АБВС
Солоухин, «Мать-мачеха»:
Все, чему учила теперь жизнь, было тут же, под руками (может, лучше сказать - под глазами). Нужно было увидеть. Бывают такие загадочные картинки: нарисованы деревья, и спрашивается, где охотник, собака и белка. Сначала ни за что не найдешь. Оказывается, и охотник, и собака, и белка разбросаны по ветвям. Они нарисованы теми же линиями, что образуют ветви дерева. Или корни. Но как только найдешь и разглядишь, невозможно уж вернуться к тому изначальному и, может быть, блаженному состоянию, когда открытие предстояло. Теперь, как ни старайся обманывать самого себя, как ни взглядывай на дерево таким образом, чтобы фигурки спутались с ветвями и потерялись среди них, ничего не выйдет. Вот они: охотник, собака и белка.
Стругацкие в «Улитке на склоне»:
- Да вы не туда смотрите, - сказал Квентин. - Прямо смотрите, прямо! Неужели не видите?
И тогда Перец увидел и сразу забыл о людях. Это появилось, как скрытое изображение на фотобумаге, как фигурка на детской загадочной картинке «Куда спрятался зайчик?» - и, однажды разглядев это, больше невозможно было потерять из виду.
Они же в «Беспокойстве»:
- Да ты не туда смотришь, - нетерпеливо говорил Сартаков Полю. - Да вы, кажется, ослепли все!..
- А! - закричал Алик, указывая пальцем. - Вижу! Ух ты...
- Да-а... - тихо и напряженно произнес Поль.
И тогда Леонид Андреевич тоже увидел. Это появилось как изображение на фотобумаге, как фигурка на детской загадочной картинке «Куда спрятался зайчик?» - и, однажды разглядев это, больше невозможно было потерять его из виду. Оно было совсем рядом, оно начиналось в нескольких шагах от широких гусениц вездехода.
Солоухин в «Последней ступени» усиливает эмоциональность слепыми:
Простенькое, уже однажды употребленное где-то мной в романе сравнение с загадочной картинкой из старинного журнала. Ну, скажем, «Нива». Нарисованы лес, переплетенья деревьев, сучьев, мелких ветвей. Спрашивается, где охотник и где белка? Фигуры охотника и белки образованы теми же линиями, которыми изображены деревья и ветки. Вертишь картинку так и сяк и ничего не видишь, кроме ветвей. И вдруг - вот оно! Вот беличий хвост, вот ее ушки, вот ее мордочка, вот ствол ружья, борода, сапоги, патронташ. Теперь сколько уж ни хитри, сколько ни отводи глаза, сколько ни взглядывай на картинку как-нибудь так, чтобы не увидеть охотника с белкой, - ничего не получится. Процесс необратимый. Если увидел, то будешь видеть и будешь удивляться тому, что несколько минут назад эта картинка существовала для тебя без охотника и без белки, без загадки, без тайны, заключенной в ней художником. Будешь удивляться своей недавней слепоте, а также и слепоте своих сверстников, которые при тебе вертят картинку так и сяк и не видят ничего, кроме деревьев, и даже яростно спорят, что, кроме деревьев, ничего здесь больше не изображено, что есть же у них глаза, не слепые же они, не дураки же они, что не видят, если картинка у них перед глазами!
Нет, друзья мои, изображено, изображено. И белка есть, и охотник. И я их вижу. Вы не дураки и не слепые, вообще-то говоря. Но вы не проникли в секрет, в загадку, в тайну картинки. Если же взять за картинку всю нашу действительность, - в тайну времени.
В той же «Последней ступени» имеются странники, такие:
Ты хочешь сказать, что революция не была исторической неизбежностью, что в результате революции Россия была обезглавлена и ограблена, что и без революции Россия теперь ушла бы дальше вперед, идя вместе со временем, и что революцию спровоцировали некие «странники», которые и воспользовались потом кровавыми плодами своей провокации?
