Ираклий Андроников. Лермонтов. Исследования и находки
В 1881 году единственная дочь Ахвердовой, Дарья Федоровна, по мужу Харламова, та самая маленькая «Дашинька», о которой писал Грибоедов, прося Ахвердову заочно «нежно-нежно» поцеловать ее, передала в Публичную библиотеку в Петербурге девять писем Грибоедова к ее матери. Эти письма П.И. Бартенев в том же году опубликовал на страницах своего «Русского архива», сопроводив их краткой заметкой, составленной со слов Харламовой[1]. Через двадцать лет, в 1901 году, с Харламовой беседовал биограф Грибоедова Н.В. Шаломытов. Полученные от нее сведения он использовал в своей статье «Грибоедов и музыка»[2]. Этими сообщениями, полученными от дочери, в сущности, и исчерпывается то немногое, что известно об Ахвердовой, если не считать нескольких упоминаний о ней в «Записках» Н.Н. Муравьева-Карского, женившегося на ее падчерице.
Между тем в Москве, в Государственном театральном музее имени А.А. Бахрушина хранятся неопубликованные воспоминания Д.Ф. Харламовой на семи листах, озаглавленные «Еще несколько слов о Грибоедове»[3].
Воспоминания эти дополняют то, что Харламова в свое время сообщила о Грибоедове Бартеневу и Шаломытову, но главное - содержат совершенно неизвестные факты об отношениях Ахвердовой с семьей Чавчавадзе.
Записаны эти воспоминания в 1901 году, под диктовку восьмидесятичетырехлетней старухи, рукою ее дочери М.Н. Шмит, так как зрение Харламовой в то время уже ослабело и почерк стал неразборчив. Следовательно, они продиктованы через семьдесят лет после описываемых событий. Это обязывает отнестись к ним с большой осторожностью.
Тем не менее достоверность этого документа не вызывает сомнений. И прежде всего потому, что в части, касающейся Ахвердовой и ее отношений с Грибоедовым, Харламова повторяет в основном те же факты, которые за двадцать лет до этого сообщила Бартеневу и которые еще никем не подвергались сомнению.
Далее важно отметить, что в своих воспоминаниях Харламова описывает только собственные детские впечатления, причем по многу раз напоминает читателю, почему они так ограниченны. «К сожалению, - пишет она, - во время всех этих событии я была совершенно маленькая девочка». «Знаю это только по рассказам». «К сожалению, я принадлежала к младшему возрасту, поэтому помню только то, что относилось к нашему детскому миру, и ничего из разговоров старших передать не могу».
И действительно, из разговоров старших она не передает ни слова. Тем более мы имеем все основания верить ей, когда она рассказывает, что в Тифлисе у Ахвердовых «на склоне горы, близ потока Салылак (то есть Сололакского ручья. - И.А.), был дом и чудный, волшебный сад».
«Лучший из виноградных садов здесь почитается, - подтверждает современник, побывавший в Тифлисе в 1828 году, - бывшего начальника артиллерии Ахвердова»[4].
«Князь Александр Гарсеванович Чавчавадзе, - продолжает Харламова, - соопекун моей матери над сестрой Софи и братом Егорушкой, нанимал небольшой наш флигель, рядом с нашим большим домом; в нем жила его мать, жена - княгиня Саломе и дети - Нина, Катенька и Давид. Целый день находились у нас девочки, а Катенька и жила у нас, в одной комнате со мной и гувернанткой нашей Надеждой Афанасьевной, той, которой А.С. Грибоедов в одном из писем к матери шлет целый акафист приветствий. Летом ездили мы часто гостить в чудное имение Чавчавадзе Цинандали в Кахетии, совершали путешествие всегда под конвоем не менее 20 солдат, из опасения нападения горцев. Князя я менее других помню, он часто отлучался, а впоследствии, после взятия Эривани, был там губернатором. Но семья его осталась в Тифлисе».
Несомненно, что в двенадцатилетнем возрасте Харламова все это могла отлично знать и запомнить. Кроме того, ее сведения подтверждаются другими косвенными свидетельствами.
