А.Р. Белоусов: «Думаю, точку равновесия мы найдем» (2/2)
А .Р. Белоусов о том, как экономика РФ адаптируется к новым условиям
- С этим понятно, с электроникой все равно непонятно, если нет такого рынка внутри.
- Рынок есть. Если расширить его за счет электронных компонентов и радиоэлектроники - радиопродукции, IT, телекоммуникационное оборудование - рынок колоссальный.
Но он занят. Чтобы вписаться в этот рынок, нужно произвести чип стоимостью, сопоставимой со стоимостью китайского. Чтобы его произвести, нужно иметь большие объемы. Для больших объемов нужно иметь рынок. Получается замкнутый круг.
- Как разорвать?
- Сначала через большие субсидии, через увеличение объемов, качества, частично - выхода на дружественные мировые рынки и так далее. Это серьезная работа - в микроэлектронике она проделана, все учтено в новом мегапроекте по микроэлектронике.
- Высокая стоимость может стать причиной отказа от мегапроекта полностью или от какого-то звена?
- Если это не вопрос безопасности, то да. Если нам это оборудование критически нужно, потому что иначе нам его просто никто не продаст и мы окажемся в сложной ситуации, то вопрос цены не стоит. Придется субсидировать, пока не научимся делать, потом пытаться цену снизить.
- Невозможно обойти вопрос интеллектуальной собственности именно в технологиях.
Понятно, что нужны свои дизели, но двигателестроение исследовано вдоль и поперек, где-то защищено патентами, где-то - ноу-хау и т. д., какой смысл делать эту работу заново, да еще и искать способы обойти чужую защиту?
- С моей точки зрения, проблема лежит немного в другой области. Ваш вопрос утрированно выглядит следующим образом: «Есть что-то, что нам нужно, какая-то технология защищена патентом, а правообладатель нам отказывает - что в этой ситуации делать?».
Во-первых, есть способы, и даже вполне законные, обойти этого правообладателя.
Если это угроза безопасности, обороне - можно по действующему закону и по международным правилам обойтись без разрешения правообладателя.
Но основная проблема не в этом: дело в том, что патенты, технологии, защищенные патентами,- это технологии вчерашнего дня. Это уже то, что изобретено вчера и позавчера. Нужно создать систему разработки своих технологий и защищать ее патентами.
Во-вторых, мы до сих пор не превратили или плохо превратили объекты интеллектуальной собственности в экономические активы. Например, использовать патент в качестве залога очень сложно. С Банком России по этому поводу идут длительные дискуссии.
- В Москве эксперимент проводят, но пока не очень успешно.
- Есть и в Москве, и в Татарстане эксперимент. Продолжаем работать над этой темой.
- Все же, чтобы говорить о технологиях завтрашнего дня, сквозных, нужны критические технологии, которые как раз истоптаны вдоль и поперек иностранными корпорациями и иностранной наукой.
Что будет происходить здесь?
- Будем их изучать. Будем договариваться. Я не сторонник слишком радикальных действий - во многих случаях они оборачиваются против нас самих.
Либо эту продукцию потом не сможем экспортировать, потому что нет чистоты защиты РИД, либо породим недоверие у собственных инвесторов к инвестициям в исследования и разработки. Лучше стараться договариваться.
- Значительную роль в инвестиционной активности играет малый бизнес как склонный к риску.
Насколько этот взгляд себя оправдал, как вы смотрите на малый бизнес как на источник технологий?
- Это ключевая история. Новые технологии часто зарождаются в системе технологических стартапов.
На сегодняшний день удалось законодательно зафиксировать понятие «малые технологические компании». Это нужно, чтобы дальше выстраивать под них среду, экосистему поддержки их роста и развития.
Переходим на реестровую модель их поддержки. Если бизнес соответствует признакам малой технологической компании, он получает право быть в реестре, и вокруг этого реестра будем создавать экосистему. Это витрина для инвесторов - венчурных фондов и всех остальных, и меры поддержки.
Реестр в принципе уже создан - думаю, что в нем будет в 2024 году порядка 4 тыс. малых технологических компаний. Это достаточно много.
Для того чтобы развивать эту сферу, нужно проработать целый ряд условий. Один из важнейших - это классификатор технологий.
А мы не умеем, нет языка для описания технологий: либо сваливаемся в науку, либо - в производство. Нужен свой язык. Иначе описание того, куда вкладывать деньги, что защищать, никак не сформулировать.
Технология в общем виде - это способ одновременного или последовательного соединения ресурсов для получения чего-то другого, эффекта, результата или ресурса.
