Свои. История Локотской республики
Брянский краеведческий музей бетонной громадой высится на площади Партизан в центре города. Большинство посетителей лишь мельком просматривают стенды революции и современных войн. Их интересует Великая Отечественная. Они с гордостью слушают, что во время войны на Брянщине в тылу врага существовали настоящие партизанские республики, где, благодаря густым лесам и плохим дорогам, почти все время держалась Советская власть. Иногда немцы проводили карательные операции, тогда партизаны временно отступали. Нацисты опять ставили свою администрацию, но, едва они уходили, подпольщики возвращались из леса и все начиналось сызнова.
Но есть одна тема, на которую в экспозиции нет даже намека. Экскурсоводы обходят ее молчанием. И неудивительно, ведь даже сейчас, семьдесят лет спустя, она кажется скользкой и провокационной. Она все еще болит, а порой и гноится. Дело не только в досужих вымыслах псевдоисториков и выходках неонацистов, ищущих в прошлом себе кумиров. Просто здесь особенно ярко и беспощадно высветилась одна из самых глубоких проблем России - взаимоотношение человека и власти. А потому еще долго будет волновать людей то, что на Брянщине вместе с партизанскими анклавами, словно инь и ян, существовало Локотское самоуправление - республика площадью больше Бельгии с населением почти 600 тыс. человек, управляемая российскими коллаборационистами, которые сражались с Красной Армией на стороне Третьего Рейха.
Татьяна Семеновна Харитонова, жившая в то время в деревне Сныткино, что в часе ходьбы от поселка Локоть, вспоминает:
- Отец наш был заведующим фермой. Когда началась война, ему поручили сдать ее советским войскам в Задонске. Дошел, сдал, получил документы, и вся бригада отправилась в военкомат. Но их не приняли. Сказали, еще успеете на родине, а здесь своих дел много. Но возле Орла они попали в окружение. Пришлось вернуться к нам.
Когда мы немцев увидели, даже кричать не могли: пришли военные люди, неизвестно зачем. С оружием. Это очень жутко, тем более детям. Все окна занавесили. Только слышим - рычат мотоциклы. Хочется посмотреть, а от страха зуб на зуб не попадает. Вот они остановились напротив хаты. Обсудили что-то. Затем развернулись и уехали на Брасово. А потом нагрянули жить.
Но приход немцев в некоторых вселял не страх, а надежду. Ведь в поселке до революции располагались имение и конезавод князя Михаила Романова. Жили крестьяне при нем неплохо, за что и поплатились во время раскулачивания. К тому же, в районе осело несколько диссидентов, люто ненавидевших большевизм, в том числе Константин Воскобойник. В 1916 году, будучи студентом-юристом, он ушел добровольцем на фронт, затем храбро сражался против белых и интервентов. Однако в двадцатых годах Константин примкнул к крестьянскому восстанию против коллективизации. После поражения бежал с поддельными документами, по ним вторично женился на собственной супруге. Выждав десять лет, он добровольно сдался ОГПУ, был выслан и через некоторое время оказался преподавателем лесного техникума в поселке Локоть.
Нацистов он встретил радостно, видя в них силу, способную уничтожить ненавистный сталинский режим. Воскобойник надеялся, что немцы будут заинтересованы в создании на территории славянских государств лояльных им самоуправлений. И его рвение было замечено. Он был назначен старостой поселка и набрал себе отряд из 20 человек, именуемый народной милицией. Уже через месяц ему разрешили увеличить его численность в десять раз. В конце ноября Воскобойник опубликовал "Воззвание к населению Локотьской волости о начале новой жизни в освобожденной России" и Манифест Народной Социалистической Партии. Он заявлял, что это движение возникло "в подполье, в сибирских концлагерях". Как впоследствии вспоминала его жена, "главным мотивом всех настроений этого периода была раздвоенность. Это двойственное отношение к немцам: как к врагам родины, русского народа, и к союзникам против большевиков. Но еще вначале, когда русский народ и Советское правительство для меня были двумя различными полюсами, это явление не было столь болезненным, так как я считала, что все же это делается для народа". C тех пор Локотская республика постоянно расширялась, захватывая даже районы Орловской и Курской областей. Немецким органам власти вмешиваться в ее внутренние дела было запрещено.
Гитлеровцам этот эксперимент позволил убить сразу двух зайцев. Во-первых, он имел колоссальное значение для пропаганды. Кроме того, руководство республики взяло на себя обязательства по снабжению немецких войск и активно включилось в борьбу с партизанами.
