ПАШКА, ЛЮБИМЕЦ БОГОВ
В последние годы, какую русскую книгу ни открой и в какой отечественный фильм глаз ни кинь, - всюду в героях ходят одни пустоплясы, не производящие материальных благ. Бесконечные сисадмины, стилисты, арт-директоры, бизнесмены-спекулянты и прочие пидорасы, за жизнь не державшие в руках ничего тяжелее хуя и ложки. Видимо, таков уж социальный заказ, чтобы героями нашего времени оказались не люди с реальной судьбой, а офисные крысы, хотя история обычного сибирского мужика могла бы дать материал для потрясающего сериала.
ТАЁЖНАЯ ПОВЕСТУШКА
По меркам оскотинившегося цивилизованного общества, когда даже родные братья и сёстры не видятся порой десятилетиями, Пашка приходится мне достаточно дальним родственником. Родными были мой дед Проня и пашкина бабка Степанида, а потом генеалогическая дивергенция развела эти ветви рода Прокудиных далеко в стороны. На одной из веток и вырос Пашка, кроме которого в семье были ещё старшая Анна и младшая Рая. Ещё в начале шестидесятых Путинцевы уехали из города в глухую притаёжную деревушку, где глава семейства суровый Иван Иваныч работал на золотодобывающей драге.
Многочисленная и сплочённая на то время прокудинская родня (да и путинцевская - тоже) очень обрадовалась такому повороту дел. Начиная с середины лета и до поздней осени бесконечные группировки родственников совершали набеги в деревню - по грибы и ягоды. Как на мой характер, так я бы достаточно скоро охуел от обилия пришлецов и погнал бы их ссаными тряпками сквозь таёжный бурелом, но тётя Уля, пашкина мать, была добрейшей женщиной. Она принимала и привечала всех, не отказывая никому. Кроме работы, на ней висело и всё домашнее хозяйство, но тётя Уля нянчилась с гостями, с трудом размещая их на постой в доме, и сопровождала в тайгу, чтобы те ненароком не заплутали.
С детства помню поездки к Путинцевым. Мы с моей тётушкой Анной ехали автобусом до большого села, а уже оттуда несколько километров брели таёжными тропами - через покрытую дрожащим дёрном топь, мимо холмов известняка, из которых предприимчивые местные жители добывали извёстку, - до дома Путинцевых, выходящего крыльцом прямо на тайгу. Несколько месяцев назад мы с марушкой и Пашкой побывали там. Тайга в шаговой доступности всё так же громко бушует кронами сосен, и старый деревянный дом остался на прежнем месте, вот только он - как это всегда бывает при взрослении человека - съёжился и стал едва виден из-за забора. А ведь таким огромным казался мне когда-то!
Немногочисленные приезды к Путинцевым значили очень многое в моём детстве. Именно здесь я впервые увидел, насколько прекрасна и жутковата одновременно может быть тайга, насколько изобильна она своими дарами. Как-то однажды недалеко от путинцевского дома я набрёл в тайге на полянку, усыпанную маслятами. Жидовское начало взыграло во мне настолько, что я снял рубаху и начал набивать её грибами. Принёс свою добычу к Путинцевым и гордо продемонстрировал её. Надо было слышать, как дружно ржала надо мной вся семья: таёжные жители считали грибами исключительно грузди да волнушки, всё прочее держа за отходы царства настоящих грибов.
А ещё у Путинцевых впервые в жизни, под руководством офигительной Раи, я напечатал первые свои фотографии в призрачном свете красного фонаря. А ещё именно там я как-то опозорился по полной, спиздив тайком в доме Путинцевых номер газеты «Пионерская правда» с очень нужной мне чем-то публикацией. Тётя Аня потом обнаружила это и долго отчитывала меня за воровство, внушая, что красть у своей родни - даже копеечную газетку - недопустимо.