По сути дела, речь о классификации различных способов соединения и переработки ресурсов. Это сложная работа. Занимаются этим одновременно «Сколково» и Высшая школа экономики. Думаю, что за полгода увидим результаты.
- Насколько у государства на это все есть деньги - на поддержку и финансирование технологий из бюджета? Как вы это обсуждаете с Эльвирой Набиуллиной?
Она же открыто говорит, что бюджетного стимула больше не надо - и тот, что есть, финансовая система с трудом переваривает: инфляционные риски, риски перегрева, угрозы финансовой стабильности…
Вы как экономист как на это смотрите и как вы будете убеждать в этом Банк России?
- Правительство отвечает за экономический рост в первую очередь - и за экономическое развитие, и за социальное развитие в более широком смысле. А Банк России больше отвечает за инфляцию.
- Эту рамку вы пока поколебать не рассчитываете.
- Нет. Ее опасно колебать. Эти колебания могут привести к нервозности инвесторов, операторов экономической деятельности, компаний. Эта «штука будет посильнее, чем "Фауст" Гёте», чем самые радикальные налоговые изменения. Это все очень тонкая, деликатная вещь, и здесь надо лучше действовать в тех правилах, которые есть.
Тот вопрос, который ставите вы, совершенно правильный. Здесь нет универсального ответа. Здесь надо все это искать, в каждый момент времени исходя из видения ситуации и понимания того, что будет дальше.
Откуда берется инфляция? Мы видим, что номинальная заработная плата растет на 13-14%. Почему она растет? Дефицит рабочей силы. Может ключевая ставка остановить рост номинальной заработной платы? В принципе может. Но очень нескоро.
Почему? Потому что в значительной мере номинальная заработная плата, как и все производство, опирается на кредиты. А с кредитами действительно проблема. Они растут двухзначными цифрами в среднем на 20-25%, некоторые виды даже до 30% годового роста объемов доходят. И это, конечно, очень много.
- Это следствие переключения компаний с дешевых иностранных на внутренние займы?
- В первую очередь - да. И ослабления требований к банкам в 2022 году. Это была абсолютно оправданная история, но 2023 год уже немножко другой.
Есть понятие базовой инфляции - без учета цен топлива и сезонных продуктов питания. И если мы с вами убираем сезонные продукты, то рост цен на продукты питания будет по итогам года на уровне 6%.
По непродовольственным товарам будет еще ниже - порядка 5,5%, в услугах еще ниже - 4% примерно (там регулируемые услуги держат рост цен).
Таким образом, по итогам года базовая инфляция составит не 7,5-8%, а порядка 5,5%.
К чему может привести рост процентной ставки? Если экономика в определенной степени перегрета, с этим можно бороться путем увеличения производства, а можно - сдерживанием спроса.
И если уж заниматься сдерживанием спроса - нужно избежать жесткой посадки - прекращения роста в первом квартале 2024 года и выхода по итогам года следующего примерно на 0,5-1,5% роста ВВП.
Жесткая посадка будет означать, что мы отключаем инвестиции, в первую очередь, вложения в замещение импорта.
Стоимость импортных товаров начинает расти. Спрос, конечно, сжимается, но и производство останавливается. Экономика, конечно, приходит к точке равновесия, неизбежно придет, но только это будет нулевой рост или 0,5% роста ВВП, сокращение импорта, возврат безработицы в 4%.
Мягкий выход состоит в том, чтобы поддерживать прежде всего импортозамещение и переориентацию экспорта на новые рынки, которые в 2023 году наметились, хотя бы это защитить. Это селективная работа, структурная.
К примеру, у Банка России есть линия льготного кредитования МСП. Надеюсь, что и по экспорту она появится - остатки субсидий не выбраны, лимит остался.
Но это уже вопрос переговорный и счетный. Развилка сейчас - либо жесткая посадка, либо посадка мягкая, с сохранением процессов импортозамещения и экспорта в первую очередь, с сохранением опережающего роста инвестиций на 3-4% в год.
- России нужно увеличивать экспортные доходы, как-то их стабилизировать и в этой связи, что ждет нацпроект по международной кооперации и экспорту?
Насколько он изменится с учетом того, что изменилась практически вся внешняя торговля, рамка и инструментально, внутри цепочки компании совсем другие, и расчеты совсем другие, и в страновом разрезе значительные изменения?
- Мы достаточно переструктурировали нацпроект поддержки экспорта с учетом того, что в следующем году он заканчивается. Вместе с Минфином сделана проектировка до 2030 года.
