелетия, пока в результате стечения обстоятельств не стали возникать настоящие государства насилия и угнетения, то есть «цивилизация».
Начало развилки между двумя общественно-экономическими формациями находилось в «высоком варварстве» по типологии Моргана.
С точки зрения технологий и следов общественной жизни, первые признаки этого периода начали проявляться достаточно рано (присваивающее хозяйство - девятое тысячелетие до н.э.).
Это уже высокое варварство. Изменение климата, миграции, эпидемии, распри и войны отбрасывали высокоразвитые общества обратно в «дикость», но они возникали снова и снова, в новых местах, и попутно осваивая новые технологии (к примеру - обработку металлов, седьмое-шестое тысячелетие до н.э.).
Ещё раз нелишне напомнить, что самые первые «настоящие» государства, то есть классовые, иерархичные и эксплуататорские общества, официальной наукой относятся, самое позднее, к четвёртому тысячелетию, а более уверенно - к третьему. И третье-второе тысячелетие до н.э. «настоящие» государства занимали незначительную часть зоны расселения человечества.
Таким образом, официальная история признаёт существование своего рода обширных серых зон, в которых не действует догмат прогресса, то есть неуклонного и немедленного усложнения форм общественной жизни.
Первая, хронологическая серая зона, от высокого варварства до появления государственности, занимает несколько тысячелетий по европейской хронологии, вторая, географическая, занимает большую часть земного шара.
Что творилось в этих серых зонах - официальная история с уверенностью описать не может.
Более-менее составлена схема распространения, замены и взаимовлияния археологических культур, которые весьма грубо могут описать материальный уровень обнаруженных археологических памятников, но лишь косвенно свидетельствуют об их общей «развитости».
И ничего не говорят о том, что не обнаружено, что вообще не попало в сферу внимания науки, например, полосе морского шельфа, площади лесов и болот, зонах бывших природных катастроф.
В порядке моей гипотезы, я предлагаю рассматривать эти лакуны в общепринятом историческом процессе не как задержки, «пустые» время и место в выстроенной схеме смены общественно-экономических формаций, а как самостоятельный и самодостаточный период прошлого человечества.
В этот период и в этом пространстве совершались переходы от дикости к высокому варварству - и обратно, эволюции высокого варварства в державы - и распад их под действием внутренних и внешних иных причин, появления «настоящих» государств с их крушением, разнообразных форм взаимодействия между государствами, варварской периферией и державами.
Человечество непрерывно экспериментировало (и экспериментирует до сих пор !!!), выбирая оптимальные для менталитета населения и вмещающего ландшафта формы организации своих обществ.
При этом вовсе не думая о том, как бы им соответствовать тараканам в голове европейских учёных девятнадцатого века от Рождества Христова, или укладывать свою жизнь в прокрустово ложе полурелигиозных теорий европейского полуострова.
Можно написать так - я предлагаю изучать антиисторию, то есть историю того, что не попало в поле зрения официальной истории.
В основе нежелания изучать проблему гипотетической тартарии лежит идеологическая составляющая официальной истории, основывающейся на непререкаемом догмате прогресса: человечество неуклонно должно двигаться по направлению усложнения общества, накапливания технических и научных знаний, усложнению культуры и наращиванию материального достатка.
Само понятие прогресса в современном виде принадлежит Томасу Гоббсу, и с его подачи все социальные науки, начиная с середины восемнадцатого века, имели в качестве фундамента догмат прогресса, фактически служили его оправданием - потому что прогресс осуществлялся исключительно в рамках эксплуататорских общественно-экономических формаций.
Вообще, представление о магистральном едином пути развития истории, человечества - наследие протестантского менталитета, главенствующего в период становления современной науки, из которого потом органично выросли европоцентризм и глобализм.
Наука должна была доказывать избранность некоторых и законность подавления всех остальных, возводя это в догмат.
В девятнадцатом веке идея прогресса была обоснована с идеалистической точки зрения Георгом Гегелем, а с материалистической - Карлом Марксом.
Для Гегеля история представлялась как постоянная борьбу между государствами отжившими - и государствами нарождающимися.
Среди этих поражений и побед идея государства (идеальное государство) все более и более развивалась, утверждалась и осуществлялась.
История есть прогрессивное разрешение великой политической задачи - постепенного создания идеального государства. В основу всех исторических фактов, исторических зависимостей и реальностей должно быть положено саморазвивающееся понятие.
Маркс (как и Ленин) некритично восприняли наследие Гегеля, только стремление к идеалу заменили действием экономических факторов.