Пашка Путинцев вызывал во мне неподдельное уважение. Он был на шесть лет старше, что для подросткового возраста - больше, чем до хера. Выслушивая мои истории и завиральные идеи, Пашка всегда говорил одно и то же: «Ну скажите на милость!», чем повергал меня в недоумение: хвалит или ругает? Думаю, ему было неинтересно со мной, ведь Пашка уже закончил восемь классов и учился в городском училище на сварщика. Короче, был совсем взрослым.
ОТ ОЛЬГИ - ДО ОЛЬГИ
Быстрее взрослеть Пашку заставила жизненная необходимость. Отец его Иван Иваныч отчего-то считал сына неродным, думая, что жена прижила его от кого-то другого. Были на то реальные основания или нет - мне неведомо: мраком прошлого покрыты семейные тайны Путинцевых, которых уже никто и никогда не откроет - дядя Ваня и тётя Уля умерли с интервалом почти в десять лет. Но на то время отец постоянно щемил Пашку, заметно отдавая дочерям предпочтение перед ним, так что в итоге пацану надоела эта домашняя дискриминация, и он решил пуститься в большой мир.
Училище Пашка закончил на «отлично», и ему, одному из немногих в группе, предложили учиться дальше - в техникуме на Урале. Терять на родине парню было особо-то и нечего, а до новых знаний он всегда был жаден, так что Павел согласился и умотал в Свердловск - становиться мастером производственного обучения. Уральский период своей жизни и корешей по учёбе Павел Иваныч до сих пор вспоминает с некоторым придыханием. Там ему было и комфортно, и вольно, и интересно.
После техникума Пашку забрили в армию, и встрял он по полной - в ментовские внутренние войска, охранять уркаганов в лесах Мордовии. Когда через много лет мы встретились с ним за одним столом, он, зная, что люди сидевшие не любят вертухаев, сразу предупредил меня о месте своей службы. Я лишь махнул рукой: ты ведь меня под конвоем не водил. Да и попадали тогда парни в ВВшники не по своей сучьей натуре, а потому что были лишь подневольными призывниками. Впрочем, о службе и своих армейских друзьях Пашка рассказывает с юмором, по-доброму (такое ощущение, что в его организме напрочь отсутствует злоба), находя и в этом опыте что-то хорошее.
Вернулся он после армии на Урал и по распределению попал в Ревду - мастерить в одном из городских училищ. Утверждает, что эта работа реально была его призванием: пацаны уважали, а группа, в которой Павел Иваныч был мастером, ходила в турпоходы и брала призовые места на соревнованиях да в конкурсах. Путинцев мог бы с лёгкостью выстроить профессиональную или партийную карьеру, но в нашей родове заложено неистребимое отвращение к лизанию вышестоящих жоп и к ходьбе по чьим-то головам, а потому мой брательник так и остался простым работягой, что, на мой взгляд, куда более почётно.
В Ревде Пашка женился, и это стало концом его безоблачной жизни. Не знаю всех обстоятельств его знакомства с Ольгой, бывшей на год старше Пашки, но вскоре в комнате их общаги уже верещал ещё один Пашка - Пал Палыч. И всё бы ничего, да баба пашкина пустилась во все тяжкие, принявшись бухать и блядовать. Какое-то время Пашка терпел её закидоны, потом послал на хуй, развёлся и умотал на родину, решив, что платить алименты - проще и полезней для душевного равновесия.
В Кузбассе Пашка осел в небольшом городишке, устроился сварщиком, получил квартиру и начал пожинать радости спокойной и сытой жизни, ибо сварному в нашем мире - везде дорога, усыпанная бабосами и исполненная ништяков. Вот только сучки чуют лёгкую добычу, и долго ходить холостым ему не довелось: очередная Ольга - и снова на год старше его - захомутала мужика. Надо сказать, что Пашка всю свою жизнь был - смерть бабам: стройный, голубоглазый и черноволосый. Однако - в силу мягкого характера - экстерьером своим пользоваться совершенно не умел и к женщинам относился, как к существам высшего порядка, отчего постоянно и попадал в непонятное. Недавно он прочёл мне свои наивные и корявые стихи о внезапно вспыхнувших чувствах к какой-то юной девке, которую случайно встретил в автобусе.«Выебал?», - безапелляционно поинтересовался я. Это надо было видеть, как Павел Иваныч, практически шестидесятилетний мужик, стушевался от моего вопроса и отрицательно замотал головой.