Вводится термин «странник» в «Последней ступени» так:
- Простейшая модель (!) может быть и такова. Вот живет в светлом и крепком доме большая и благополучная семья. Пусть хоть крестьянская. Отец еще в силе, пятеро сыновей, у каждого сына по жене, свекровь, как полагается, дети. Попросился прохожий человек приютить его на несколько дней. Скромно попросился, где-нибудь около порога, чтобы его приютили, лишь бы тепло и сухо. Сидит он около порога и за всем наблюдает. Как работают, как едят, как друг с другом разговаривают. Вот идет мимо него один из сыновей.
- Иван, а Иван, - говорит ему странник. - Это твоя жена Марья-то?
- Моя.
- Красавица, молодая. А что это на нее старик-то поглядывает? Отец-то твой? Он на нее поглядит, а она сразу и покраснеет. И улыбается как-то странно.
- Ты смотри у меня, - замахивается Иван в сердцах.
- Расшибу!
- Да я что? Я ведь ничего. Я только так. И нет ничего у них, сам знаю. Сдуру это я сболтнул, сдуру.
- Степан, а Степан!
- Ну что?
- Отец-то твой...
- Что отец?
- Ивана-то больше любит, я замечаю. Разговор слышал. Сперва, говорит, Ивана отделю и лучшее поле ему отдам, а Степан подождет.
Тут мимо странника проходит жена Ивана, в общем, выпал им случай поговорить наедине.
- Марья, а Марья!
- Ну что?
- Степанова жена-то поглядывает на твоего Ивана. Завидует она тебе. Оно и понятно. Степан-то вон какой хилый, слабый, а Иван у тебя - кремень. Вот она, значит, к нему и льнет. А ты остерегайся. Пелагея-то вчера за каким-то зельем к старухе Матрене ходила. Степановой жене, Пелагее, другое скажет:
- У Марьи-то платьев больше, чем у тебя. Видно, больше ее муж любит. А ты чем плоха? И работаешь, не щадя себя. Всем в отдельности нашепчет и наскажет:
- Обирает вас отец-то. Вы работаете, работаете, а денежки он в свою кубышку кладет.
- Так он же на хозяйство откладывает, на жизнь. Семья-то вон какая. Кормить надо.
- У тебя семья, у Степана семья, у всех семья. А денежки-то у старика. А кто его знает, на что он их копит. А вы имеете такое же право...
Ну, короче говоря, схема ясна. Через неделю в доме ни мира, ни семьи. Драки, кровопролития и убийства. Кого в больницу везут, кого на каторгу. После убитого мужа осталась Марья одна. Странник женился на ней и стал в доме хозяином. А может, и ее прогнал, беззащитную. А себе со стороны другую бабу привел. Хороша притча?
В. Солоухин, «Рыбий бог»:
Второе нашествие случилось неделей позже. Хозяйка с утра еще объявила, что будут доноры.
- Много ли?
- Человек двадцать пять.
- Здесь откроется донорский пункт?
- Нет, кровь они сдадут в больнице. А здесь полагается им после этого угощение. Так уж у нас в колхозе заведено. Не первый год.
- Да кто они, доноры?
- Молодые мужики, колхозники. Кто шофер, кто тракторист, кто моторист.
Солоухин, «Трава», эпиграф:
Ньютон объяснил, - по крайней мере так думают, - почему яблоко упало на землю. Но он не задумался над другим, бесконечно более трудным вопросом а как оно туда поднялось?
Джон Рескин
Финал «Травы»:
Мы остановились на минуту перед великим чудом земного растения, мы любуемся им, мы вспоминаем слова одного философа, кажется, Джона Рескина: «Ньютон объяснил (по крайней мере так считают), почему яблоко упало на землю. Но он не задумался над другим, бесконечно более важным вопросом: а как оно туда поднялось?»
Стругацкие, «Улитка на склоне», то же в »Беспокойстве»:
- ...А ты знаешь, - обратилась она к Навиной матери, - это ведь человек с Белых Скал. Они теперь, между прочим, попадаются все чаще. Как они оттуда спускаются?
- Труднее понять, как они туда поднимаются. Как они спускаются, я видела. Они падают. Некоторые убиваются, а некоторые остаются в живых.
