Что помогает перенести
Я всегда была книжным ребенком.
Выросла в домах, где книги занимали стену от пола до потолка.
Единственным нашим с папой добром, перевозимым в путешествиях по местам нового проживания был рыжий чемодан любимых книг.
В сочинении «Кем я хочу стать, когда вырасту» написанном в третьем классе, я металась между парикмахером и библиотекарем. Кажется так и написала, что хочу делать людей красивыми и умными.
Моя первой любовью стала худая очкастая питерская девушка, присланная по распределению в городскую библиотеку. Она перебирала пальцами с идеальной формой ногтей каталожные карточки, прочитывая мой читательский формуляр, потом внимательно смотрела на меня, и наконец, тряхнув каштановыми вихрами, выходила из за барьера, чтоб привести меня к нужной по ее мнению, полке. «Следуйте за мной». Кажется она была первым человеком, обратившимся ко мне на «Вы».
Библиотекарем была моя тетя. Библиотека Университета в Мариуполе-ее творение. Она проработала там с 1952 года до конца жизни, сделав одной из лучших технических библиотек страны. Моей Советской страны. Одна запись в трудовой книжке за всю жизнь. Хотя рядом с заведующий библиотекой можно было ставить запись «психолог», потому что это более соответствовало тому, чем она занималась.
Так что, наверное, естественным для меня способом выживания в трудных ситуациях, браться не за рюмку или булку, а за книжку.
Что бы понять, что происходит, возьму в помощники George Orwell:
‘If you want a picture of the future, imagine a boot stamping on a human face - for ever.’
«Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека - вечно. И помните, что это - навечно. Лицо для растаптывания всегда найдется.
Всегда найдется еретик, враг общества, для того чтобы его снова и снова побеждали и унижали. «
»Вижу, вам становится понятно, какой это будет мир. Но в конце концов вы не просто поймете. Вы примете его, будете его приветствовать, станете его частью.«
Не особенно жизнеутверждающе.
Жить в этом состоянии невозможно.
Смотреть на ленту »Молнии« в Viber с сообщением о воздушной тревоге в городах, с которыми связано мое детство, невыносимо.
Каждый ночной звонок или звуковой сигнал и в голове вереницей картинки одна страшнее другой. »Прости, по ошибке нажала кнопку. Разбудила тебя? Ничего не случилось, не волнуйся. У нас все по прежнему, все так же. Месяц назад было страшнее.«
Детей вывезли к бабушке в Голландию.
Заполнили документы на визу, и на мое имя, и на имя сына, чтоб вместить всех остальных.
Но мои книжные девочки, учившие меня читать по »Мишкиной каше« и »Деникиным рассказам«, выросшие в тех же библиотеках, что и я, не оставят сыновей и мужей.
Та, что делит со мной имя нашей бабушки, села с книжкой на диван. »Это мой дом, я здесь родилась, что бы ни случилось из Киева никуда не уеду.«
Моему городу 1500 лет. Он старше моих любимых столиц Камакура и Нара.
Когда бомбили Пальмира и Алеппо я думала, что небо должно опуститься на тех, кто посмел. А опустилось оно на нас, потому что мы позволили снять запрет.
Цивилизованность нас отпустила. И мы стали теми, кем всегда были внутри, скованные снаружи культурой, моралью и законами.
Я не вынимаю из ушей наушники, в них течет Акунинское »Государство Российское.«
Понимание того, как же мы дошли до предела и переступили его, не приходит.
Но мне попался в это отвратительное время Фредрик Бакман. И его умение выстраивать из кубиков-слов башенки, влюблять тебя в них и потом разрушать и разметывать все созданное, дорогого стоит.
Нет ничего, что устоит, есть только постоянный поиск баланса и миг равновесия прежде, чем все рассыплется снова.