В чем состоят основные инновации?
Первое - это приоритетная поддержка несырьевого неэнергетического экспорта на рынки дружественных стран. Включая выход на иностранные маркетплейсы.
Второе - это поддержка развития российских зон присутствия за рубежом.
- То есть предполагается поддерживать из бюджета расширение мест на иностранных рынках?
- Уже поддерживаем. Когда мы говорим «нас не пускают на рынок Европы, где мы раньше были, и нам нужно выходить на рынки дружественных стран», мы должны четко понимать, что на рынках дружественных стран нас никто не ждет. Эти рынки заняты либо товарами самих дружественных стран, либо их конкурентами - теми же европейскими товарами.
Можем, конечно, делать круглые глаза: «Мы, что будем поддерживать прохождение наших товаров на маркетплейсы?» Но если не будем - наших товаров там не будет.
Сейчас российских товаров нет в Китае, нет в Индии, нет во Вьетнаме. Они только-только начинают появляться - нужно создать давление, чтобы товары туда прошли. Создать конкурентные преимущества у наших производителей, да простят меня адепты ВТО.
Третье - это логистика. Изменилось транспортное плечо, изменились транспортные затраты, логистические затраты.
Одно дело везти грузы в Европу через Роттердам, а другое дело - в Юго-Восточную Азию, в Китай, в Индию, в Центральную Азию: затраты другие. Чтобы хотя бы выровнять доходность, нужно прилагать немалые усилия.
Пример, это лес Северо-Запада, который напрямую субсидировали, чтобы он по Восточному полигону мог проехать.
Четвертое, в значительной мере связанное с первым,- это узнаваемость российских брендов. Экспорт идет за брендами. Сначала нужно запустить бренд «Сделано в России», а затем наполнять «Сделано в России» конкретными марками, видами продукции.
Впервые такую программу запустили вместе с Российским экспортным центром - только в 2023 году она начала работать в нескольких странах, в том числе в Китае.
И пятое - это поддержка экспорта малых компаний. Здесь у нас огромные резервы, огромные, потому что количество экспортеров среди малых компаний - всего 2%.
Я не считаю сейчас все эти торговые дома, я говорю о самих производителях. Они начали развиваться. Для этого запустили сеть центров поддержки экспорта в регионах, в работу всерьез включились губернаторы - есть полтора десятка регионов, где губернаторы лично занимаются этими центрами.
Есть соответствующая договоренность с РЖД - они в экспериментальном порядке формируют поезда, контейнерные, перевозят товары малого бизнеса в эти сопредельные страны.
- Хотя бы на уровне идеи - что такое Россия во внешней торговле на ближайшие годы, как на это смотреть компаниям, которые в ВЭД участвуют?
Им готовиться к существованию в этом двухслойном «чернильном облаке» - из стран, с которыми мы планируем долгосрочные комфортные отношения и более глубокую интеграцию, извне окруженными условно «нейтральными» в понимании торговли государствами, через которые ведется торговля со всем миром.
Или российским компаниям следует готовиться к тому, что вчерашний друг в один день может оказаться вовсе не друг?
- Я попробую ответить на этот вопрос, но он очень сложный.
Нужно глубокое переосмысление изменений позиционирования России в мире, в мировом экономическом пространстве - а оно само стремительно меняется.
И ответ на вопрос, как нам себя позиционировать, зависит от понимания того, что с этим пространством происходит и что будет происходить.
Такого вопроса не было в начале и даже в середине 2000-х годов. Потому что, я уже говорил, оно было сформировано с общими правилами - ГАТТ-94, ВТО, ОЭСР, Всемирного банка, МВФ и так далее.
Вариантов особенно и не было: можно быть страной-изгоем, потому что вы не играете по общим правилам, либо заявить «я буду играть по общим правилам» и получить пропуск на рынки, где все понятно.
В зависимости от конкурентных преимуществ, от того, с чем вы выходите на эти рынки, вы можете так или иначе себя позиционировать.
Если выходите с сырьем, то ваше место в начале цепочек. Если с дешевой рабочей силой - можете занять место где-то в середине, производя массовую продукцию. Если у вас сильный хайтек - значит, ваше место в конце производственных цепочек.
Правда, есть оговорки. Где-то в районе 2012 года, когда я был министром экономического развития, была очередная поездка наших коллег в Женеву - они в ВТО периодически ездили, курсы всякие проходили.
