Гл. 19. Наука и культура: функции религии (1)
В этом коротком тексте представим важный аспект отношения науки и религии. Эта проблема стала актуальной сразу после Октябрьской революции. Мы уже рассмотрели с разных точек взаимодействия или конфликты больших систем, которые и генерировали процессы - и созидательные, и разрушительные, или нейтральные (разделенные). Мы, например, можем в мозаике глав представить себе, насколько крепки были взаимодействия политэкономии НЭПа, антропологии, религии и образа будущего. Но здесь обсудим срочную и чрезвычайную программу создания национальной системы науки в советском государстве.
В этой программе действовали на первом этапе не общинные крестьяне и даже не рабочие, а интеллигенция и образованная элита. Большинство ученых Академии наук были враждебны большевикам, больше всех из партийных там было кадетов. Более того, наука - это «Республика ученых», которая связана в международные сообщества, школы, когнитивные «секты». А главное, эта профессия развилась в России не так, как на Западе, где картина мира ученых была близка к картине мира предпринимателей. Карл Мангейм, один из основателей социологии знания, утверждал, что сама научная методология была побочным продуктом мировоззрения поднимающейся буржуазии. Не случайно свою книгу «Протестантская этика и дух капитализма» М. Вебер начинает с вопроса: какое сцепление обстоятельств привело к тому, что только в Западной Европе возникло такое явление культуры, как наука [4, с. 44]?
Надо сказать, что отличие российской науки от западной было в том, что она не получила травмы конфликта с Церковью. Ей не пришлось декларировать мучительный «развод» с этикой, поскольку конфликта с Православием не возникло. В России не было ни преследования ученых Церковью, ни запрещения книг Дарвина или «обезьяньих процессов».
В России было два родственных явления - революционное движение и наука. Они несли в себе сильную квазирелигиозную компоненту (неважно, что носителями обоих явлений были в основном люди неверующие, атеисты). Оба они представляли в России способ служения, и многие революционеры в ссылке или даже в одиночной камере естественным образом переходили к занятиям наукой. Н.А. Морозов писал, что для русской революционной интеллигенции 80-х годов ХIХ века «в туманной дали будущего светили две путеводные звезды - наука и гражданская свобода».
[Н.А. Морозов (1854 -1946) - русский революционер-народник. В 1882 году был приговорён к вечной каторге, с перерывами провёл в заключении 30 лет. В ноябре 1905 г. освобожден по амнистии. За время заключения он выучил одиннадцать языков, написал много научных работ по химии, физике, математике, астрономии, философии, авиации, политэкономии. Почётный член Академии наук СССР. В 1939 г. в возрасте 85 лет окончил снайперские курсы и через три года на Волховском фронте лично участвовал в военных действиях, в июле 1944 г. награждён орденом Ленина.]
По словам Морозова, в русской интеллигенции 1880-х годов сильна была выпестованная П.Л. Лавровым идея долга перед народом - «преобразовать науку так, чтобы сделать ее доступной рабочему классу». В следующем поколении эту идею развивал большевик А.А. Богданов, ученый и философ, «глубоко чтимый в кругах молодой социал-демократии» (по выражению Луначарского).
Но многие русские революционеры-интеллигенты приняли унаследованное Марксом от просветителей вольтеровское представление о религии как о «вздохе угнетенной твари». Так, М.А. Бакунин опубликовал книгу «Наука и народ» (1868 г.). Он писал: «Чтобы окончательно освободить человека, надо положить конец его внутреннему раздвоению - надо изгнать бога не только из науки, но и из самой жизни; не только положительное знание и разумная мысль человека, но и воображение и чувство его должны быть избавлены от привидений небесных. Кто верит в бога, тот признает существование отдельного духовного или небесного мира, кто допускает в малейшей мере сверхъестественный, для разума непостижимый порядок вещей, тот обречен на неминуемое и безвыходное рабство. Люди науки освобождаются от него путем науки и только в области науки, но не в действительности, не в жизни. Потому что жизнь каждого человека, как бы он ни был учен и мудрен, находится, вследствие закона общественной солидарности, в прямой и непременной зависимости от жизни всех, от жизни народа; народ же своею верою обречен на рабство. Кто поэтому хочет быть сам свободен действительно, в жизни и в деле, тот должен устремить все усилия свои на уничтожение народной религии» [314].