На таком базисе основаны все социальные науки современности, то, что лучше назвать антропологией в американском понимании: то есть совокупности таких дисциплин как история, собственно антропология (в узком понимании - наука о физическом облике человека и его предков), психология и политика.
Неприятие идеи прогресса автоматически лишало профессионального учёного положения в научном обществе, а в СССР, в котором царствовала марксистская схоластика, могло иметь более печальные последствия.
Из данной парадигмы следует вывод.
Прогресс заставляет человечество непрерывно и незамедлительно усложняться, причём в европейском понимании «развития», то есть развивать технологии и технику.
Сбои, отступления от прогресса, тем более другие, альтернативные пути развития, заведомо признаются неправильными, более того - невозможными, по каковой причине не подлежат изучению, даже если обнаруживаются факты, которые можно интерпретировать в пользу других взглядов.
Никакой предыстории и альтернативной истории не было и не могло быть. Есть только генеральная линия развития человечества. Всё, что не попадает в русло прогресса, только тормозит движение человечества к всеобщему счастью, а поэтому - подлежит изживанию и даже оправдывает уничтожение.
Поэтому Великая Тартария была уничтожена дважды - сперва как явление, как держава, а потом скрыта память о ней.
Ничто не должно смущать умы их вере в прогресс, и что только он приведёт их из счастливого прошлого в счастливое будущее.
Следующее обстоятельство, которое следует рассмотреть в вводной части - почему данные официальной науки, которыми отрицается существование высоко развитых культур вне так называемой «цивилизации», на самом деле таковыми не являются. Можно сказать так - они не могут быть приняты в качестве свидетельства ни «за», ни «против».
История как наука изучает в первую очередь письменные источники, а во-вторых, «культуру». Долгое время так называемая «предыстория» находилась вне поля зрения дисциплины: о ней ничего не сообщали античные классики и хроники, и зримых следов от неё не оставалось.
История появляется после появления письменности и составления документов, которые признаются истиной в последней инстанции.
Таковы европейский шаблон и китайский взгляд на историю (последний рассматривать не будем, потому что в данной статье разбираются особенности западного, европейского мировоззрения).
Современная история в первом приближении проявилась из анализа Ветхого Завета и античных авторов в эпоху Возрождения.
И только спустя два-три века, начиная со второй половины девятнадцатого века, стала осторожно использовать в своём арсенале сведения из первых раскопок и соотносить со сведениями из других частей света.
В дальнейшем, по мере развития археологии и открытия Земли в первоначальное ядро было внесено много нового, но, к сожалению, европейская (сейчас - мировая, глобальная) наука до сих пор не смогла отказаться ни от догмата превалирования текста, ни от догмата европоцентризма.
Поэтому истории других регионов выстраиваются по европейскому шаблону, приводя особенности, если они проявляются, к европейскому знаменателю. При этом возникают забавные результаты, например, дискуссии об азиатском способе производства, или об специфическом рабовладении в Америке и Африке, которые должны быть, но обнаруживаются в совершенно фантастическом виде.
Современная историческая наука во многом избавляется от таких штампов, а вот в общественном мнении они продолжают царствовать почти безраздельно, отчего любой альтернативный взгляд не воспринимается, скорее, по психологическим мотивам. Мол, этого не было, потому что не было.
Тексты, которые дошли до нашей современности, и доисторический период, от которого ничего не могло дойти, разделяют тысячелетия.
Иначе говоря, десятки поколений, в течение которых информация передавалась только устно, с неизбежными искажениями, а также забвением того, что очередное звено передачи считало опасным или ненужным для текущего момента - перед тем, как далёкий потомок очевидцев, в меру своего знания реалий прошлого, описывал прошедшие эпохи.
Поэтому неудивительно, что отголоски сведений о далёком прошлом приобретали фантастический характер.
История ещё со времён Возрождения отказывалась причислять воспоминания о начале общественной жизни к науке, и причисляла их к сфере мифов. В мифах вроде бы допускается наличие рационального зерна, но ввиду особенностей человеческого мышления оно якобы скрыто под наслоениями выдумок.
Рациональное толкование мифов как научная дисциплина существует, но признаётся, что полученные с помощью её данные настолько скудны, что могут быть истолкованы только с точки зрения настоящей истории.
Для рассматриваемой темы мифологические фрагменты представляют особый интерес, так как в большинстве случаев повествуют о каком-то Золотом веке.
Жан Доменик Огюст Энгр "Золотой век"
Он был до начала «истории», то есть до зарождения первых династий и основания первых городов, овладения ремёслами и первых признаков цивилизованной жизни. Человечество тогда не знало грехов, болезней и трудностей добывания пропитания, свободно общалось с высшими существами и напрямую приобретало от них мудрость.