А тогда, в восьмидесятые, баба с прицепом (был у неё пацанёнок от первого брака) ухитрилась влезть к Пашке в душу, а следом - и в его квартиру. Ну, чего там - женился: по-другому Путинцев не умеет. Прожили они несколько лет и даже застрогали совместную дочку Наташку, как вдруг прошлое аукнулось самым неожиданным образом. Какая-то из родственниц бывшей жены отписала Пашке с Урала о том, что Ольга его спилась вконец, прижила ещё двоих короедов незнамо от кого, существуют все они впроголодь, и лучше бы Павлу Иванычу приехать побыстрее, пока сына его вместе с остальными братьями-сёстрами не сдали в детдом.
У Пашки - душа винтом: надо ехать за сыном! Но Ольга Владимировна, которая сибирская, губки поджала: на хера мне сдался твой пацан? Паша прихуел от такой чёрной неблагодарности: он-то щенка Ольги воспитывал, не делая различий между ним и родной дочерью. Зубами поскрипел и умотал в Ревду. Сына своего нашёл с трудом: вместе с двумя спиногрызами, такими же оборванными, грязными и голодными, тот жил в каком-то холодном подвале с выбитыми стёклами, а преступной мамки и след простыл. Чужих выблядков Пашка оставил в подвале - и без них головняков предостаточно, - а вот своего замурзанного пацана накормил, отмыл и повёз домой, в Сибирь.
САМ СЕБЕ РОБИНЗОН
Когда стало ясно, что против Пашки-младшего баба настроена твёрдо, выбор, хоть и нелёгкий, делать пришлось. В итоге Путинцев опять развёлся, оставил квартиру бывшей жене и махнул с сыном в большой посёлок, куда к тому времени перебрались его родители и старшая сестра. С помощью хитрости и не без участия отца Пашка добыл леса и выстроил себе большой дом неподалёку от родительского.
На работу - даже в безработные девяностые - устраивался всегда без проблем: сварные везде нужны, а Пашка - умелец: хоть на машине, хоть на тракторе - всегда пожалуйста. Пахал в геологоразведочной партии, работал на армян-дорожников и хуй знает ещё в каких местах, лишь бы копеечку заработать. Когда несколько лет начал оформлять льготную пенсию, это вылезло ему боком: кинулся искать свой стаж, а кто тогда в деревнях легально оформлял работяг? Потому и получает сегодня пенсию нищенскую, не по заслугам - всего-то тысяч восемь.
Ещё спасало домашнее хозяйство: Пашка засаживал картофаном свой огромный огород, держал двух коров - сам себе и баба, и мужик, а мальцу Пашке - и отец, и мать. Пашка-младший вырос, сходил в армию, потом отделился от отца и закувыркался по жизни самостоятельно. По отцовскому примеру дважды женился, сейчас живёт в Прокопьевске, у него двое детей от разных жён. Дочка Наташка тож вымахала в красивую сойку, вышла замуж за мента и воспитывает двоих короедов. Короче, выросло пашкино потомство, не скурвилось и живёт правильно…
После десятков лет, которые развели нас с Павлом Иванычем по жизни, вновь увидеться нам довелось всего лет семь назад. Как-то в новогодние праздники гостил я у родителей, заняться было нечем, и задумали мы с батяней авантюру - двинуть в гости к троюродной сестре его тётке Ульяне, а заодно и повидать наросшее за долгое время путинцевское потомство. С несколькими пересадками, по заснеженным полям долго тащились мы до родственников, но не пожалели об этом ничуть.