- У нас немцы останавливались, отдыхали, - говорит Татьяна Семеновна. - Семью выселяли в погреб, а сами в хате жили. Однажды около месяца пробыли. Постоянно просили яйки и млеко. Правда, чередовались, куда ходить, так что слишком много не забирали. Но питание у них самих было хорошее. Как-то братишка прибежал, и говорит маме - дай мисочку, немцы нальют нам супу. И принес его из полевой кухни. Мама посмотрела, говорит: "Ох, наверное, их не победить. Вы посмотрите, какой густой красивый суп они едят. Фасолевый".
С немцами мы общались отчужденно. Они никого не обижали, разве что скотину уведут. Однажды увидела, как они поют "Волга-Волга, мать родная". На немецком языке. Надо сказать, довольно приятно. Но я повернулась и убежала. Как-то двое ребят молодых в хату зашли. Занавесок-то не было. Они увидели, что горит лучина и девушки сидят на сундуке. Не спросясь, влезли. А там в потолок был ввинчен крюк. На нем висела люлька с младенцем. Они присели и начали девчатам рисовать, как у них растят детей. Чертили коляски. Тогда мы не знали, что существуют коляски. С колесами, с верхом. Девчонки хмыкали, да и все. Языка не знают, о чем говорить? Посидели те и ушли.
Гуляли мы однажды у речки с подружкой. И парень молодой в немецкой форме подошел. А она ему говорит: "Ду - швайн!". Потом бегала от него по лугу, а я все - "Пан, не надо! Она пошутила!" Но отошел, ничего не сделал. Странная она была. Как-то раз позвала меня посидеть на завалинке. Давай, говорит, споем потихонечку. И затянули мы советскую песню про Чапаева. Вдруг подходит немец. Остановился, слушает. Я замолчала, ее толкаю, но она еще громче поет. А он вытащил коробку с леденцами, отломил несколько штук и нам кинул.
Отца вечно таскали - то что-то делать, то подвода нужна, то чтобы соседей заставить. Так он и жил, в полупьяном состоянии. Особых неприятностей не было, разве что наши побьют, которые немцам служили. Однажды привезли его на телеге, кровью залитого. В Брасово была тюрьма, куда сажали всех пойманных. Но он в тех местах до войны работал. Какой-то охранник узнал его и выпустил. Как началось страшно, так и воскресла я лишь когда вернулись наши.
Партизаны, разумеется, следили за действиями локотского бургомистра. На Рождество 1942 года они под видом подкреплений проникли в поселок и неожиданно атаковали коллаборационистов. Атаку удалось отбить, но в ожесточенном бою Воскобойник был смертельно ранен. Его место занял ближайший помощник, Бронислав Каминский. Тот немедля развернул кипучую деятельность - принимал новые законы, открывал церкви, единолично карал и миловал. Теперь наравне с партизанами расстреливали и самогонщиков. Колхозные поля разделили между крестьянами. Разумеется, больше всего получили приближенные к новой власти, но не были забыты и жертвы репрессий, которым возвращалось отобранное имущество. Однажды Каминский послал Геббельсу в качестве подарка на день рождения вагон русской водки.
В республике была собственная законодательная и судебная власть. Вот только с исполнением приговоров возникли проблемы - мало было желающих марать руки кровью соотечественников. И тут появился человек, дело которого позже прогремело на весь Советский Союз.
Осенью 1941го в котел под Вязьмой попали четыре советские армии. Сотни тысяч погибли, свыше 600 тысяч человек попали в плен. В тылу у врага оказалась девятнадцатилетняя санитарка Тоня Макарова. Еще недавно эта юная девушка смотрела лихие советские фильмы про войну, воображая себя на месте Анки-пулеметчицы. Теперь почти все ее однополчане были мертвы. Измученную девушку подобрал незнакомый солдат Николай Федчук, сделал своей любовницей. Вместе они начали пробираться к своим.
Три месяца санитарка Тоня и Николай блуждали по лесам, уходя от немцев. Наконец, в январе 1942 года возле деревни Красный Колодец Николай сказал своей спутнице, что неподалеку у него родная деревня, где живут жена и дети. И бросил. Несколько дней Тоня скиталась по селам, выпрашивая еду, пока не попалась патрулю коллаборационистов. Ее напоили, потом дали пулемет "Максим" - точно такой же, как у Анки из кино - и приказали расстрелять других пленных. Она согласилась. Потом еще и еще. Всего за годы войны Тонька-пулеметчица, как ее прозвали местные жители, убила около полутора тысяч человек.
- Соглашатели жили отдельно в Локте, Брасове, - вспоминает Татьяна Семеновна. - Ездили к нам доносы проверять. Вышел у нас однажды из леса раненый. Одна женщина приютила. И кто-то сообщил, что чужак живет. Приехали, расстреляли его. Ни за что, ни про что. Они же пьяные все время ездили. Какое им дело? Человек жил тихо, мирно. А пронюхали и предали.