Золотой век в разных культурах заканчивался по-разному: то от катастрофы, то от гнева богов, то от накопившихся грехов человечества. А уже потом начиналось то, что считалось настоящей историй как рассказчиками этих мифов, так и интерпретаторами нашего времени.
Вариантом мифов о Золотом веке (или всё-таки о справедливой организации общества?) является представление о стране блаженных, которая сосуществует в историческом времени одновременно с государствами, но отличается от них своими порядками, является осколком Золотого века. Такая страна пребывает на периферии ойкумены, обитаемого мира для рассказчика, туда трудно добраться, и всё же она реальна.
Дошедшее в письменном виде до нас - это доли процентов от текстов, написанных на бумаге и на других материалах, или нанесенных на сооружения и предметы. Подавляющее большинство некогда зафиксированной информации безвозвратно погибло.
Нелишне указать, что тартарии для цивилизованных государств были экзистенциальными противниками для государств. Они мешали эксплуатировать варварскую периферию, наносили контрудары, поддерживали бунтовщиков, принимали беглых.
Этого обстоятельства достаточно, чтобы информация о них скрывалась, или носила ложный характер, чтобы опорочить антагониста, представить его в неприглядном виде.
Ниже, в реконструкции гипотетической тартарии будет рассмотрены особенности такого общества, среди которых могут быть ограничение роли письменности, и отсутствие «истории» как таковой, то есть драматической борьбы классов и властных группировок.
Если Тартария бы соседствовала с государством, то цивилизованным хронистам было весьма затруднительно понять такое общество.
Поэтому отсутствие прямой информации о существования держав, антагонистичных эксплуататорским государствам, со стороны официальной письменной истории не является доказательством отсутствия таких социальных образований: доказательство отсутствия не служит отсутствием доказательств.
На этнографии как науке надо остановиться особо, поскольку об уровне развития доисторических обществ судят по данным о дикарях девятнадцатого-двадцатого веков.
Данная научная дисциплина формально была предназначена для описания нецивилизованных обществ, застрявших на стадии дикости и варварства.
По сути, её целью всегда было доказательство клише, что цивилизация - это хорошо, так как обеспечивает цивилизованному человеку комфорт, достаток и культуру, а дикость с варварством - плохо, так как дикарь всегда нищ, голоден и содержится в страхе своими божками.
В свете учения авраамических религий, дикарь изгнан из рая и осуждён жить во грехе, зато цивилизованный человек освящён знанием высшей истины и возвращён, если не в настоящий рай, то в его подобие на земле.
У этой концепции, несмотря на её логичность, есть одна особенность, которая дезавуирует все исторические и политические выводы из собранного обширного материала: этнография никогда не имела дело с подлинными, настоящими «дикарями» и «варварами», живущими вне зоны влияния цивилизации.
В Античности европейской хронологии это ещё было возможно, в Средневековье - проблематично, в Новое время - невозможно.
Этнография всегда описывала общества на стадии деградации: после весьма травматичного для племён столкновения с цивилизацией; с трудовыми коллективами, вытесненными в ландшафты, которые не могли снабдить их достаточным количеством ресурсов, и для освоения, которых, как правило, у них не было навыков.
Случаи, когда путешественники эпохи Великих географических открытий сталкивались с обществами, действительно не контактировавшими с цивилизациями (не обязательно европейской), крайне редки.
Это плавания Колумба в Карибском море, первые высадки европейцев на берега Южной и Северной Америк, посещения Австралии и островов Тихого океана.
От этих первых контактов остались описания, живописующие идиллическое существование на лоне девственной природы, что в дальнейшем, в эпоху Просвещения, породило европейский миф о «благородных дикарях»: мол, естественный человек в естественных условиях вырастет разумным и добродетельным.
На фоне злых и алчных европейцев, действительно, даже людоеды - карибы выглядели вполне прилично.
Только вот, сразу же после первого контакта на ни в чём не повинных туземцев обрушивались европейские эпидемии, от которых у них не было иммунитета, военные экспедиции по захвату рабов или с карательными целями, нашествие торговцев, за бусы и зеркальца покупавших золото и острова.
Те племена, что входили в зону непосредственного контакта, чаще всего просто исчезали по совокупности вышеперечисленных причин, или уходили прочь от истребления, вытесняя соседей.
Соседи, в свою очередь, давили на следующих, так что подобно кругам на воде от брошенного камня, от одного очага контакта цивилизации с дикостью, зона уничтожения, бегства и вымираний распространялась на огромные территории, хотя бы европейцы слыхом не слыхивали об этих землях.