Солоухин, «Прекрасная Адыгене»:
Больше всего досталось губам. Они превратились в болезненные, распухшие, кровоточащие лепешки.
Стругацкие, «Трудно быть богом»:
- Развяжите ноги, - сердито сказал Румата, ощущая острую боль в разбитых губах. Он попробовал их языком. Ну и губы, подумал он. Оладьи, а не губы.
Солоухин, «Смех за левым плечом»:
Тоже ведь у каждого по два глаза, и тоже ведь это прорези, смотровые щели, окна в мир.
Стругацкие, «Парень из преисподней»:
...Глаза как смотровые щели, без ресниц...
Солоухин, «Приговор»:
В ответственные моменты любопытство женщины всегда пересиливает страх, и Ева шагнула в море.
- Ну, где же рыбы?
- Покажи им, что ты готова их принять. Пошевели пальцами ног.
Ева пошевелила и увидела, как из глубины со всех сторон к ее шевелящимся пальцам сплываются черные спинки рыб.
Солоухин, «Григоровы острова»:
Один раз весной мы попробовали изменить излюбленному водоему (месту рыбалки) и поехали на Тростнянское озеро.
Стругацкие, «Улитка на склоне», то же в «Беспокойстве»:
...Поговорив еще минут пятнадцать о том, как на озере в Тростниках приманивают рыбу шевелением пальцев...
...А может, и не в Город, может, в Тростники ушел, в Тростниках хорошо рыбу подманивать, сунул пальцы в воду - и вот она, рыба.
Лидия Сычева. Ненаписанное интервью.
- Ева из ваших книг - кто она?
[...]
- Да кто, женщина, - нехотя взялся объяснять Солоухин. - Евгения ее звали, а я ее - Евой. Мы с ней в Польшу вместе ездили...
- А что с ней сейчас?
- Ничего, живет себе, когда и позвонит. Она хотела, чтоб я женился на ней, а как семью рушить - у меня две дочки, супруга.
- Неужели от такой большой любви ничего не осталось? - я пришла в ужас.
- Почему же: книги, воспоминания, добрые годы. Разве этого мало? - Солоухин недоумевал.
Кода в «Приговоре»:
- Сегодня вторник?.. В среду вечером у меня примерка. Извини, но я смогу выехать только послезавтра.
Вставка в стихотворении Солоухина «Неглинка»:
Вдруг, на той же Трубной площади, на месте как бы взорвавшихся люков, вздыбились большие бугры воды. Площадь превратилась в натуральное озеро. Теперь мне не надо уж было спрашивать, я знал, что это вырвалась из подземного заключения к летнему небу, к ливню река Неглинка.
В. Солоухин, «Камешки на ладони» (название - тоже «в масть»):
У человека перед животными (и птицами) множество преимуществ. Способность к анализу и синтезу, к отвлеченному мышлению, к искусству и прочая и прочая. Но у животных и птиц все же есть одно замечательное преимущество перед людьми: они никогда не делают глупостей.
Стругацкие, «Пикник на обочине»:
Разум есть сложный инстинкт, не успевший еще сформироваться. Имеется в виду, что инстинктивная деятельность всегда целесообразна и естественна. Пройдет миллион лет, инстинкт сформируется, и мы перестанем совершать ошибки, которые, вероятно, являются неотъемлемым свойством разума. И тогда, если во Вселенной что-нибудь изменится, мы благополучно вымрем, - опять же именно потому, что разучились совершать ошибки, то есть пробовать разные, не предусмотренные жесткой программой варианты.
Стругацкие, «Отягощенные злом»:
Г. А. резко ответил: «Нет. Мне все равно, что они думают. Я не люблю их сейчас. Я не хочу с ними разговаривать».
«Камешки на ладони»:
Золото одно, а не-золота много. Свинец - не-золото, глина - не-золото, медь - не-золото. Точно так же много разных степеней и оттенков, вариантов и состояний нелюбви.
