О помешательстве государств и народов (3/3)
...Здесь неизбежен парадоксальный вывод . Братва у власти - это, конечно, печально, но все же это не самое худшее из того, что было в России в 90‑е.
Государевы люди, которые плевать хотели на своих соотечественников, которые отчитывались лишь перед своей компактной тусовкой внутри Садового кольца и перед нею же красовались, а то и просто служили чужим государям за определенные бонусы, - многие из них и сейчас живут в США - вот в чём была настоящая беда.
В какой‑то момент это стало ясно практически всем, хотя многие, в особенности из прежних властителей дум, искренне считали, что «совок» и «рашка» именно такого презрения и искоренения и достойны.
Власть братвы была намного прозрачнее и понятнее: она была ближе к народу, была личной в том смысле, что её представители отвечали за свои слова, чего так катастрофически не хватало государству - сначала тому, брежневскому, выжившему из ума, а потом и этому, декоративному и карикатурному.
Ясно стало также и следующее. Если и можно учредить государство как нечто живое и своё - здесь, среди плодов многолетнего помешательства, на руинах совести и здравого смысла, то начинать надо с себя и своих друзей, и начинать заново.
Следует прямо здесь и сейчас учредить и предъявить к проживанию принципы справедливости, создать первичную ячейку с прерогативами потенциальной государственности.
Решимость и готовность к этому была только у братвы - и братва выполнила свою миссию, она спасла Россию как Россию в те несколько безумных лет, когда представители прогрессивного человечества уже готовились признать независимый Башкорстостан и вольный город Петербург.
Если уж быть совсем точным, то нашу страну уберегли от окончательного распада и порабощения две вещи: братва и ядерный щит, который, к великому нашему счастью, всё же не был заменён на муляж или макет.
Так что, хотя, с одной стороны, всё наше оружие оказалось бесполезным в проигранной холодной войне - ибо страну сдали без единого выстрела, но оно всё же помогло предотвратить прямые интервенции, которые в противном случае последовали бы незамедлительно.
Первичная сцена возрождения государственности, на мой взгляд, лучше всего представлена в киноэпопее Алексея Балабанова «Брат» и «Брат-2». Присмотримся.
Вот Данила Багров - это, конечно, архетипический персонаж, с которым готов был отождествить себя любой россиянин непреклонного возраста.
Если государства нет, и ни одна его функция не исполняется, нет смысла сетовать понапрасну, что повсюду засели команды ликвидаторов, по старинке именуемые министерствами и ведомствами: ни они, ни их кураторы тебя всё равно не услышат.
Так что бери меч справедливости в свои руки: доколе ему валяться в грязи? Называй вещи своими именами, это уже будет маленькой победой. Подкрепляй свои слова делами и будь всякий раз готов к самой высокой ставке, и это будет уже немалой победой, дающей шанс обретения государства как своего.
Уже после выхода первого фильма Балабанова всем стало ясно, что Данила Багров это и есть герой нашего времени.
Кто‑нибудь тут же иронически добавит: какое время - таков герой, что правда, хотя и ирония здесь ни при чем. Ведь если бывает, к примеру, время романтиков, полярников, даже время поэтов, то почему бы не случиться и времени предателей?
Предатели найдут сотни оправданий, главным из которых как раз и будет «время сейчас такое».
Тем не менее и тут выход возможен, и состоит он в том, чтобы отвергнуть такое время, не признать его за своё, сохранить истинные имена вещей, в конце концов, следовать категорическому императиву (живи так, как если бы принципы, в истине которых ты убеждён, и были законом мира).
Данила Багров так и живёт, меняя тем самым центр тяжести перевёрнутого мира и ставя его с головы на ноги, по крайней мере, в пределах досягаемости собственной воли.
Данила Багров и дилогия Балабанова в целом стали точкой кристаллизации новой государственности.