В итоге такого процесса выживали только те, кто оказывался как можно дальше от зоны контакта с цивилизацией, но при этом их убежища представляли собой территории, на которые, по причине их скудости, никто раньше не осваивал.
Этнография со своей методикой исследования и обработки информации сформировалась в девятнадцатом веке - к этому времени на Земле уже совершенно не было неоткрытых островов или недоступных внутренних стран, до которых бы не докатились волна деградации от точек столкновения цивилизации с дикарями.
Абсолютно все исследованные племена оказались вытеснены на неудобья более культурными или более могущественными народами; за время насильственных миграций они утеряли навыки проживания на более благоприятных землях и только начали приспосабливаться к резко ухудшившимся условиям.
Что могла фиксировать этнография в этом случае?
Только то, для доказательства чего она была изначально предназначена европейским образом мышления: дикари, не попавшие в лоно цивилизации (читай - не ставшие объектом эксплуатации белой расы) живут крайне скудной жизнью, прозябают на обочине прогресса.
В манипуляции сознанием есть приём «порочного круга», который заключается в том, что в доказательство уже вводится сам доказываемый тезис.
Для этнографии дикари - потому что они дикари.
Раз они дикари - их изучает этнография.
Если бы их изучала история, то они признавались бы цивилизованными.
Образуется логическая связка клише из двух научных дисциплин, обладающая кумулятивным эффектом для общественного сознания: история использует выводы этнографии для описания доисторических обществ, а этнография основывается на выводах истории для доказательства неспособности «дикарей» развивать свою культуру, не переходя на стадию цивилизованности.
Из респектабельных научных дисциплин, способных обнаружить гипотетическую тартарию, у нас остаётся археология. Точнее, целый комплекс исследований артефактов физическими методами, наиболее объективными в данном случае.
Ещё в ранней археологии, полторы сотни лет назад, удалось выделить несколько примет классовых обществ: разница в погребениях знати и простолюдинов, выделение оружия на фоне обычного охотничьего и бытового инвентаря, появление укреплений рядом с обычными поселениями.
Правда, корреляция со сведениями из письменных источников не всегда проявлялась в полной мере: то роскошные захоронения соответствовали откровенно не эксплуататорским обществам, то наши предки вместо крепостей для знати и пирамид для фараонов строили нечто невразумительное, но столь же масштабное.
Археология родилась из хобби кладоискателей-антикваров, и, точно так же как этнография, предназначалась для подтверждения историографии от отцов истории.
В Европе эта связка сработала, так что в итоге представления историков о последних трёх тысячах лет является эталонной. К примеру, находки Шлиманом погребений с золотым инвентарём в Микенах коррелируются со сведениями о царях Микен из Илиады Гомера, поэтому можно предположить, с большой долей вероятности, что в толосах упокоилась высшая аристократия.
Проблемы возникли, когда по данному шаблону стали выстраивать истории других культур, особенно тех, для которых отсутствовали письменные свидетельства как возможность перепроверки сведений и обзора картины с двух точек зрения.
В Евразии много погребений с золотыми предметами - но кто в них находился?
Военная аристократия, угнетающая покорённое племя, зримо демонстрирующая своё могущество? Священный царь-посредник между мирами, статус которого требовал использования золотых предметов, зримого воплощения солнечного культа? Творец-воин, кузнец-колесничий, явление совершенно немыслимые для классового общества, но совершенно реальное в другую эпоху?
Археология не предназначена для рассмотрения общественно-экономических составляющих культуры, ей доступны только материальная часть, да и то, далеко не в полном виде.
Научные сведения не могут служить аргументом для представления о низком уровне развития доисторических обществ. У официальной истории отсутствуют методы оценки обществ, лежащих вне взаимопроверки текста и полевых исследований, который выработан для Западной Европы.
Образуется лакуна в познании, которую, строго говоря, заполнять нечем. В итоге, науке действительно неизвестно состояние доисторических обществ - или обществ, располагавшихся вне зоны цивилизаций.
Разрывы в хронологии и пространстве, своего рода серые зоны, заполняются по аналогии с господствующим западно-европейским шаблоном. В итоге получаются единообразная мировая история, в которой нет места цивилизационным особенностям и поискам скрытого прошлого.
Иначе говоря, грандиозная манипуляция, утверждающая незыблемость угнетения и подчинения человечества.
Давайте попробуем выйти за её рамки и попытаемся реконструировать реальность.
К. Ткаченко
***
Источник.
НАВЕРХ.