В одном месте своих «Записок» Н. Муравьев-Карский вспоминает, как он провожал А.Г. Чавчавадзе до его квартиры, которую тот «нанимал подле дома Ахвердовых», как они верхами «прискакали к горе, под которой стоят дома сии», и как, расставшись с Чавчавадзе, он переехал «мостик через канал, отделяющий оба дома»[5].
Сопоставим этот рассказ с текстом воспоминаний Харламовой. Она упоминает, что после их отъезда из Тифлиса их дом «был приобретен казной для Института благородных девиц». Если же заглянуть в планы Тифлиса, снятые в первой половине прошлого века, то мы увидим, что «Казенный институт благородных девиц» находился на Садовой улице (ныне верхняя часть улицы Энгельса)[6]. И на планах указан не только обширный сад, простиравшийся до нынешней Лермонтовской улицы, на месте которой в те времена протекал Сололакский ручей, но указаны и дома, и даже разделявший оба дома канал.
Из сопоставления планов становится очевидным, что сад и дома Ахвердовых и Чавчавадзе занимали квартал, где ныне находится Союз писателей Грузии, и сад за домом Союза писателей представляет собой часть бывшего сада Ахвердовых[7].
Вот здесь, в доме Ахвердовых «под горой», и бывал Грибоедов «ежедневным гостем» в 20-х годах. «У нас, -пишет Харламова, - родилась и развивалась его любовь к княжне Нине Чавчавадзе, в нашем доме сделался он счастливым женихом, позабыв на время свою ипохондрию».
Вернувшись после долгого отсутствия из Тифлиса, Грибоедов «почти ежедневно» обедал у Ахвердовых, а после обеда играл детям танцы. «А детей нас было много, - продолжает Харламова, - чуть не маленький пансион, двух возрастов. К старшему принадлежали: дочь от первого брака моего отца Софья Федоровна, впоследствии замужем за Н.Н. Муравьевым-Карским, и брат Егор Федорович, бедная племянница моего отца Анна Андреевна Ахвердова, и приходили для совместного ученья знаменитая княжна Нина Чавчавадзе и княжна Мария Ивановна (Маико) Орбелиани. Княжна Екатерина Александровна Чавчавадзе, впоследствии княгиня Дадиан Мингрельская, княжна Софья Ивановна (Сопико) Орбелиани, Варенька Туманова и я составляли младший возраст».
Итак, теперь уже ясно, что не только «тесная дружба» соединяла семьи Чавчавадзе и Ахвердовых, но что обе семьи жили, по существу, одним домом и находились в повседневном общении.
«Либеральная статская молодежь из будущих декабристов, - сообщает Харламова, - тоже наведывалась на Кавказ и бывала у матери, особенно часто, кажется, В.К. Кюхельбекер, давнишний друг нашей семьи».
Это замечание наводит на мысль, что Ахвердова была знакома с Кюхельбекером еще по Петербургу. Если вспомнить процитированные нами письма Кюхельбекера, из которых видно, что отношения с Ахвердовой в его отсутствие поддерживали и его мать и его племянницы - Глинки, то этого никак нельзя объяснить одним знакомством Кюхельбекера с Ахвердовой по Тифлису.
«После 25 года, - продолжает Харламова, - были отправлены проветриться (на Кавказ. - И.А.) многие слегка замешанные декабристы». Из них Харламова запомнила фамилии только двоих: Рынкевича и Искрицкого.
В числе друзей матери, почти ежедневно посещавших ее дом в Тифлисе, Харламова называет Александра Аркадьевича Суворова. Хотя она ничего и не сообщает о нем, тем не менее нам понятно, откуда шла эта дружба.
Александр Аркадьевич Суворов приходился внуком великому полководцу, а отец Прасковьи Николаевны Ахвердовой, прославленный генерал-поручик Ник. Дм. Арсеньев, был начальником штаба А.В. Суворова, штурмовал вместе с ним Измаил и участвовал в польском походе. Он умер в 1796 году вследствие полученных ран.
