О молодежной прозе в провинции. Письмо первое.
философические письма о высоком и не очень штиле
или
в думах о писательствующем юноше-провинциале из сибирского городка, никогда не бывавшем в заморских странах.
эссе (наверное)
посвящается
собратьям по нужде (не малой)
письмо первое.
тот образ юного писателя, что каждый легко нашарит в своем черном ящике, набитом под завязку стереотипами общего пользования, до смешного прост и непререкаем в своей устойчивости: субтильный мыслящий тростник с признаками базедовой болезни (да-да то самое: «со взором горящим, мордом небритым, всеми битым и позабытым…»). В зависимости от опыта, происхождения и степени консервативности мышления образ сего субъекта может быть дополнен традиционным багажом с ярлыком «чудак»: неряшливый гардероб, неадекватность прически и чемоданчик перверсий сверху.
Но что действительно не может ни вызывать сочувствия так это его биография - ничегошеньки-то у него нету. Куда ни кинь всюду клин: сел писать - вдохновенья нет, ушло и все, хоть головой стучись - вот и вцепляется бедолага от отчаянья в многострадальную свою шевелюру (а потом, забывая пригладить, идет на улицу - а-ля маэстро Бетхофен в подпитии). А коли написал? - дык, никто не читает, известности нема, денег тоже, а вслед за ними еды, женщин и чего-то там еще по списку. Бьется бедный со всеобщим непониманием и не видит-де сумасброд, что сам себя таким сделал. А люди-то тут причем, у них дела - «не надо мешать серьезным людям!».
Что до биографии - так тут просто караул: либо тяжелое детство, либо дама сердца отказала, уехав за бугор с каким-нибудь Ибаньесом, либо интимный грешок какой водится, что силится скрыть (бессилие, онанизм, люстризм*, филателизм етс.) - а сам при этом все пишет и пишет, все про себя, да про судьбину трудную. Тщится изменить все и вся, истины открыть, стать понимашь Буддой и Шопенгауэром. Ан нет, не лезет каменная чаша… увы.
В общем, все до смешного просто: худосочный и злопамятный неудачник, стесняясь иль боясь делать это прямо и открыто, изливает желчь свою в стишки и повести, за что не ясно почему ждет гонораров и любви народной. Жизнь его - неизбывный парадокс и логический круг: все плохо, потому пишет с надеждой, чтобы стало хорошо, но от хорошо уже никто не пишет, потому для хорошо опять должно быть плохо. А главное жизнь его до нелепости коротка - поздно, а чаще рано он просто то, что называется «взрослеет». А именно, бросает к чертям свои эпистолы, сжигает рукописи и, обзаведясь семьей, начинает жить, работать и отдыхать как все.
* я понимаю, всякий эстетически развитый индивид питает самые чистые чувства к люстрам, однако ж и в подобной противоестественной страсти некоторые не знают никакой меры и становятся люстроманами.
Ты, мой друг, ради развлечения, можешь как и я взглянуть в зеркало (ах черт, не будем лезть в психологию, но внешность - как с меня) - что самое забавное даже после столь изрядной дозы здравомыслия нет и тени сомнения или смущения. А стало быть не в словах правда, а во взгляде. Банальная истина того, что у каждого свой путь может быть понята только теми, кто понимает также и то, что нельзя требовать от человека большего, чем дойти до конца своего пути. Все остальное - чей-то мелочный и скудоумный перфекционизм. До встречи, друг.