Я иногда думаю, что когда‑нибудь, осмыслив исторический опыт и оценив ту страшную угрозу, которую удалось отвести, мои соотечественники поставят памятник Алексею Балабанову и Сергею Бодрову - где‑нибудь неподалёку от памятника Минину и Пожарскому.
Криминальный экзистенциализм оказался самым стойким, действенным мировоззрением в условиях перевёрнутого мира и тотального предательства.
Важно, и отчасти даже удивительно, что в составе этого «мышления по понятиям» оказались гены (ну или, может быть, мемы) органической государственности - хотя в целом это вполне вписывается в такие явления русской истории, как опричнина или «казаки-разбойники».
Мотив «за державу обидно» в кинодилогии Балабанова напрямую был озвучен всего один раз («ты мне ещё за Севастополь ответишь»), но куда важнее то, что данный мотив органично входит в поступки героев фильма, прежде всего Данилы, и его принимали как глоток живой воды жаждущие души людей, живущих в полярности лжи и цинизма, принимали те, кому на уши вешали ежедневную лапшу из складных построений о правовом государстве и его атрибутах, вешали сами приватизаторы, присвоившие все уголки и закоулки государства.
Зрители без колебаний принимали незатейливые слова, подкреплённые убедительным изобразительным рядом.
- Скажи, в чём сила, брат? Думаешь, в деньгах? Нет, сила в правде…
Правда, прежде всего, состояла в обличении самозванства, нового вида мошенничества, захлестнувшего в начале 90‑х всю страну от Москвы до самых до окраин.
Суть его состояла в том, что мошенник выдавал себя за того, кем он является, точнее, должен являться, и присваивал все подобающие выплаты и привилегии. Милиционер выдавал себя за милиционера, генерал за генерала и так далее, и всё словно происходило под девизом «проходимцы всей страны - объединяйтесь!».
Дилогия Балабанова расставляла тут все точки над i, хотя некоторые характерные черты всеобщей криминализации социума отражены в том же «Бумере» и в произведениях Пелевина того времени.
Альтернативой государства как элементарного (несмотря на все масштабы) мошенничества мог стать переход к формату служебной государственности с осознанным отказом от реального суверенитета.
Именно по этому пути пошли Болгария, Чехия, Словения, да и множество других стран в эпоху Pax Americana, в период безраздельного четвертьвекового господства США.
Россия как единое целое, даже в оставшемся после Беловежской катастрофы виде, всё равно не могла пойти по такому пути, поэтому «мировая прогрессивная общественность» и ждала появления целой обоймы новых государств и готовила такое появление, проявляя время от времени признаки нетерпения и восклицая в лице госсекретаря США «доколе можно единолично пользоваться Сибирью?».
Но планы тех, кто провозгласил конец истории, не сбылись. Данила Багров разрушил их планы.
Конечно, воля к обретению собственной неподдельной государственности проявилась не только на поле криминала, хотя нелегко ответить на вопрос, является ли преступлением то, что считает таковым преступное государство?
Или скорее государство-афёра, каковым и была Россия 90‑х. Например, кем считать добровольцев, отправившихся в Приднестровье, - они‑то как раз бросились на помощь бывшим согражданам, каковых не считали бывшими. Если разобраться, они‑то и были государевыми людьми той эпохи, они, а вовсе не квазидипломаты Москвы в странах СНГ.
Бесспорно, государевыми людьми были уже упомянутые Эдуард Лимонов и Александр Зиновьев, были как раз в высшем смысле этого слова. Лимонов, уехавший на войну в Сербию, поступил как раз так, как в правильном, а не в перевёрнутом мире поступило бы и государство Российское.
Правильное Российское государство не стало бы молча взирать на бомбардировки Белграда самым миролюбивым на свете блоком НАТО. А существовавшее тогда государство, шутовское и поддельное, готовились даже принять в НАТО. Но, конечно, не целиком.
Даже сейчас, когда кризис миновал и империя на подъёме, сохраняется ощущение чуда и гордости за имперский народ.