Политической организацией, сделавшей борьбу с религией важной частью своей программы, было масонство в Европе. Один из лидеров французского масонства начала ХХ в. Лафер определил эту программу радикально: «Мы не просто антиклерикальны, мы противники всех догм и всех религий… Действительная цель, которую мы преследуем, крушение всех догм и всех церквей» [28, с. 171-172]. Надо учесть, что в начале ХХ века в Москве и Петербурге были учреждены ложи «Возрождение» и «Полярная звезда», для чего из Парижа прибывают члены совета Великого Востока Франции.
В 1910 г. была проведена реорганизация и создана ассоциация лож Великий Восток народов России (ВВНР), она носила политический характер. В 1912 г. в масоны был принят А.Ф. Керенский, который в 1915 г. стал руководителем ВВНР (вместе с левым кадетом, впоследствии заместителем председателя Государственной думы Н.В. Некрасовым). После Февраля в ложу «Истинные друзья» был принят эсер Б.В. Савинков. В мае 1917 г. из 66 членов ЦК партии кадетов 11 были масонами. К Октябрю 1917 г. активно действовали 28 лож системы ВВНР. Сразу после Октябрьской революции большинство масонов присоединилось к белому движению, видные масоны входили в белогвардейские правительства.
Представить такой радикальный и агрессивный образ религии против почти всего населения и всех верующих - это глубокая ошибка. Для России, где над умами интеллигенции долгое время господствовал марксизм (и также масонство, хотя оно было запрещено Советской властью), такое представление о религии было и остается актуальным. Установки Маркса и Энгельса в отношении религии входят в ядро «миросозерцания марксизма», и скрыть это невозможно. Религия - один из главных предметов всего учения Маркса, а обсуждение религии - один из главных его методов, даже мыслительный инструмент. Структура и функции религии казались Марксу настолько очевидными и понятными, что многие явления и в хозяйственной жизни, и в политике он объяснял, проводя аналогии с религией как формой общественного сознания.
Маркс пишет в «Капитале»: «Религиозное отражение действительного мира может вообще исчезнуть лишь тогда, когда отношения практической повседневной жизни людей будут выражаться в прозрачных и разумных связях их между собой и природой. Строй общественного жизненного процесса, т.е. материального процесса производства, сбросит с себя мистическое туманное покрывало лишь тогда, когда он станет продуктом свободного общественного союза людей и будет находиться под их сознательным планомерным контролем. Но для этого необходима определенная материальная основа общества» [24, с. 90].
Но как в России с такой идеологией идти к народу (где практически, все верующие) с очень дорогой программой форсированного развития науки! Для этого надо было объяснить людям, что религиозная картина мира и научная картина мира - не враги, их образы необходимы человеку и для знания, и для духовной пищи. Соединение этих двух сущностей было великой инновацией, в этом движении участвовали и большевики, и монархисты, и либералы, и поэты, и ученые.
Но препятствий было много. Каждая общность имела радикальные группы, и они могли спровоцировать конфликт с цепным развитием. Например, был прецедент вооруженного столкновения верующих рабочих с комсомольцами во Владимирской губернии.
Надо учесть, что ресурсы для революций и других инноваций создал взрыв русской культуры, в частности литературы - это также потрясение, которое генерировало радикализм и нигилизм.
В.В. Розанов сказал в 1915 г.: «Пока не передавят интеллигенцию - России нельзя жить» [315]. И добавил: «Передушить русских русскими же “руками”». Он же сказал после Февральской революции: «Приказ № 1, превративший одиннадцатью строками одиннадцатимиллионную русскую армию в труху и сор, не подействовал бы на нее и даже не был бы вовсе понят ею, если бы уже 3/4 века к нему не подготовляла вся русская литература... Собственно, никакого сомнения, что Россию убила литература» [316, с., 424, 425]. Многие даже замечательные писатели и философы после потрясения сдвигаются к мессианскому символическому изуверству. Поэтому глупо удивляться, что во времена революций и гражданских войн возникают реальные репрессии, со всех сторон. Здесь мы об этом говорить не будем.
Вернемся к тому, что для форсированного развития науки Советская власть должна была найти сложное соглашение с разными общностями. Российская цивилизация как евразийская сложилась также потому, что родственные системы мироощущения народов европейской и азиатской частей России смогли соединиться в общую центральную мировоззренческую матрицу. Ее особенностью был синтез научной картины мира Ньютона и космического мировоззрения больших и малых народов Евразии. Еще А. де Кюстин в своей книге «Россия в 1839 году» писал: «Нужно приехать в Россию, чтобы воочию увидеть результат этого ужасающего соединения европейского ума и науки с духом Азии» [317, с. 464].