За штурм Измаила Арсеньев носил орден «Георгия» третьей степени. Байрон в своем «Дон Жуане», перечисляя ближайших сподвижников великого Суворова, назвал в их числе имя Арсеньева:
Все же назову иных, чтоб вас пленили
Созвучья этих мелодичных слов
С двенадцатью согласными. Тут были:
Арсеньев, Майков, Львов и Чичагов...[8]
Оказавшись в Тифлисе, А.А. Суворов не мог миновать дом Ахвердовой. Таким образом, мы снова получаем возможность убедиться в достоверности обнаруженных воспоминаний.
Харламова причислила Александра Аркадьевича Суворова к военной «золотой молодежи», которую манили на Кавказ мода и жажда почестей и наград. Она не могла знать в то время, что внук Суворова был в 1826 году отправлен в Кавказский корпус за прикосновенность к тайному обществу декабристов[9].
Харламова называет имена других постоянных гостей Ахвердовой - адъютанта Ермолова графа Самойлова, офицеров Бутурлина, Веригиных, Симборского и Арсеньева. Действительно, все они в тот период жили или постоянно бывали в Тифлисе[10]. Сведения Харламовой оказываются очень точными.
Но вот еще новое важное сообщение:
«Около 1829 года посетил и обедал у нас и Александр Сергеевич Пушкин, я его превосходно помню, хотя это было в смутное для нас время, после смерти Грибоедова».
О том, что Пушкин обедал у ее матери, Харламова рассказывала Шаломытову. Ее слова Шаломытов приводит в своей статье. И странно, что это сообщение ускользнуло от внимания пушкинистов. Ни в одной из известных нам работ о Пушкине этот факт не использован, не опровергнут; его не знают, очевидно, даже те авторы, которым принадлежат исследования о связях Пушкина с Грузией.
Понятно, что к этому заявлению Харламовой надо отнестись с сугубой осторожностью. Одно дело, когда она рассказывает, где стоял дом, в котором прошло ее детство, другое - когда через семьдесят лет она делится воспоминаниями о Пушкине.
Но здесь снова обращает на себя внимание деталь, свидетельствующая о достоверности самого факта. Харламова пишет, что Пушкин посетил их дом «около 1829 года». Из этого видно, что время его приезда установлено ею по памяти - не по книгам. Оно связано для нее с еще более важным событием: «это было в смутное для нас время, после смерти Грибоедова». А 1830 годом, как мы увидим, вообще ограничивается тифлисский период ее жизни. Поэтому такая не вполне точная дата - «около 1829 года» - оказывается достовернее в данном случае, чем точная. Тем более что рассказывает Харламова о том, что впоследствии могла неоднократно проверить у матери. А Прасковья Николаевна Ахвердова умерла в 1851 году, в преклонном возрасте, когда самой Харламовой было уже не двенадцать лет, а тридцать четыре года.
К тому же самая возможность посещения Пушкиным дома Ахвердовой никакими известными нам фактами биографии Пушкина не опровергается. Наоборот, их встреча кажется совершенно естественной и даже неизбежной.
«В Тифлисе пробыл я около двух недель, - пишет Пушкин, - и познакомился с тамошним обществом»[11].
На обратном пути из Арзрума он 1 августа снова прибыл в Тифлис. «Здесь остался я несколько дней в любезном и веселом обществе, - отмечает он. - Несколько вечеров провел я в садах, при звуке музыки и песен грузинских»[12].
У кого же бывал Пушкин? С каким обществом познакомился? В «Путешествии в Арзрум» он упоминает только редактора «Тифлисских ведомостей» Санковского да генерал-губернатора Стрекалова.
Однако из воспоминаний современника, К.И. Савостьянова, известно, что «всякий, кто только имел возможность, давал ему частный праздник или обед, или вечер, или завтрак»[13].
