За что я люблю черных лебедей, так это за их красный нос (с) В. Куролесов
-За что я люблю Рембрандта, так это за его Данаю. У нее целлюлит.
-А Сальвадора Дали - за Галу. Я видела ее портрет. Похожа на Крупскую. (с) наши с Ю. беседы об искусстве.
Вчера мы с одной красивой девочкой искали руины. Руин было так много, что в фотоаппарате почти села батарейка.
На обратном пути с нами познакомился памятник Полухину. Полухин оказался большевиком и выше нас ростом. У него на солнце облупился нос и глаза стали цвета грязной побелки. Он был молод и одинок в зарослях крапивы. Он сразу потянулся к красивой девочке.
Красивая девочка посмотрела на Полухина, ответила взаимностью и даже согласилась с ним сфотографироваться, но потом передумала.
- Какие у него уши! - сокрушалась девочка. - если б не уши…
Полухин расстроился. Красивая девочка тоже, но ненадолго. Полухин плакал и умолял вернуться. Он говорил, что на самом деле он не такой. Он красивый и чуточку ниже ростом, и уши у него аккуратные, а глаза голубые. Что его любят комсомолки и руководители партии.
Красивая девочка была непреклонна. Даже по очень большой любви она не могла позволить компрометировать свой образ торчащими в разные стороны ушами большевика.
Весь вечер я переживала и даже хотела вернуться. Мне надо было рассказать ему одну историю.
Пять лет назад меня пригласили в художественное училище в качестве модели.
Все красивые девочки разъехались по курортам, и первокурсникам совершенно некого было рисовать.
- Понимаешь, в тебе есть много ярких деталей… - мотивировали художники.
Я подумала, что это комплимент, и накрасилась. Я сделала маникюр и подстриглась. Я купила новое платье и весь вечер принимала театральные позы перед зеркалом.
Первые два часа я чувствовала себя совершенно неотразимой.
Первокурсники разглядывали меня, не стесняясь, отходили - подходили, щурились, меряли мои пропорции карандашами, и улыбались. Отчего я делала вывод, что в карандашах мои пропорции идеальнее, чем в сантиметрах.
Через три часа у меня заболели зад и шея, я вспотела, ноги на шпильках дрожали и нестерпимо чесался нос. Шевелиться мне запретили, и, чтоб отвлечься, я стала мечтать о землетрясении.
Через шесть часов высокохудожественных экзекуций мне показали десять портретов.
В них было все - и целлюлит Данаи, и прическа Галы, и топорность Надежды Константиновны, и красный нос черного лебедя, и фоторобот садиста-убийцы. Десять портретов разных женщин, схожих только в одном - идеальности карандашных пропорций.
-Они так видят, - оправдывались художники.
Завтра я приду к Полухину и скажу:
- Посмотри, Полухин, на это
это тоже я. Так видит меня мой ребенок. И знаешь, мне кажется - похоже. Как думаешь?
Полухин посмотрит и скажет:
- У тебя глаза поменьше.
- А лет через пятьсот, может, когда никто, кроме тебя, моих глаз не будет помнить, придут на кольскую землю десять красивых археологов, откопают десять моих портретов и скажут:
- если б не профиль…
- если б не фигура…
- если б глаза поменьше…
а я разведу нарисованными руками, длиною в полтора карандаша, и оправдаюсь:
-они так видели.
Полухин усмехнется, поймет все неправильно и прочтет мне стихи о любви.
Наверняка дряные.