Не исключено, что критерием существования народа как имперского (в смысле Л.Н. Гумилёва) является как раз способность преодолевать помешательство государства даже на стадии государственной комы и подключения ко всем аппаратам внешнего управления, как это и было в России 90‑х.
Пока ясны далеко не все слагаемые чуда, но сюда следует отнести и внезапный жест Ельцина, его знаменитое «я ухожу». Зачтётся ли ему в посмертии этот спасительный для страны поступок?
Вопреки всему страна обрела жизнеспособного подземного гаранта государственности, не важно, назовём мы его уицраором или Левиафаном.
Вместе с ним появились, конечно, и новые проблемы - но это уже были текущие проблемы всей мировой истории, включая определённую квоту коррупции, которая в России была примерно одной и той же в самые благоприятные годы её существования, что, конечно, никак нельзя сравнивать с тотальным лихоимством и общим безумием 90‑х[3].
То, что своё государство, готовое к решительному отстаиванию национальных интересов, было всё же учреждено, одним из первых испытал на себе Саакашвили.
Он‑то думал, что всё пойдёт по чеченскому сценарию, что Россия будет апеллировать к международному сообществу вместо защиты своих граждан и что «общественность» России будет на его стороне, как когда‑то в Чечне, описывая бесчинства федералов, - но просчитался.
Перед ним была уже другая Россия. Её граждане оказали поддержку руководству, сознавая и даже ощущая, что это своё государство, готовое защищать собственных граждан, а не только добиваться признания со стороны западных элит.
И добровольцы, отправившиеся сражаться за Новороссию, уже с полным на то правом сознавали себя государевыми людьми.
А когда крепнущая держава приняла самостоятельное решение и поддержала своих союзников в Сирии, тут‑то западный мир заподозрил, что, оказывается, и у России могут быть свои национальные интересы и что наша страна готова эти национальные интересы отстаивать.
С ужасом осознав это обстоятельство, США и Европа обрушили на Россию волну санкций, предприняли запоздалые меры, включая демонизацию Путина, по сравнению с которой Волан‑де-Морт отдыхает.
Однако граждане вновь образованного или, если угодно, восстановленного из небытия, из «абсолютной разорванности» (Гегель) государства, сочли это скорее поводом для гордости.
Таким образом, в основных чертах рассмотрен паттерн помешательства государства на примере России начиная с глубокого упадка СССР как версии Российской империи и включая имитационную государственность 90‑х.
Важно отметить, что со своей миссией ликвидаторы не справились, и произошло это по двум причинам.
Во-первых, избранные для этого персоналии были настолько некомпетентны, что оказались негодны даже для решения такой задачи. Как говорят в подобных случаях, «не может даже толком повеситься».
Помнится, в те времена один мой коллега на полном серьёзе заметил: «Принято считать, что дураки и дороги суть главные беды России. На самом деле, как раз в этом её единственное спасение в лихие времена». Что ж, не исключено, что они и спасли от ликвидаторов.
Во-вторых - и ясно, что это главное, - даже несколько десятилетий государственного помешательства не смогли до конца уничтожить самосознание (и самоощущение) имперского народа.
Среди прочих составляющих имперского зова наиболее настоятельно проявилась воля к суверенности и свободе, содержащая в своей основе простую вещь: решения о судьбе страны должны приниматься нашим лидером и в нашей столице, а не где‑нибудь за океаном. Подавляющее число государств планеты могут об этом только мечтать.
Россия смогла восстать из абсолютной разорванности, и именно в этом, согласно тому же Гегелю, и проявляется подлинная мощь духа.
Сейчас для нас это важно как возможный выход из государственного помешательства, невроза или психоза.
Попытка описать такое помешательство как нечто большее, чем просто метафору, и является целью данной статьи. Кроме того, здесь не рассматриваются случаи «паранойи», которые как раз куда более метафоричны.
Да, для субъекта, заключённого в человеческом теле, одержимость идеей-фикс обычно указывает на психопатологию - да и то не всегда, если вспомнить пророков и прорицателей.