Как при этом Пушкин мог не встретиться с Ахвердовой, дом которой был «сосредоточием всего культурного общества Тифлиса в продолжение 10 лет»?[14]
Правда, Пушкин приехал в Тифлис после гибели Грибоедова, когда, по словам Харламовой, над их домом «все будто тяготел траур». Понятно, что семье Чавчавадзе было в это время не до званых обедов. Но, оказывается, они в это время уже не жили вместе с Ахвердовыми. «По приезде из Тавриса, - пишет Харламова, - Нина Александровна поселилась со своими родными уже не в нашем флигеле, а в городе».
В «Путешествии в Арзрум» Пушкин не назвал имена людей, в обществе которых провел «несколько вечеров, при звуке музыки и песен грузинских», потому что многие из его тифлисских знакомых оказались впоследствии причастными к заговору 1832 года и в 1836, когда «Путешествие» появилось в печати, находились в опале. Но совершенно правы исследователи, утверждающие, что в те дни, когда овдовевшая Нина Грибоедова и все погруженное в траур семейство Чавчавадзе ожидали прибытия в Тифлис останков Грибоедова, находившийся в это время в городе Пушкин не мог не нанести им визита для выражения своего сочувствия и таким образом должен был познакомиться с тестем и вдовой Грибоедова[15]. Эта мысль принадлежит поэту Георгию Леонидзе.
Воспоминания Д.Ф. Харламовой подтверждают правдоподобие этого предположения и доказывают, что Пушкин, описывая свое пребывание в Тифлисе, в тексте «Путешествия в Арзрум» сознательно, кроме официальных лиц, не упомянул никого. В том числе и Ахвердову. Кстати, в то время, когда Пушкин работал над «Путешествием», она уже не жила в Грузии.
Беседы с ней Пушкин и мог вспомнить в том месте своего «Путешествия», где рассказал о встрече с телом Грибоедова. Именно от Ахвердовой мог он услышать о тех событиях из жизни Грибоедова, когда, «приехав в Грузию, женился он на той, которую любил...», подробности о «последних годах его бурной жизни» и о смерти, «постигшей его среди смелого и неравного боя». Несомненно, «старая приятельница» Грибоедова должна была рассказывать и о своей воспитаннице и о «князе Чавчевадзеве», как Пушкин называет его в черновом предисловии к «Путешествию в Арзрум»[16].
В мае 1830 года Прасковья Николаевна Ахвердова навсегда покинула Тифлис и возвратилась в Россию. Это тоже совершенно новое для нас сведение. До сих пор считалось (и я повторял эту ошибку), что Ахвердова прожила в Тифлисе до конца жизни. Никому из исследователей и в голову не приходило, что последние двадцать лет своей жизни она провела в Петербурге и что сведения о ней надо собирать в ленинградских архивах[17].
В мемуарах Харламовой для нас, пожалуй, важнее всего упоминание о том, что и после переезда в Россию отношения Ахвердовых с семьей Чавчавадзе не оборвались. Харламова говорит, что она всю жизнь оставалась в самых дружеских отношениях с младшей дочерью Чавчавадзе Екатериной и, хотя не встречалась с ней долгие годы, находилась с ней «в переписке до самой ее смерти».
Таким образом, ясно, что Прасковья Николаевна Ахвердова продолжала поддерживать отношения со своими тифлисскими друзьями. И когда сын Чавчавадзе Давид был отправлен в Петербург для поступления в школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров[18] (где, кстати сказать, учился Лермонтов), она должна была встретить его как родного.
Сопоставим эти факты с еще более важными. В 1834 - 1836 годах в Петербурге находился сам Александр Гарсеванович Чавчавадзе. О том, как и при каких обстоятельствах он прибыл туда, нам еще предстоит говорить подробно. В данном случае отметим только одно: во время пребывания в столице он постоянно виделся с Ахвердовой и по-прежнему поддерживал с ней самые дружеские отношения.