Однажды отца взяли вроде понятого в Никольское. Там мужчину забрали, посадили в сани. Те как дали в раскат. Отец помог ему соскочить, и он ушел в лес. Возница обернулся, а отец валяется, будто пьяный. Спал, мол. Ну ничего, хлестанул только плетью и отправил домой пешком.
Это было смутное время, которое в России всегда порождало множество ярких личностей - героев, авантюристов, самозванцев. Так, на Смоленщине бывший полицай Семенов, разочаровавшись в новой власти точно так же, как и в старой, создал подобие собственного княжества, воевавшего и с теми, и с другими. По лесам бродили отбившиеся от войск солдаты и мародеры, выдававшие себя за партизан. Люди постоянно переходили из лагеря в лагерь, повсюду были предатели и стукачи, так что понять, кто свой, а кто - чужой, было почти невозможно.
Антисоветская Локотская республика все больше напоминала тот же СССР, только в миниатюре. Оба режима возникли благодаря мировой войне, основатели обоих призывали брататься с немцами. На смену вождю-идеалисту пришел вождь с железной рукой, который, по словам местной газеты, круглые сутки трудился на благо общества - днем занимался хозяйственными вопросами, а ночью планировал военные операции. Каминскому была свойственна и сталинская подозрительность, которой не замедлили воспользоваться партизаны. Поверив умелой дезинформации, обер-бургомистр расстрелял несколько ближайших соратников. Столицу переименовали в честь убитого основателя республики, несогласных репрессировали, а остальных, как неустанно трубили журналисты, новый вождь вел в светлое будущее, которое надлежало воздвигнуть на обломках старой власти. Начальник следственного отдела пытал заключенных не менее свирепо, чем в НКВД, и даже свои считали его садистом. Валютой оставался советский рубль, обменивавшийся на марку по определенному курсу. Жизнь простых людей была лучше, чем на других оккупированных территориях, но не намного:
- Было тяжело. Вот ваши сотки - и как хотите, так и обрабатывайте. Овес с викой сеяли. Кое-как на зиму хватало, весной по полям колхозную картошку искали. Соль была только втридорога, платить нечем. А до войны очень хорошее было хозяйство.
У нас в деревне были коммунисты, уже пожилые. Прятались в погребах. Никто их не выдал. Отец знал, где они все сидят. Рация работала, передавали про Сталинград и Ленинград. Партизаны приходили на поселок. Скот забирали. Кое-кто на них поэтому зуб имел. Там жила учительница молоденькая из нашей школы. Ее забрали по доносу и расстреляли. Требовали сказать, кто и когда придет, а она - мол, никаких партизан не знаю. Но я ни разу не слышала, чтобы поймали партизана потому, что кто-то выдал. А ведь многие знали. Но чтобы им не к кому было приходить, донесли на учительницу.
К концу 1942 года ополчение молодой республики, теперь именовавшееся Русской Освободительной Народной Армией, насчитывало уже около десяти тысяч бойцов, среди которых были и мобилизованные местные жители, и окруженцы, и перебежчики из партизанских отрядов. У них были артиллерия, бронемашины и даже советские танки. Вместе с немцами РОНА принимала участие в операциях против партизан. Газета "Голос народа", печатный орган республики, славословила: "Уже к осени 1941 года можно было встретить немало народных героев, плечом к плечу с германскими солдатами штурмующих жидовскую крепость".
Полковник РОНА Георгий Белай впоследствии вспоминал об этих временах: "Были случаи, когда немцы своими тупыми действиями мешали нам бороться с партизанами. Тогда мы по-тихому их приканчивали, а затем списывали все на партизан. <...> Каминский имел своих личных фаворитов и выдвиженцев, как правило, независимо от их компетентности. У него также были собственные сексоты, о некоторых из них мы 'позаботились'".
После поражения нацистов под Сталинградом в сознании местных жителей произошел перелом. Теперь уже не партизаны бежали в РОНА, а, наоборот, коллаборационисты спешили, пока не поздно, переметнуться к партизанам.
В последний раз немцы ночевали в доме Татьяны Семеновны летом 1943 года, отправляясь на Курскую дугу:
- В дом их набилось много. Думали, не поместятся. Но они распорядились притащить сено и спали на нем. На этот раз нас не выгнали. Я спряталась на печке за самоваром и просидела всю ночь. Утром немцы уехали, а мама перекрестилась и сказала: "Хоть бы их побили"!