Для настоящей же империи это скорее норма, и называется она устремлённостью в трансцендентное, принятием на себя миссии, и лишь при наличии миссии империя есть то, что она есть.
Миссия, разумеется, может оказаться неисполненной или неисполнимой; принявший её имперский народ - и, собственно, под неё учреждающий свою государственность, может столкнуться с трагедией, но это событие историческое, а не патологическое, из таких событий хранимая история преимущественно и состоит.
А вот помешательство в духе деменции или маразма, происходит ли оно с отдельной личностью или с субъектом истории, содержит несравненно больше общих черт, и потому исследование его является столь поучительным.
Советская империя 70-90‑х оказалась самым близким по месту и времени примером, но, разумеется, не единственным примером в истории: ретроспективно и проспективно мы можем обнаружить схожие случаи, часто и даже, как правило, сопутствующие закату цивилизаций.
Уже Шпенглер подчёркивает, что великие империи, избежавшие гибели в бою, погибают от переизбытка абсурда, причём гибнут именно как цивилизации.
Конечно, сразу вспоминается Мезоамерика, империя ацтеков: они ждали пришельцев с востока, богов-спасителей, которым заранее готовы были вверить свои судьбы, души и тела.
И дождались конкистадоров, частично истребивших, частично поработивших аборигенов - и не забывавших при этом регулярно сообщать в метрополию об успехах своей нелёгкой гуманитарной миссии среди дикарей.
Сравнение напрашивается - советские аборигены, и особенно их жрецы (интеллигенция), точно так же несколько десятилетий ждали богов-избавителей, только не с Востока, а с Запада.
И ожидаемые, наконец, явились - в сущности, те же конкистадоры, только со слегка обновлёнными методиками. И гуманитарную миссию запустили, чтобы цивилизовать дикарей.
Но на этом сходство кончается; Российской империи всё же повезло, в отличие от империи ацтеков, - и возрожденное государство начало путь восстановления из абсолютной разорванности.
Если задаться целью, можно обнаружить и другие рычаги и другие симптомы помешательства Левиафанов - на мой взгляд, задача крайне интересная для историков.
Важно при этом различать две вещи: угасание и закат цивилизаций, с одной стороны (в смысле Шпенглера или Тойнби), и полный внутренний разлад империй - с другой. Эти процессы не обязательно должны совпадать, хотя и такое возможно.
Но в случае империи возможно (хотя и отнюдь не гарантировано) исцеление, избавление от помешательства, даже самого тяжёлого.
В терминологии «Розы мира» эта успешная, хотя и мучительная шоковая терапия описана как рождение нового уицраора, который «пожирает сердце» своего уже совсем дряхлого, безмозглого предшественника.
Или, например, так: душа народа покидает прежнее тело государственности, тело зомбированное, управляемое извне, абсолютно непригодное для собственного бытия в истории, и обретает новое тело государственности, откликающееся на движения души, готовое к победам и тяжёлым испытаниям.
В духе Руссо и Томаса Пейна речь может идти о полном расторжении прежнего общественного договора ввиду недееспособности одной из сторон и учреждении нового государства посредством легитимации, законодательного оформления воли народа.
Следует только иметь в виду, что в таком виде данная процедура является сутью правового (контрактного) государства, для государства органического она представляет лишь внешнюю сторону (стало быть, возможен и иной сценарий), и учреждение здесь следует понимать не как заключение сделки, а как обретение подходящего материального базиса, соответствующего трансцендентному устремлению имперского народа.
Например, как возвращение к собственной исторической миссии или как постановку новой Сверхзадачи.
Так или иначе, исторические примеры отложим для другого раза, а вместо этого обратимся к текущей ситуации, к истории творимой и творящейся сейчас.
Россия вышла из тяжёлого государственного помешательства, избавилась от пребывавшего в коме прежнего государственного тела и является империей на подъёме.