Как прежде в Тифлисе, так и в Петербурге Прасковья Николаевна Ахвердова находилась в курсе всех тифлисских новостей и узнавала многое раньше самого Чавчавадзе. Когда в Цинандали умерла его мать, семья сообщила об этом Ахвердовой: ей было поручено передать Александру Гарсевановичу эту печальную для него весть. Возможно, что на ахвердовский адрес поступала и остальная корреспонденция Чавчавадзе. Это видно из ответного письма поэта тифлисскому гражданскому губернатору Н.О. Палавандову от 22 июня 1836 года. «Вчера, - пишет он, - узнал от Прасковьи Николаевны о постигшем меня несчастье, известия о котором ожидал со дня на день. От нее же получил Ваше письмо...»[19]
Итак, запомним: в годы 1834 - 1836 Ахвердова и Чавчавадзе постоянно виделись в Петербурге. Зная теперь, как тесно были связаны обе эти семьи по Тифлису, можно с уверенностью сказать, что Чавчавадзе бывал частым гостем в доме Ахвердовой - в доме, где бывал Лермонтов! Впрочем, не будем забегать вперед и расскажем все по порядку.
До самого последнего времени никому не было известно, что Лермонтов находился с Прасковьей Николаевной Ахвердовой в родстве. Между тем она - урожденная Арсеньева - доводилась троюродной сестрой покойной матери Лермонтова, а самому ему - троюродной теткой[20].
О том, что Лермонтов был знаком с ней, мы догадывались уже раньше, на основании записи, сделанной им в 1840 году в одном из альбомов: «Ахвердов[а] на Кирочн[ой]. Г[рафиня] Заводовск[ая] Леон Голицы[н] в доме Ростовцева»[21]. Уже эта запись среди адресов петербургских знакомых Лермонтова давала серьезные основания считать, что он встречался с Ахвердовой. Гипотеза эта была высказана мной еще в 1939 году[22].
Предположение подтвердилось. Ахвердова «жительствовала в С.-Петербурге Литейной части 5-го квартала в доме под № 14»[23]. Дом этот действительно находится на Кирочной - угол Потемкинской улицы, возле Таврического сада. И самая улица называлась в ту пору еще не Потемкинской, а Таврической[24].
Отыскались сведения и поважнее. В 30-х годах, живя в Петербурге и в Царском Селе, Ахвердова постоянно встречалась и поддерживала родственные отношения с бабкой Лермонтова - Елизаветой Алексеевной Арсеньевой. Арсеньева пишет из Петербурга родственнице - тамбовской помещице Прасковье Александровне Крюковой: «Я часто видаюсь с Дарьей Николаевной и Прасковьей Николаевной и всегда об вас говорим»[25].
Дарья Николаевна и Прасковья Николаевна - это Дарья Николаевна Хвостова и Прасковья Николаевна Ахвердова - двоюродные сестры П.А. Крюковой и племянницы покойного М.В. Арсеньева, мужа Е.А. Арсеньевой. Понятно, почему Арсеньева пишет Крюковой: «всегда об вас говорим». Личность их общей родственницы Прасковьи Александровны Крюковой, естественно, служила частой темой для разговоров.
Но окончательно вопрос о знакомстве Лермонтова с Ахвердовой решает его письмо к бабке, найденное мной в г. Актюбинске в 1948 году. Хотя ни число, ни год на этом письме не выставлены, по содержанию оно легко датируется второй половиной апреля 1836 года, когда Лермонтов служил в Царском Селе и постоянно наезжал в столицу.
«Милая бабушка, - пишет он. - Так как время вашего приезда подходит, то я уже ищу квартиру, и карету видел, да высока; Прасковья Николаевна Ахвердова в мае сдает свой дом, кажется, что будет для нас годиться, только все далеко...»[26].
На основании этих строк можно считать доказанным, что Арсеньева и Лермонтов встречались с Ахвердовой. И встречались как раз в то время, когда в Петербурге находился Чавчавадзе.