Солоухин, «При свете дня»:
Не любил Ленин не только царскую семью, но и все российское дворянство... Будем пользоваться словом противоположным по значению любви, это будет ближе к истине. Ленин ненавидел дворянство...
Солоухин, «Третья охота»:
Вспоминая детство, я иногда беру с собой в лес щепотку соли. Если день серый, прохладный, с дождичком, особенно приятно разжечь в лесу небольшой огонек. Выберешь место под дремучей елью, непроницаемое ни для дождя, ни для света. Сухо, тепло, уютно, как в комнате. На земле ровная и гладкая подстилка из темных коричневых игл, слежавшихся в плотный пружинящий войлок, по сторонам березки или иные деревца, сверху над головой радиально разбегающиеся черные еловые ветви. С этих ветвей свисают длинные бороды голубоватого лишайника. Душистый дымок от костра тотчас наполнит всю эту лесную комнату, начнет подыматься вверх, процеживаясь сквозь широкие плоские ветви, а также выбиваться на сторону, где его будет подхватывать и развевать ветерок. В дождь хорошо посидеть у огонька на сухой пружинящей подстилке из игл. В это время для забавы насадишь на прутик рыжик, насыплешь на него сольцы и поднесешь к огню.
Стругацкие, «Обитаемый остров»:
Он вскочил, выбрал несколько тонких прутиков и отправился в дом. Осторожно ступая по трухлявым доскам и стараясь не оглядываться на останки в тени, он принялся срывать грибы и нанизывать на прутик малиновые шляпки, выбирая самые крепкие. Вас бы посолить, думал он, да поперчить немного, но ничего, для первого контакта сойдет и так.
Солоухин, «Камешки на ладони»:
Скованность мышления, психологии проявляется хотя бы и в пустяке. В доме отдыха на одном из корпусов написано во всю стену: «Корпус № 3». Буквы крупные, а цифра и того крупнее. Сколько извели труда, сколько краски. Да и стену испортили. Не очень уж большая красота - эта фраза, написанная темно-синей краской. Но разве не достаточно было изобразить там одну только цифру «3»?
Стругацкие, «Отягощенные злом»:
Ни имени автора, ни названия на папке не значилось, были только две большие буквы синими чернилами: О и З.
Первое время я думал, что это цифры «ноль» и «три»...
Солоухин:
Зашел зачем-то к Вадиму Сикорскому. У него в квартире зеленая обезьяна. Не знаю, право, как она называется по-научному. Я подивился.
- Это каприз моей жены, - сказал Вадим, - ей подарили... Хочешь дам совет? Держи свору собак, двадцать кошек, играй в азартные игры, пьянствуй, развратничай, кури гашиш, разводись, бей посуду, дерись с женой, делай что хочешь, но только не заводи обезьяну. («Камешки на ладони»).
Вдруг появились среди камней нелепые предметы. Фанерный плакат на воткнутой в камни палке: «Конец толканья». Такие плакаты я видел на железнодорожных станциях. Рядом с ним, на стоянке,- круглая железка с большой буквой «А». Знак автобусной остановки. Шутники альпинисты притащили сюда снизу эти предметы, для того чтобы такие новички, как мы, на исходе сил улыбнулись и ободрились. («Прекрасная Адыгене»).
Стругацкие, «Обитаемый остров»:
Зеф также поймал какие-то передачи на языках, известных только ему, и сообщил, что княжество Ондол, оказывается, еще существует и, более того, продолжает совершать разбойничьи налеты на остров Хаззалг.
Чтобы добраться до солоухинского Олепино-Алепино, нужно сойти на станции Ундол.
Солоухин, «Смех за левым плечом»:
У них был сын Женя, красавец (сужу по фотографии), как это часто бывает при смешении двух, пусть и самых близких, родственных кровей (о национальностях). Он, военный летчик, погиб в самом начале войны. Наши, отступая, не успели взорвать в Калинине мост через Волгу и задним числом отчаянно пытались его разбомбить. Ну, а немцы уж по-настоящему его охраняли. Над этим-то мостом в числе многих и многих погиб Евгений Михайлович Солоухин, красивый молодой парень из Полтавы.
