Аркадий Аверченко. Человек с испорченными часами
Усевшись поудобней в кресло, он посмотрел меня и, удовлетворенный, сказал:
- Вот вы какой.
- Да, - скромно улыбнулся я.
- Давно пишете?
- Четыре года.
- Ого! А я тоже думаю: дай-ка что-нибудь напишу! - Написали? - полюбопытствовал я.
- Написал. Принес. Хочу у вас напечатать.
- Раньше писали?
- Нет. Другим была голова занята. А нынче с долами управился, жену в имение отослал, - ну, знаете ли, скучно. Э, думаю, попробую-ка что-нибудь написать! Вот написал и притащил. Хе-хе! Почитайте новоявленного Байрона.
- Хорошо-с. Одну минуту... кончу корректуру, и тогда к вашим услугам.
Это был длинноносый немолодой человек, в черном сюртуке и с бриллиантом на худом узловатом пальце. Он осмотрел свои ноги и, улыбнувшись, сказал:
- А приятно, когда везет.
- Кому?
- Да вот, например, вам. Пишете, зарабатываете деньги, вас читают.
- Трудно писать, - рассеянно сказал я.
- Ну, как вам сказать. Я, например, сел, и у меня как-то это сразу вышло.
Я отодвинул неоконченную корректуру и сказал:
- Где ваша рукопись?
- Вот она. Условия: пятнадцать копеек строка. А следующие вещи - по соглашению. За дебют можно подешевле.
- Ладно. Ответ через две недели.
Я бросил косой взгляд на начало лежавшей передо мной рукописи и сказал:
- Кстати, нельзя писать: «Солнце сияло на закате небосклона».
- Ну, ничего, - добродушно усмехнулся он. - Исправите. Это первые шаги. Ну, я пойду. Не буду отнимать у себя и у вас драгоценное время.
Он вынул часы, взглянул на них и сказал с досадой:
- Вот анафемические! Опять стали.
- Испортились? - спросил я.
- Да, давал чинить - ничего не выходит.
- Да уж эти часовые мастера! Позвольте, я посмотрю их. Может быть, что-нибудь можно с ними сделать.
Он удивленно посмотрел на меня.
- А вы и часы можете починить?
- Отчего же... Пустяки.
Я взял протянутые им часы, открыл заднюю крышку и стал внимательно разглядывать комбинацию колесиков и пружин.
- Ну-с... попробуем.
Я взял перочинный ножик и ковырнул механизм. Два колесика отскочили и упали на письменный стол.
- Ага! - удовлетворенно сказал я. - Ишь ты, подлые!
Нащупав пальцем тонкую, как паутина, спираль, я подцепил ее ногтем и, размотав, вытащил. Заодно вынул и два каких-то молоточка, соединенных дужкой.
- Ну, что? - спросил писатель, с недоумением следя за моей работой.
- Да, что ж! - пожал я плечами, выковыривая из футляра последние остатки механизма. - Часы как часы. Тут столько всякого напутано, что сам черт не поймет!
Он вскочил, бросил растерянный взгляд на выпотрошенные часы и вскричал:
- Да, вы-то сами... понимаете ли что-либо в часах?
- Как вам сказать... Скорей не понимаю, чем понимаю.
- И вы никогда не занимались часовым делом?
- Откровенно говоря, нет. Вот сейчас только... немножко.
Он заревел, собирая в опустевшие часы все свои колесики, пружины и молоточки:
- Так какого же вы дьявола, ни черта не смысля, беретесь не за свое дело?
Заревел и я:
- А вы-то тоже! Какого вы дьявола взялись за литературу, ни черта в ней не смысля? Что ж, по-вашему, починять часы труднее, чем написать хорошее литературное произведение?
Потом мы оба сразу остыли. Он засмеялся и сказал:
- Ну, черт с вами! Если эта моя вещица не подойдет, принесу другую.
- Ладно! - согласился я. - Если еще будут у вас часики, притащите и их. Может быть, мы оба в конце концов научимся.