МОЙ ГРИШКОВЕЦ: ГУГНИВЕЦ МОХНОРЫЛЫЙ
Меня всегда занимали свидетельства граждан отечества, не воспринимающих своего пророка в качестве такового: тех, кто целовал его в розовую попку или на переменах пиздил за углом школы, бухал с ним либо просыпался рядышком на скамейке ментовского обезьянника.
Короче, всех тех, кто запомнил будущего мессию как просто человека из говна и мяса, умеющего вкусно матюгнуться и совершить подленький поступок или мерзко воняющего по утрам с похмелья. Только эти незаинтересованные лица могут продемонстрировать потомкам, как из бытового или монструозного сора вырастает нечто, неведомое доселе, чему постораниваются и дают дорогу все прочие народы и государства. Увы и ах, я не вижу среди своих современников тех, кто мог бы нашарашить подобные мемуары о моей персоне, так что по обыкновению приходится всё делать самому, надрывая пуп. На месте Гришковца я бы выставлял ящик пива всякому, кто сумеет изложить непредвзятые воспоминания обо мне.
КРАТКОЕ ВВЕДЕНИЕ В ГРИШКОВЕДЕНИЕ
Тем, кто наивно убеждён, будто Гришковец самозародился в театральном мире, вынырнув в него, как из чёрной дыры, я скажу: хуй-то вы угадали! Прежде чем он впервые публично съел свою собаку, лет десять чувак болтался, как цветок в проруби, самовыражаясь и алча славы. Недавно он издал об этом пути мемуары объёмом примерно в половину Библии, так что всех вогришковлённых адресую к ним. Я же скороговоркой пробегу вехи до появления Гришковца в моей жизни, благо их было не так уж и много.
Начиналось всё по-советски мило: Женя воспитывался в семье потомственных педагогов, вплоть до дедушки-директора школы и еврейской бабушки-ботаника. Папаня Гришковец преподавал в универе предмет, совершенно бессмысленный для Советского Союза - научную организацию труда, матушка учила студентов-пищевиков. Короче, типичные интеллигенты-шестидесятники: туристические походы, пение под гитару у костра, томики Брюсова - все дела.
Казалось бы, что и потомство в такой продвинутой семье тоже должно быть башковитое, ан нет: в школе Женька очень медленно читал, а от количества ошибок в его тетрадках учителя вешались. Подобный долбоебизм модно маскировать ныне термином «дислексия», который я отношу к арсеналу таких же заманух психологии для опустошения обывательских карманов, как и биполярное расстройство либо синдром дефицита внимания.
Гришковец рос чисто книжным мальчиком, живой пизды не нюхавшим, а свои представления о мире черпал из библиотеки. Он и поступать-то после школы на филфак пошёл затем, чтобы стать «профессиональным читателем», как позже сам выразится.
Классического театра пацан вообще на дух не переносил, откровенно скучал на культпоходах в местный драмтеатр, но однажды, будучи в Томске на каникулах, случайно увидел представление любительского театра и на лицедейство запал жёстко. Уже в Кемерове на глаза Гришковцу как-то попалось объявление о наборе в студию пантомимы, вела которую в КемТИППе Татьяна Григорьянц, жена моего хорошего знакомого Юрки Григорьянца. В этой студии он и освоил азы нетипичного жанра, уже идущего на излёт.
На втором курсе Женьку замели в армию. Папаша Гришковец, который вырос к тому времени до замдекана экономического факультета, пытался задействовать свои блатные связи, но что-то в высших сферах не срослось, и чувак загремел в морфлот. Как говорится, всем хуй, а нам - два.
Кроме того, что службу тащить ему пришлось три года, Гришковец попал в учебку на остров Русский, рядом с Владивостоком, а это, скажу я вам, ещё тот пиздец! Дедовщина в восьмидесятые уже буйно цвела и пахла: мужики, которым довелось носить сапоги в те времена, сегодня даже в цирке не улыбнутся.
На Русском, как и во всяком замкнутом пространстве, нравы царили ещё более дикие, чем везде в Советской Армии: несчастных пацанов-курсантов пиздили все, кому не лень - от чурок всех мастей до старшин. Школа оружия, где проходил учёбу Гришковец, исключением не была: «духи» голодали, ходили в обносках и тщательно прятали синяки, а офицерьё делало вид, что служба идёт как надо - в лучших армейских традициях. Если бы Генрих Гиммлер, отвечавший в рейхе за организацию нацистских концлагерей, увидел это, он зарыдал бы от бесильной зависти.
Замечу, что всего через несколько лет после демобилизации Гришковца на острове случился нечеловеческий кипиш, когда четверо новобранцев умерли с голоду, а ещё 250 матросиков попали в госпиталь с дистрофией. Это сегодня на Русский перекинут из Владика вантовый мост, выстроены универ, океанариум и прочие гуманитарные приблуды, но забывать о том, что остров Русский полит потом и кровью русских же пацанов, право, не стоит.
Но вернёмся к нашему герою. Случайно Женька проболтался старшине, что на гражданке занимался пантомимой, и после этого ему ещё долго приходилось по ночам веселить в каптёрке дембелей - детей пролетариев и комбайнёров - своим декадентским искусством. Впрочем, на количество пиздюлей, приходящихся на его долю, это повлияло мало.