Распад СССР, как известно, привёл к исчезновению биполярного мира и безоговорочному доминированию единственной сверхдержавы. 25 лет США щедро наказывали прочих субъектов международного права за «плохое поведение» и скупо награждали за выполнение поставленных задач.
Это больше напоминало даже не жандармские функции, а обучение крыс в лабиринте: пошёл не туда - удар током или лишение рациона, прошёл все контрольные точки - получи пищевое подкрепление.
Странам и цивилизациям - тысячелетним цивилизациям - было горько сознавать, что их держат за подопытных крыс, так что можно сказать, что священная ненависть к Америке крепла по всему миру.
Мы помним, что первые гроздья гнева созрели к 2001 году, затем возникла группа упорствующих стран, намеревающихся самим решать свою судьбу, некоторые из них, например, Иран и Китай, восстановили свой исторический формат органической государственности, на распутье оказалась Турция, и что уж говорить о России - о ней уже было сказано.
Самозваные жандармы столкнулись, наконец, с крепнущим сопротивлением народов планеты, готовых заявить: мы не крысы.
Но вовсе не это заставляет нас говорить о наступившем упадке Америки. Причина внутренняя, и она подозрительно похожа на то, что мы видели в СССР.
Ознакомившись с советским аналогом, опытный клиницист без труда увидит признаки не просто подступающего помешательства - таковые были заметны уже давненько, - но и явной деменции.
Попробуем просто сгруппировать факты, давно уже отмеченные. Прежде всего, официальная идеология истеблишмента или, если угодно, сумма прогрессивных взглядов настолько разминулась с мировоззрением традиционной Америки, что сегодня они кажутся уже не просто чуждыми, но прямо‑таки инопланетными друг другу.
Американцы из небольших городков, выросшие в атмосфере личной свободы, как и их родители и деды (то есть ядро американского народа), абсолютно не узнают своё государство, свою Америку, не узнают её в том перевёрнутом мире, каким её всё больше делают обезумевшие элиты Америки.
Что же представляет собой эта элита, политический класс? Партийные функционеры, журналисты больших СМИ, Голливуд, академическая среда. Они создали себе мир ценностей и ориентиров, который кажется «нормальным американцам» или, если угодно, человеческим людям чем‑то словно бы выхваченным из абсурдного и одновременно страшного сна.
В этом мире события истории непрерывно пересматриваются, вчерашний полководец и хрестоматийный герой может вдруг оказаться рабовладельцем и, следовательно, негодяем, и, стало быть, его памятники подлежат сносу, а имя - занесению в позорный список.
В этом мире даже классическая литература подлежит жёсткой цензуре, не говоря уже об академических курсах - вплоть до устранения расистских перекосов в физике.
Здесь тебе может грозить позорный конец карьеры или тюремное заключение за имевшее место сорок лет назад домогательство. Здесь, в этом мире, у тебя нет ни отца, ни матери, а есть набор родителей под номерами. Так должно быть в идеале, и обезумевшие элиты, как могут, приближают этот идеал.
Впрочем, список пунктов новой нормальности, обновлённых знаков принадлежности к прогрессивному человечеству хорошо известен и отнюдь не закрыт, он продолжает пополняться и внедряться в тело государства в качестве юридических норм.
На полную мощь работает социальная инженерия: таким темпам и такой эффективности могли бы только позавидовать советские идеологи. Новым проектировщикам удалось произвести массовый сбой первичного импринтинга.
Да, советское общество одураченных утят когда‑то с восторгом смотрело на заокеанских «инвесторов» и прочих American boys, ничего о них не зная, но ожидая спасения.
Жрецы майя и ацтеков когда‑то так же ожидали появления неведомых пришельцев-спасителей.
Ну а теперь значительная часть американского общества, и прежде всего молодёжь, начищая обувь чёрным, так же смотрит им в глаза, ожидая спасения от обессмыслившегося мира - и, конечно, точно так же ничего о них не зная…
Тут опытный клиницист патологии истории увидит хороший повод покачать головой. И, пожалуй, сделает вывод: синдром одураченных утят перекинулся и на американское общество.