Наблюдения Кюстина дали его книги беспрецедентную популярность на Западе. В 1951 г., когда разворачивалась холодная война, книга была издана в США с предисловием директора ЦРУ Б. Смита в котором было сказано, что «книга может быть названа лучшим произведением, когда-либо написанном о Советском Союзе». Эту книгу, кстати, цитировал и Энгельс в своей работе о русской армии.
В этой программе действовали на первом этапе не общинные крестьяне и даже не рабочие, а интеллигенция и образованная элита. Большинство ученых Академии наук были враждебны большевикам, больше всех из партийных там было кадетов. Более того, наука - это «Республика ученых», которая связана в международные сообщества, школы, когнитивные «секты». А главное, эта профессия развилась в России не так, как на Западе, где картина мира ученых была близка к картине мира предпринимателей. Карл Мангейм, один из основателей социологии знания, утверждал, что сама научная методология была побочным продуктом мировоззрения поднимающейся буржуазии. Не случайно свою книгу «Протестантская этика и дух капитализма» М. Вебер начинает с вопроса: какое сцепление обстоятельств привело к тому, что только в Западной Европе возникло такое явление культуры, как наука [4, с. 44]?
Надо сказать, что отличие российской науки от западной было в том, что она не получила травмы конфликта с Церковью. Ей не пришлось декларировать мучительный «развод» с этикой, поскольку конфликта с Православием не возникло. В России не было ни преследования ученых Церковью, ни запрещения книг Дарвина или «обезьяньих процессов».
В России было два родственных явления - революционное движение и наука. Они несли в себе сильную квазирелигиозную компоненту (неважно, что носителями обоих явлений были в основном люди неверующие, атеисты). Оба они представляли в России способ служения, и многие революционеры в ссылке или даже в одиночной камере естественным образом переходили к занятиям наукой. Н.А. Морозов писал, что для русской революционной интеллигенции 80-х годов ХIХ века «в туманной дали будущего светили две путеводные звезды - наука и гражданская свобода».
[Н.А. Морозов (1854 -1946) - русский революционер-народник. В 1882 году был приговорён к вечной каторге, с перерывами провёл в заключении 30 лет. В ноябре 1905 г. освобожден по амнистии. За время заключения он выучил одиннадцать языков, написал много научных работ по химии, физике, математике, астрономии, философии, авиации, политэкономии. Почётный член Академии наук СССР. В 1939 г. в возрасте 85 лет окончил снайперские курсы и через три года на Волховском фронте лично участвовал в военных действиях, в июле 1944 г. награждён орденом Ленина.]
По словам Морозова, в русской интеллигенции 1880-х годов сильна была выпестованная П.Л. Лавровым идея долга перед народом - «преобразовать науку так, чтобы сделать ее доступной рабочему классу». В следующем поколении эту идею развивал большевик А.А. Богданов, ученый и философ, «глубоко чтимый в кругах молодой социал-демократии» (по выражению Луначарского).
Но многие русские революционеры-интеллигенты приняли унаследованное Марксом от просветителей вольтеровское представление о религии как о «вздохе угнетенной твари». Так, М.А. Бакунин опубликовал книгу «Наука и народ» (1868 г.). Он писал: «Чтобы окончательно освободить человека, надо положить конец его внутреннему раздвоению - надо изгнать бога не только из науки, но и из самой жизни; не только положительное знание и разумная мысль человека, но и воображение и чувство его должны быть избавлены от привидений небесных. Кто верит в бога, тот признает существование отдельного духовного или небесного мира, кто допускает в малейшей мере сверхъестественный, для разума непостижимый порядок вещей, тот обречен на неминуемое и безвыходное рабство. Люди науки освобождаются от него путем науки и только в области науки, но не в действительности, не в жизни. Потому что жизнь каждого человека, как бы он ни был учен и мудрен, находится, вследствие закона общественной солидарности, в прямой и непременной зависимости от жизни всех, от жизни народа; народ же своею верою обречен на рабство. Кто поэтому хочет быть сам свободен действительно, в жизни и в деле, тот должен устремить все усилия свои на уничтожение народной религии» [314].
Политической организацией, сделавшей борьбу с религией важной частью своей программы, было масонство в Европе. Один из лидеров французского масонства начала ХХ в. Лафер определил эту программу радикально: «Мы не просто антиклерикальны, мы противники всех догм и всех религий… Действительная цель, которую мы преследуем, крушение всех догм и всех церквей» [28, с. 171-172]. Надо учесть, что в начале ХХ века в Москве и Петербурге были учреждены ложи «Возрождение» и «Полярная звезда», для чего из Парижа прибывают члены совета Великого Востока Франции.