Сергей Воронин (не Михайлович) - писатель (см. в комментариях и [ 1]). Солоухин, «Камешки на ладони»:
У Сергея Воронина есть замечательная повесть о геодезистах. Как они в тайге, группа геодезистов-изыскателей (или, может быть, это называлось отрядом, партией), «изыскивали» и проектировали трассу будущей железной дороги. Вся повесть - об этой изыскательской партии. Они там терпели всяческие лишения, проявляли самоотверженность, а то и героизм, влюблялись, гибли, короче говоря, вся повесть о их работе и жизни. А потом оказалось, что железная дорога (решили где-то выше) пойдет по другому месту. Их, оказавшийся ненужным, проект называется на изыскательском языке «бросовым ходом». Да, есть, оказывается, такой термин даже - бросовый ход, мало ли что - работали, терпели лишенья, гибли, влюблялись! Бросовый ход. В порядке вещей. Повесть Сергея Воронина так и называлась сначала - «Бросовый ход», но посоветовали, уговорили, надавили, и она теперь значится в литературе под названием «Две жизни».
Стругацкие, «Град обреченный»:
- ...Представляете себе - красавец, в плечах косая сажень...
И я, подумал Андрей. И я его больше не видел. Было два письма - одно маме, одно мне. И было извещение маме: «Ваш сын, Сергей Михайлович Воронин, погиб с честью при выполнении боевого задания командования». В Корее это было.
Контора в «Мокром снеге» - Приемная в «Отягощенных злом»;
«Девочка на урезе моря» - Мартышка в «Пикнике на обочине».
В хождении Кандида-Атоса в город можно найти ряд параллелей с «Владимирскими проселками» и «Каплей росы», чистка прудов - сквозная тема у Солоухина.
Не только главный герой «Мать-мачехи», но и сам Солоухин служил в «столичной гвардии».
«Отличную песню про дрожащие кости старого дряхлого мира» перевел (обработал подстрочник?) тот же Солоухин, перевод в Сети есть.
Солоухин, «Этюд психологический» в «Славянской тетради»:
Да и в разговоре (а говорил он много и быстро) сквозило что-то заученное, готовое на данный случай, используемое не в первый раз.
Потом, когда я поинтересовался, мне рассказали, что у этого человека была слишком уж тяжелая жизнь, со всевозможными, в том числе и фашистскими, лагерями. Но главное в том, что он в результате сломался. И не только сломался, его измочалило, не оставив живого места, не оставив той сердцевинки, которая все же может поддержать в критический момент, и вдруг снова встанет - выпрямится человек. К тому же, как мне потом уж рассказали, депрессирован алкоголем.
...
Потом он поднял глаза, в которых появилось осмысленное и чуткое, и вдруг сказал:
- Какая грусть. Встретились два русских человека, разговаривают более двух часов и не верят ни одному слову друг у друга.
На другой день портье передал мне конверт. Там была фотография моего вчерашнего посетителя. Он был сфотографирован в рост все в том же берете на берегу моря. На обороте карточки стихи:
И мысль одну я с радостью приемлю,
Одну лишь мысль, волнующую грудь,
Что на твою потерянную землю
Сумею я ступить когда нибудь.
И т. д., и т. п.
Кандид-Атос Стругацких - шарж на Солоухина, «на том стою, и не могу иначе»:
В 1957 году я опубликовал в «Новом мире» «Владимирские проселки», а вскоре (правда, уже в другом журнале) - «Каплю росы». Возник разговор о лирической прозе. Эта лирическая проза произвела в литературном процессе тех лет определенную детонацию. (В. Солоухин. «Сосьвинские мотивы»).
Остальное - случай и среда. Среда:
Центральный Дом литераторов - великолепная прорва, куда можно ворохами и охапками валить свои вечера. И не попусту. Обсуждение новой прозаической книги, новых стихов поэта, новых пьес, новых песен. ...У нас в гостях канадский ученый (проблема снежного человека). (В. Солоухин. «Прекрасная Адыгене»).