Полиции США теперь приходится вставать на одно колено перед теми, кого во все времена считали мародёрами и погромщиками, - как тут не вспомнить агентов ЦРУ, воспринимавшихся одураченными утятами перестройки в качестве просветителей и мудрых цивилизаторов…
Можно представить себе, как сбиты с толку госслужащие, силовые подразделения США, - причудливая логика перевёрнутого мира стремительно пробивается сквозь департаменты и надзорные органы, сквозь съёмочные площадки и университетские аудитории.
Не осталась в стороне и американская армия, как следует из бесчисленных комментариев в соцсетях США, командный состав от генералов до сержантов сейчас больше занят обеспечением комфортных условий для трансгендеров, чем прочими компонентами боевой подготовки. Они знают, за что с них в первую очередь спросят.
И тут, наверное, многие из россиян, помнящие нашу армейскую проблематику 90‑х, сказали бы, что в каждом помешавшемся государстве существуют свои «особенности национальной охоты».
В общем, параллелей достаточно для того, чтобы констатировать: ну вот, теперь и эта империя выжила из ума. И произвести сопоставления по пунктам.
В отношении гражданского общества, однако, ситуация существенно иная. Рядовой советский обыватель был, в сущности, полностью солидарен с отечественными властителями дум, и в транслируемые этими жрецами химеры просто верил, допуская, что он просто чего‑то недопонимает.
В США гражданское общество всегда было достаточно самостоятельным и дистанцированным от государства: в сущности, оно ещё и сейчас таковым остаётся.
При этом американцы были склонны верить своим профессорам, генералам, любимым актерам, и эта элита, в свою очередь, в период расцвета империи в основном разделяла экзистенциальные предпочтения простых американцев.
И вот теперь, когда отовсюду, из всех властных инстанций исходят ценностные установки перевёрнутого мира, мира, в котором прежние маргиналы процветают и властвуют, а те, кто считался солью земли, сами превратились в идеологических маргиналов (хотя всё ещё составляют большинство гражданского общества), - теперь стремительно ширится пропасть между обезумевшими элитами, захватившими государство, и человеческими людьми, которые начинают понимать, что своего государства они лишились.
Ещё совсем недавно государство взывало к ним и призывало их сыновей, чтобы защитить свободу где‑нибудь далеко-далеко от родных берегов… Тогда человеческие люди тоже принадлежали к имперскому народу - и соглашались, пусть и не сразу, что жертвы будут не напрасны.
Теперь властвующие меньшинства тоже вторгаются к ним, и человеческие люди видят, что среди прочего, и даже в первую очередь, эти самые меньшинства требуют детей, требуют через все доступные им каналы, включая властные (психоаналитическое сообщество - одна из властных инстанций Америки).
И простые американцы, быть может, думают: они забирают наших детей, но ведь не во Вьетнам и даже не в Афганистан, а чтобы они… как бы это помягче выразиться… чтобы обратить их в свою веру. И многих уже обратили и не собираются останавливаться.
И всё же средний класс Америки не состоит сплошь из одураченных утят, как когда‑то граждане поздней советской цивилизации. И есть основания полагать, что он не сдастся без боя, быть может он ещё вернёт себе государство или учредит новое.
Может, всё дело в том, что у них нет пока своего Данилы Багрова.
Примечания:
1 Giegerich W. Neurosis. The Logic of Metaphysical Illness. New Orleans 2013, p. 299.
2 Ibid. Pp. 293-294.
3 Помню, как мы с коллегами с философского факультета, обсуждая ситуацию всеобщего крышевания, решили, что оптимальнее, да и честнее было бы сразу платить налоги браткам, упразднив налоговые органы государства как ненужное, паразитарное звено.
*СМИ, признанное иностранным агентом
Александр Секацкий
***
Источник.
НАВЕРХ.