В 1910 г. была проведена реорганизация и создана ассоциация лож Великий Восток народов России (ВВНР), она носила политический характер. В 1912 г. в масоны был принят А.Ф. Керенский, который в 1915 г. стал руководителем ВВНР (вместе с левым кадетом, впоследствии заместителем председателя Государственной думы Н.В. Некрасовым). После Февраля в ложу «Истинные друзья» был принят эсер Б.В. Савинков. В мае 1917 г. из 66 членов ЦК партии кадетов 11 были масонами. К Октябрю 1917 г. активно действовали 28 лож системы ВВНР. Сразу после Октябрьской революции большинство масонов присоединилось к белому движению, видные масоны входили в белогвардейские правительства.
Представить такой радикальный и агрессивный образ религии против почти всего населения и всех верующих - это глубокая ошибка. Для России, где над умами интеллигенции долгое время господствовал марксизм (и также масонство, хотя оно было запрещено Советской властью), такое представление о религии было и остается актуальным. Установки Маркса и Энгельса в отношении религии входят в ядро «миросозерцания марксизма», и скрыть это невозможно. Религия - один из главных предметов всего учения Маркса, а обсуждение религии - один из главных его методов, даже мыслительный инструмент. Структура и функции религии казались Марксу настолько очевидными и понятными, что многие явления и в хозяйственной жизни, и в политике он объяснял, проводя аналогии с религией как формой общественного сознания.
Маркс пишет в «Капитале»: «Религиозное отражение действительного мира может вообще исчезнуть лишь тогда, когда отношения практической повседневной жизни людей будут выражаться в прозрачных и разумных связях их между собой и природой. Строй общественного жизненного процесса, т.е. материального процесса производства, сбросит с себя мистическое туманное покрывало лишь тогда, когда он станет продуктом свободного общественного союза людей и будет находиться под их сознательным планомерным контролем. Но для этого необходима определенная материальная основа общества» [24, с. 90].
Но как в России с такой идеологией идти к народу (где практически, все верующие) с очень дорогой программой форсированного развития науки! Для этого надо было объяснить людям, что религиозная картина мира и научная картина мира - не враги, их образы необходимы человеку и для знания, и для духовной пищи. Соединение этих двух сущностей было великой инновацией, в этом движении участвовали и большевики, и монархисты, и либералы, и поэты, и ученые.
Но препятствий было много. Каждая общность имела радикальные группы, и они могли спровоцировать конфликт с цепным развитием. Например, был прецедент вооруженного столкновения верующих рабочих с комсомольцами во Владимирской губернии.
Надо учесть, что ресурсы для революций и других инноваций создал взрыв русской культуры, в частности литературы - это также потрясение, которое генерировало радикализм и нигилизм.
В.В. Розанов сказал в 1915 г.: «Пока не передавят интеллигенцию - России нельзя жить» [315]. И добавил: «Передушить русских русскими же “руками”». Он же сказал после Февральской революции: «Приказ № 1, превративший одиннадцатью строками одиннадцатимиллионную русскую армию в труху и сор, не подействовал бы на нее и даже не был бы вовсе понят ею, если бы уже 3/4 века к нему не подготовляла вся русская литература... Собственно, никакого сомнения, что Россию убила литература» [316, с., 424, 425]. Многие даже замечательные писатели и философы после потрясения сдвигаются к мессианскому символическому изуверству. Поэтому глупо удивляться, что во времена революций и гражданских войн возникают реальные репрессии, со всех сторон. Здесь мы об этом говорить не будем.
Вернемся к тому, что для форсированного развития науки Советская власть должна была найти сложное соглашение с разными общностями. Российская цивилизация как евразийская сложилась также потому, что родственные системы мироощущения народов европейской и азиатской частей России смогли соединиться в общую центральную мировоззренческую матрицу. Ее особенностью был синтез научной картины мира Ньютона и космического мировоззрения больших и малых народов Евразии. Еще А. де Кюстин в своей книге «Россия в 1839 году» писал: «Нужно приехать в Россию, чтобы воочию увидеть результат этого ужасающего соединения европейского ума и науки с духом Азии» [317, с. 464].
Наблюдения Кюстина дали его книги беспрецедентную популярность на Западе. В 1951 г., когда разворачивалась холодная война, книга была издана в США с предисловием директора ЦРУ Б. Смита в котором было сказано, что «книга может быть названа лучшим произведением, когда-либо написанном о Советском Союзе». Эту книгу, кстати, цитировал и Энгельс в своей работе о русской армии.