…
Годы 1834 - 1836 в биографии Лермонтова изучены слабо, в биографии Чавчавадзе и вовсе еще не изучены. Поэтому нельзя ответить на вопрос - состоялось ли знакомство их в этот период. Для этого нет покуда никаких данных. Хотя теперь, когда мы узнали о том, что Лермонтов как раз в это время постоянно видел П.Н. Ахвердову, встреча его с Чавчавадзе становится вполне вероятной. Но уже во всяком случае - это можно считать несомненным, - в 1837 году, когда Лермонтов пострадал за стихи на смерть Пушкина, оказался в опале и уезжал в ссылку в полк, стоявший недалеко от Тифлиса, а еще ближе от Цинандали, где Ахвердова еще так недавно гостила на правах члена семьи - заботливый друг Грибоедова, Кюхельбекера и Чавчавадзе, она должна была принять участие в судьбе своего племянника, Лермонтова.
Отправляя поэта в Грузию, бабушка, разумеется, заручилась рекомендательными письмами к влиятельным на Кавказе людям: к командиру Отдельного Кавказского корпуса барону Г.В. Розену, с сыном которого Лермонтов служил в лейб-гусарах, к начальнику штаба В. Д. Вольховскому, к А.А. Вельяминову (командовавшему войсками на Линии), с которым вместе воевал в Отечественную войну 1812 года ее брат Афанасий Столыпин. Об одном из таких писем мы узнали недавно. Родственник бабушки, генерал А.И. Философов, оказывается, обращался с просьбой о Лермонтове к генералу Вольховскому[27].
Поэтому не подлежит сомнению и то, что Лермонтов уезжал в Грузию, снабженный письмами Ахвердовой к ее тифлисским друзьям - и прежде всего, конечно, к ее воспитаннице. (Сам Александр Гарсеванович Чавчавадзе вернулся в Грузию летом 1837 года.) Таким образом, Лермонтов в дом Чавчавадзе должен был попасть непременно - не только как поэт, прославившийся стихами на смерть Пушкина, но и как родственник женщины, связанной с домом Чавчавадзе долгой и прочной дружбой. И трудно допустить, чтоб он дважды пренебрег возможностью встретиться с прославленным грузинским поэтом, не захотел познакомиться с вдовой Грибоедова.
Знакомство, по всем признакам, состоялось[28].
[1] См. Письма А.С. Грибоедова к П.Н. Ахвердовой // Русский архив. 1881. Кн. II. Сс. 177 - 190.
[2] См. Н.В. Шаломытов. Грибоедов и музыка // Исторический вестник. 1910. Кн. VI. Сс. 865 - 883.
[3] Д. Х.[арламова]. Еще несколько слов о Грибоедове. Рукопись. Государственный театральный музей имени А.А. Бахрушина. Шифр ТМ 163494.
См. Ираклий Андроников. Лермонтов в Грузии в 1837 году. М. 1955. Сс. 248 - 255.
[4] Впечатления и воспоминания покойника // Библиотека для чтения. 1848. Т. 86. Ч. II. Отд. III. С. 52. Примеч. И.Л. Андроникова.
[5] Н.Н. Муравьев-Карский. Записки. Русский архив. 1889. № 9. С. 65. Примеч. И.Л. Андроникова.
[6] См. План г. Тифлиса с окрестностью. Составлен и гравирован при генеральном штабе Отд. Кавказского корпуса в 1850 г. Приложение к Кавказскому календарю на 1851 год. Примеч. И.Л. Андроникова.
[7] Более подробно об этом см. в моей кн. «Лермонтов». М. 1951. С. 168. Примеч. И.Л. Андроникова.
[8] Д.Г. Байрон. Дон Жуан. Песнь седьмая. Строфы XIV и XV. Примеч. И.Л. Андроникова.
[9] См. Восстание декабристов. Материалы. Т. VIII. Алфавит декабристов. Под редакцией и с примечаниями Б.Л. Модзалевского и А.А. Сиверса. Л. 1925. Сс. 180, 398. Примеч. И.Л. Андроникова.
[10] См. Ираклий Андроников. Лермонтов в Грузии в 1837 году. М. 1955. С. 249. Примеч. И.Л. Андроникова.