По окончании учебки Гришковца распределили на какой-то из кораблей, но жизнь от этого легче не стала: с товарищами по службе он не сошёлся характерами. Кроме того, в составе бригады армейской самодеятельности Гришковец начал разъезжать по Приморью, выступая с пантомимами там и сям. Морячкам, которые во время гастролей сослуживца тащили на себе его работу, это в хуй не упиралось, что провоцировало новые конфликты.
Буду справедлив и отмечу, к чести Женьки, что этот жизненный этап, наверняка, самый тяжёлый, он выстоял и не ссучился. Уже немало для чистенького невинного мальчика, кинутого в самое пекло реальности.
Весной 1988 года Гришковец вернулся домой и восстановился в университете, откуда его забрили в армию. Как раз в этот период он и скорешился с Везнером. Какое-то время мимы ещё занимались в студии Григорьянц, но потом разосрались со своей кумиршей и решили пробиваться в двухе: поставили спектакль, ездили на какие-то фестивали, начали выступать на университетской сцене, и даже вознамерились замутить в универе театр пантомимы, но там уже существовал студенческий театр-студия «Встреча», гремевший по всему Союзу, и ректор продемонстрировал мимам кукиш. Вот на этом этапе обломов и исканий мы ненадолго и повстречались с Гришковцом.
КРУТЬ КРУТЯЦКАЯ
Но вернёмся к тому моменту, когда Гришковец и Везнер снова пришли ко мне с прелюбопытнейшим предложением - записать пародийный спектакль на стихи кузбасских поэтов. Я взоржал, потому что на то время ещё пописывал стишки и был знаком со внутренностями местной литературной богемы.
Надо сказать вам, что поэты в Кузбассе по преимуществу хуёвые, а реально талантливых стихотворцев можно пересчитать по пальцам. Остальные, как и везде, наверно, - неопрятная алкашня, нигде не работающая, но имеющая о себе крайне высокое мнение. Обычно творцы собирались в местном отделении Союза писателей, где целыми днями синячили и читали друг другу свои нетленки. Областное книжное издательство, тем не менее, выпускало их сборники периодически, и оттуда-то Везнер с Гришковцом надёргали материала для издёвки, которая называлась «Крутизна». Разок-другой они показали свою постановку в университете, но разве ж это массовая аудитория!
Самое любопытное, что в спектакле артисты ни перевирали ни единой стихотворной строчки, но читали их с такими интонациями, нажимая голосом в нужных местах, что вся бездарность местных графоманов выпукло торчала наружу. Не упомню всех номеров программы - их было штук двадцать, - но единственный опус в моей памяти всё-таки застрял: на стихотворение пиита из Междуреченска (услужливый интернет подсказал мне, что это - Владимир Измайлов, а то разве упомнишь всех бездарных писак).
Гришковец выходил вперёд и картаво интересовался:
Мой товарищ спросил у меня без затей:
- Отчего в Междуреченске много детей?
И глубокомысленно отвечал себе же:
- Оттого, что увидишь, куда ни пойдёшь, -
Молод город и строит его молодёжь.
Дальше в стишке шла лабуда о местных красотах и о том, как положительно они влияют на либидо. Этот кусок Женька пробалтывал наскоро, двигаясь к самому главному:
Водят парни девчат на оранжевый луг,
Осыпая цветами-огнями подруг.
А черёмуха! Вся побелеет гора!…
И не спит молодёжь, и поёт до утра.
Тут Гришковец останавливался, хитро косил глазами по сторонам и интимным полушёпотом доверительно сообщал:
А когда напоются, когда замолчат…
Всякому и так уже было понятно, что дело приближается к ебле, которая и есть причина изобилия короедов в Междуре. Но тут Гришковец снова делал паузу и торжествующе-неожиданно заявлял ехидным блеянием:
Ожидай, старики, голосистых внучат!
Откуда в городе, выстроенном молодёжью, взялись старики и какое они имеют касательство к перепихону юной поросли, из логики стихотворения не вытекало совершенно, что ещё более подчёркивало его идиотизм при чтении. Ничего из тех стародавних записей, конечно же, не сохранилось, потому что плёнка была в дефиците, а передачи вскоре после их выхода в эфир через некоторое время попросту размагничивались, но поверьте мне на слово: эффект, сука, был уморительным.
Пиздюлями, правда, за этот успех пришлось огребаться мне. Не усмотрев ничего крамольного в подзаголовке «Спектакль по стихам кузбасских поэтов», передачу мою поставили в эфир, но на следующий же день после её показа руководство студии потащило меня на ковёр. Дело в том, что все местные совписы, конечно же увидели пародию (смотреть-то тогда вечерами по телеку всё равно больше было не хуй), жестоко оскорбились, начали названивать на студию да строчить кляузы местному партийному руководству. Из обкома КПСС позвонили директору телестудии, милейшему дяде Гене Митякину, и грозно спросили: «Это что там у тебя за пасквили с экрана читают?». Воздам должное Митякину (царствие ему небесное - хороший был мужик): он прикрыл меня от гнева и писак, и коммуняк, но повторно на экран «Крутизна» уже не вышла...
ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОСЛЕДУЕТ НУ ОЧЕНЬ СКОРО
НАЧАЛО ИСТОРИИ:
ПОД ЗНАКОМ ДЖОКЕРА
Присылка благодарной публикой жетонов на рекламную раскрутку блога всячески приветствуется