Они приезжают и говорят: «Такая откровенная лекция,- рассказали, что ВТО - про то, как старые члены собирают с новых. Поэтому ВТО будет существовать до тех пор, пока все не соберутся там. Вот вы туда вступили одни из последних».
И определенная доля правды в этом была.
Что происходит в мире теперь: правила, по которым мировая торговля существовала, рухнули вместе с локомотивной ролью мировой торговли.
С начала 1990-х годов до 2000-х годов мировая торговля росла в полтора-два раза быстрее мировой экономики, она тянула мировую экономику за собой. Происходил дележ ресурсов мировой системы.
Торговля росла на 5-6% в год, экономика - на 2-3%. Разрыв был, и доля мировой торговли в мировом ВВП увеличивалась.
Начиная примерно с середины 2000-х годов, и тем более сейчас, идет обратный процесс: торговля растет медленнее, зато протекционизм - по экспоненте. ВТО фиксируют случаи протекционизма: более 11 тыс. в год насчитали, а было 400-500.
К этому добавляется долговой навес, с которым никто не знает, что делать. После кризиса 2009-2010 годов страны G-20 решили, что его надо сокращать, но не сократили, только стабилизировали, зато начался рост долга у развивающихся стран.
В ковид уровень долга снова подскочил - и уже везде. Долговой навес опасен тем, что затрудняет регулирование макроэкономики.
Если долговой навес низкий - можно включить учетные ставки центральных банков - инфляция бы утихла и все.
А если в условиях долгового навеса включите - может экономика рухнуть: обслуживание долга становится дороже, коммерческие банки могут посыпаться.
В мировой экономике с начала 1990-х годов сложился треугольник, одной из вершин которого был Китай, другой - ЕС, третьей - США.
ЕС и США открыли свои рынки китайским товарам, и за очень короткое время китайский экспорт вырос туда, начиная с нуля до примерно $600 млрд.
В обмен на это Китай, который имеет очень высокую норму сбережений, финансировал американскую экономику через госдолг США. Госдолг США в резервах Китая дошел до $3,5 трлн, и они стабилизировались - это случилось примерно в середине 2000-х годов.
Уровни проникновения китайских товаров на рынки Евросоюза и США тоже стабилизировались и даже немножко начали снижаться.
В США шла в последние годы достаточно интенсивная дискуссия, и, по сути дела, достигнут консенсус между республиканцами и демократами: господство США в мире должно быть сохранено, но инструменты этого господства от торговых переходят к технологическим.
Нужно выстраивать технологические альянсы, в которые будут входить союзники США, внутри этих технологических альянсов будут выстроены производственные технологические цепочки, доступ к технологиям снаружи будет ограничен.
Сейчас в США, как известно, делаются попытки ограничить доступ к этим технологиям для Китая.
И перечень технологий, вокруг которых будут выстраиваться альянсы стран, тоже более или менее очерчен. Это ИИ, полупроводники, космос, связь, медицинские технологии, биотехнологии, новые материалы, беспилотники, роботы.
На горизонте пяти-десяти лет крупная национальная экономика, как Россия, какую стратегию должна принять? Или США, или Китай?
Ответ на этот вопрос достаточно прост: нужно обеспечить стратегическую устойчивость, а она достигается только путем формирования устойчивых страновых альянсов.
Поэтому суть стратегии России - это выстраивание альянсов с опорными дружественными странами.
Ключевой вывод: от оптимального встраивания в систему глобального разделения труда мы переходим к формированию стратегической устойчивости.
- В Антанте или против Антанты в зависимости от того, как карта ляжет?
- Сложнее ситуация. Есть и такой подход, есть наши специалисты, крупные эксперты, которые его разделяют. И у американцев есть - что появляется новая биполярная конструкция, новое блоковое противостояние.
Я думаю, что это не совсем правильно. Скорее речь может идти о взаимопроникающей системе альянсов.
Когда разные крупные игроки входят в разные альянсы, многосторонние и двухсторонние. И вот эта сетка, которая формируется, и есть то, что мы называем многополярным миром.
- Это будет очень дорого для всех… Чтобы ориентироваться в этой многослойной сетке, компаниям понадобится отдельный ИИ.
- Точно, это будет компаниям сложно, потому что правила формирования альянсов разные и универсальных правил может и не быть.
Но, безусловно, при благоприятном развитии ситуации мир будет идти к выработке универсальных правил.
Потому что альтернатива этому - высокие риски сваливания в хаос. Должен быть сильный модератор у этой конструкции, Организация Объединенных Наций, и должен сохраняться баланс сил
А.Р. Белоусов
***Источник.
НАВЕРХ.