[11] А.С. Пушкин. Путешествие в Арзрум. Глава вторая. Примеч. И.Л. Андроникова.
[12] Там же. Глава пятая. Примеч. И.Л. Андроникова.
[13] Рассказ К.И. Савостьянова о встречах с Пушкиным в 1829 и 1833 годах. Сообщил А. Достоевский // Пушкин и его современники. Вып. 37. Л. 1928 С. 146. Примеч. И.Л. Андроникова.
[14] Д. Х[арламова]. Еще несколько слов о Грибоедове. Рукопись. Л. 1. Об. Примеч. И.Л. Андроникова.
[15] См. И. Ениколопов. Пушкин на Кавказе // Заря Востока. Тбилиси. 1938. Сс. 87 - 88.
Леван Асатиани. Пушкин и грузинская культура // Заря Востока». Тбилиси. 1949. С. 32.
Примеч. И.Л. Андроникова.
[16] А.С. Пушкин. Полн. собр. соч. Т. 8. Ч. 2. Издательство АН СССР. 1940. С. 1025. Примеч. И.Л. Андроникова.
[17] В 1832 году Ахвердова была в Петербурге (дневник В.К. Кюхельбекера). В 1833 году ее навещал приезжавший в столицу Н. Муравьев (Русский архив. 1894. Кн. II. Сс. 511, 527). Лето 1834 года, судя по письму Кюхельбекера, она проводила в городе, а лето 1835 года - в Царском Селе (Русский архив. 1894. III. Сс. 375, 419), где Лермонтов в то время служил в лейб-гусарах. Примеч. И.Л. Андроникова.
[18] См. В. Потто. Исторический очерк Николаевского кавалерийского училища. Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. СПБ. 1873. Приложения. С. 207. Примеч. И.Л. Андроникова.
[19] Письмо А.Г. Чавчавадзе к Н.О. Палавандишвили от 22 июня 1836 года хранится в Государственном музее Грузии имени С.Н. Джанашиа. Ф. Sa, № 1826. Опубликовано в кн.: Александр Чавчавадзе. Сочинения. Под редакцией И. Гришашвили. Тбилиси, «Федерация». 1940. С. XII (на грузинском языке). Примеч. И.Л. Андроникова.
[20] См. В. Арсеньев. Род дворян Арсеньевых (1389 - 1901). Тула, Издательство М.Т. Яблочкова. 1903. Сс. 65, 68. Примеч. И.Л. Андроникова.
[21] Альбом Лермонтова, на 29-ти листах, хранится в Рукописном отделении Государственной Публичной библиотеки имени М.Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде (Л. 1). Примеч. И.Л. Андроникова.
[22] См. Красная новь. 1939. № 10 - 11. С. 251. Примеч. И.Л. Андроникова.
[23] Дело о дворянстве Ахвердовой. ЦГИА СССР в Ленинграде. Ср. 1343. Оп. 16. Ед. хр. 3223. Примеч. И.Л. Андроникова.
[24] Атлас тринадцати частей С.-Петербурга. Сост. Н. Цылов, СПБ. 1849. С. 201 (дома по Кирочной улице) и 202 (дома по Таврической улице). По нынешней нумерации это дом № 48/13. Примеч. И.Л. Андроникова.
[25] Л. Модзалевский. Письма Е.А. Арсеньевой о Лермонтове // Литературное наследство. Т. 45 - 46. Сс. 650 - 651 и 655 (примечание, где сказано, что «Дарья Николаевна и Прасковья Николаевна - лица неустановленные»). Примеч. И.Л. Андроникова.
[26] Огонек. 1949. № 42. Сс. 15 - 16. Примеч. И.Л. Андроникова.
[27] См. А.Н. Михайлова. Лермонтов и его родня по документам архива А.И. Философова. Литературное наследство. Тт. 45 - 46. Сс. 678 - 680. Примеч. И.Л. Андроникова.
[28] Андроников И.Л. Лермонтов. Исследования и находки. М. 1977. Сс. 312 - 323.