Евгений Евтушенко. "Танки идут по Праге".
В августе 1968 года Евгений Евтушенко находился на отдыхе в посёлке Коктебель в Крыму.
Вечером 22 августа, вместе с писателями Василием Аксёновым, Анатолием Гладилиным, Борисом Балтером и другими литераторами, они праздновали день рождения Балтера.
Говорили за столом и о реформах «Пражской весны», спорили о том, решится ли высшее руководство СССР на военную операцию против Чехословакии. Как утверждал сам Евтушенко «соответственно своему тогдашнему, ещё не растоптанному идеализму, я был единственным, кто утверждал за тем столом, что вторжения не может быть: всё-таки это „братская социалистическая страна“, никто коммунистов там вешать не собирается и, следовательно, нет никаких логических мотивов для военного вмешательства». В ответ Балтер высказал предположение, что «именно в эту минуту наши танки уже пересекают чехословацкую границу».
Об уже произошедших к тому моменту событиях в Чехословакии Евтушенко и Аксёнов узнали утром 23 августа от одного из местных жителей, имевшего радиоприёмник. После совместного прослушивания сообщения о событиях в Праге оба писателя распили бутылку водки в поселковой столовой. Как вспоминал Евтушенко, «мы пили и плакали: я - слезами обманутого идеалиста, Аксёнов - слезами ненависти».
Сам Аксёнов назвал утро 23 августа «мрачным», настроение - «паршивым». Стоя в очереди за второй бутылкой, он завёл разговор о событиях в Праге со впереди стоящими и убедился в том, что действия советских властей воспринимались ими нейтрально («Ничего особенного», «Мы их кормили, а они… Так что всё - нормалёк…». Разозлившись, Аксёнов забрался на один из столиков и обратился к присутствовашим с речью: «Вы рабы той тарелки с прокисшим винегретом, за которой вы сейчас стоите. А в это время ваши танки давят свободу в Праге, потому что вы хотите, чтобы такое же рабство, как у нас, было везде…». По свидетельству Евтушенко, в конечном итоге ему удалось увести Аксёнова из столовой, избежав тем самым драки.
В тот же день Евтушенко написал стихи.
Танки идут по Праге в закатной крови рассвета.
Танки идут по правде, которая не газета.
Танки идут по соблазнам жить не во власти штампов.
Танки идут по солдатам, сидящим внутри этих танков.
Боже мой, как это гнусно! Боже - какое паденье!
Танки по Яну Гусу, Пушкину и Петефи.
Страх - это хамства основа. Охотнорядские хари,
Вы - это помесь Ноздрёва и человека в футляре.
Совесть и честь вы попрали. Чудищем едет брюхастым
В танках-футлярах по Праге страх, бронированный хамством.
Что разбираться в мотивах моторизованной плётки?
Чуешь, наивный Манилов, хватку Ноздрёва на глотке?
Танки идут по склепам, по тем, что ещё не родились.
Чётки чиновничьих скрепок в гусеницы превратились.
Разве я враг России? Разве я не счастливым
В танки другие, родные, тыкался носом сопливым?
Чем же мне жить, как прежде, если, как будто рубанки,
Танки идут по надежде, что это - родные танки?
Прежде чем я подохну, как - мне не важно - прозван,
Я обращаюсь к потомку только с единственной просьбой.
Пусть надо мной - без рыданий просто напишут, по правде:
«Русский писатель. Раздавлен русскими танками в Праге».
1968 г.
Состояние, в котором поэт находился в это время, сам Евтушенко охарактеризовал следующим образом: «Одним из самых страшных дней в моей жизни был день, когда наши танки вошли в Прагу. Они как будто шли по моему позвоночнику, дробя его гусеницами. Солженицын в этот день, наверно, торжествовал, потому что это было подтверждением его аввакумовского антикоммунизма, а для меня это было крушением всей моей революционной романтики, надежд на социализм с человеческим лицом. Советская власть сама уничтожила все мои иллюзии по отношению к ней. Жизнь мне казалась конченной, бессмысленной, а я сам себе - навеки опозоренным. Моя телеграмма протеста нашему правительству, стихи «Танки идут по Праге» были вовсе не смелостью, а самоспасением. Если бы я этого не сделал, я презирал бы себя до конца жизни, а с таким презрением к себе я не смог бы жить».