Советские войска вошли в Локоть в конце августа 1943 года. Но освобождение обернулись для жителей новыми испытаниями и бедами. На глазах Татьяны Семеновны выступают слезы:
- Дня за три до сентября люди в немецкой форме стали группами выгонять из деревни. Посадили на повозку несколько семей и отправили по дороге в колхоз Ленина, в столыпинские времена там была деревня Скоморошка. Переночевали мы за бугром, утром встали - перестрелка идет. Пули и мины летают. Потом нас охранник снова погнал. Тут встретился велосипедист, что-то ему сказал, и они оба уехали. Впереди - огромное пожарище. Очень большой был урожай, но все успели зажечь. Поднялись мы на поле, спрятались в кустики и, как на ладони, увидели свою деревню. С факелами к каждой избе подходили люди в черной форме и - под солому... Я видела, как горела наша хата. Ничего, кроме погреба, не осталось.
Вечером со склона спустились наши и сказали потихоньку идти вверх по оврагу. Так мы ушли из-под боя. Лошадь нашу убило, поэтому отец в оглоблях вел, а мы толкали. Потом нам сообщили, что можно возвращаться в Сныткино, и мы с плачем, с улыбками, пошли домой.
Нам разрешили всей деревней срезать две красивейшие березовые рощи и построить землянки. Голые, раздетые, ведь все сгорело. Лапти были, а ни штанов, ни трусов. Не знаю, как мы это пережили. Возили все на корове. Кто спас корову - тот и остался жив. Еще кот потом вернулся.
Отца сразу забрали - был у него друг юности, с которым они все время вздорили. Он-то и сообщил, что отец работал на немцев. Очень долго тех, на кого был донос, гоняли по всему району. Как опознают, что где-то служил, сразу судили. Незадолго до освобождения нам поставили старостой молодого парня из пленных. Ему десять лет дали. Всем, кто был в полиции, - тоже. Десять лет - и нет человека. Мало кто потом вернулся. Но на отца такого нигде не сказали.
Была в соседнем селе коммунистка. Ее оберегал их староста. Всегда сообщал, что приедут, и она пряталась. Когда я разыскивала отца, она искала этого старосту, Ивана Иваныча. Он работал на немцев, а своих защищал.
В последний раз я видела отца за Локтем. Прихожу - там охрана стоит. Вывели его. Он сказал - завтра нас будут угонять. Пусть мать придет, только пораньше. Простились, и сразу их - на фронт, под самые пули. Прислал потом несколько треугольничков. Обучения почти не было, отправили в штрафной батальон. В начале 1944го года все оборвалось - это были очень большие бои за Белоруссию.
Армия Каминского тем временем отступала на запад вместе с гитлеровцами. Моральный дух падал, участилось мародерство. Большинству уже нечего было терять. В июле 1944 года РОНА вошла в состав войск СС. Каминскому было присвоено звание бригаденфюрера и генерал-майора.
1 августа началось Варшавское восстание. Сводный полк под командованием оберштурмбанфюрера СС Ивана Фролова участвовал в его подавлении и проявил жестокость, ужаснувшую даже гитлеровцев. Каминского вызвали в Лодзь, где он предстал перед трибуналом. В качестве одного из доказательств фигурировал конфискованный немцами грузовик, набитый награбленными ценностями. 19 августа Бронислав Каминский был расстрелян. Солдатам РОНА объявили, что он погиб в стычке с партизанами. Затем остатки армии были присоединены к власовской РОА и разделили ее участь.
Тоньку-пулеметчицу незадолго до освобождения области отправили на запад. Там она попала в концлагерь под Кенигсбергом, из которого и была вызволена Красной Армией. В госпитале она познакомилась с молодым раненым солдатом по имени Виктор Гинзбург. Через неделю они поженились, и Антонина взяла фамилию мужа. Она родила двух дочерей, со временем стала ветераном труда. Учителя приглашали уважаемую фронтовичку выступать на школьных линейках. Нашли ее только в 1978 году. Она стала последней женщиной, расстрелянной в Советском Союзе.
Идеалист, ненавидевший сталинизм до такой степени, что даже нацистов счел избавлением. Молодая девчонка, из-за множества смертей и предательств переставшая различать добро и зло. Работники, служившие оккупантам, чтобы спасти себя и семью от гибели. Мародеры и убийцы, решившие, что война все спишет. Крестьяне, просто оказавшиеся заложниками обстоятельств. На всех Советская власть предпочла повесить один и тот же ярлык, уничтожить их и успокоиться на этом. Проще всего было бы посетовать на многократно изобличенный режим и порадоваться, что мы живем в другое время, и в конюшне, где когда-то держали пленных партизан, теперь гарцует белоснежный красавец-першерон. Но сейчас, когда я пишу эти строки, множество людей презрительно клеймит оппонентов за сотрудничество с властью, которая им не нравится. А те в ответ обвиняют их в получении финансирования от зарубежных недоброжелателей. Ведь наградить ярлыком гораздо легче и безопасней, чем попытаться понять друг друга. И чем бы ни занимался любой из нас, обязательно найдется тот, кто сочтет его коллаборационистом.
Копирование текста и его фрагментов - только с разрешения автора