Павел Иваныч, у которого после встречи Нового года осталось немерено наготовленной жрачки, завалил ею весь стол, а мы с отцом выставили пузырь водки, но Пашка предложил попробовать его домашнего вина. Э-э! - сказали мы, отведав вкуснейшего напитка, и решили: ну её на хуй, эту водку!
А потом всю ночь напролёт просидели за столом, базаря под винцо об жизни и перебирая общие воспоминания. На следующий день пришли тётя Уля и сестра Анна, ненадолго прилетел Пашка-младший, и застолье продолжилось.
С той памятной поездки наши с Павлом Иванычем связи уже не прерываются. Мы периодически созваниваемся, важно навеличивая друг друга по имени-отчеству, и иногда встречаемся, каждый раз по-детски радуясь этому.
Пашка уже несколько лет как на пенсии, но иногда - дополнительного заработка ради - приваривает чего-нибудь железного. Всю свою живность он давно разогнал, оставив лишь двоих кошаков, но огород содержит в порядке и кормится с него. Пашка - затейник: он горазд выдумывать новые вкуснейшие блюда, готовит которые по вдохновению, как музыкант, а на зиму заготавливает компоты и соленья в неимоверных количествах. А ещё он читает философские и эзотерические книжки, пишет невыносимо романтические стишки и вырезает из дерева всякие забавные вещицы. Проснусь порой среди ночи, говорит, а у меня какая-нибудь идея появилась: встаю и начинаю мастерить - хоть до самого рассвета.
Чем-то Павел Иваныч сродни гоголевскому Манилову, который мечтал о том, «как бы хорошо было жить с другом на берегу какой-нибудь реки, потом чрез эту реку начал строиться мост, потом огромнейший дом с таким высоким бельведером, что можно оттуда видеть даже Москву и там пить вечером чай на открытом воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных предметах». В уме Пашки постоянно бродят завиральные идеи и некоторые из них воплощаются-таки в жизнь. Недавно он забабашил у себя во дворе навес, а под ним - двое качелей, побольше и поменьше. «На хуя?», - невежливо поинтересовался я. «И бабёнки, и ребятишки могут одновременно покачаться», - резонно ответил Павел Иваныч. (Надо отметить, что и те, и другие бывают у него лишь изредка)
Территория рядом с домом Пашки завалена разнообразным пиломатериалом и ржавыми железяками, происхождение и предназначение которых уже сложно понять, но в пашкином мозгу они вполне способны собраться во что-нибудь полезное. Один из его недавних замыслов - проложить от заднего крыльца дома до бани крытую галерею, посередине которой будет красоваться шестиугольная беседка с мангалом и столом для чаепитий. А чего? - глядишь и построит.
Может быть, из-за всех этих закидонов родственники сторонятся Пашки, а дети навещают лишь по большим праздникам, считая, должно быть, что папаня ёбнулся на старости лет. По мне, так это ужасная неблагодарность, особенно для Пашки-младшего, который за всё, что сделал для него отец, до самой смерти должен целовать следы его ног. Впрочем, Павел Иваныч относится ко всему этому философически и без обид. Время от времени он собирается и едет навестить детей и внуков либо заезжает взлохматить манду своей бывшей Ольге Владимировне, уже состарившейся. Та, перебрав после Пашки какое-то количество ёбарей, живёт одна. Она, может, и не прочь бы вновь сойтись с лучшим из своих мужей, да только Павел Иваныч в город больше - ни ногой.
Есть у него и ещё одна какая-то бабёнка - небольшая шишка в городской школе искусств. У них с моим брательником супергостевое сожительство: разок в месяц они ездят друг к дружке, чтобы перепихнуться. В брачные игры Павел Иваныч более не играет, своей деревенской независимостью дорожит и даже не пытается построить семью с пожилой тёткой, у которой, к тому же ебанутый взрослый сын, периодически лежащий в психушке. Хотя, чего уж там, хорошая неизбалованная хозяйка заминёханной пашкиной берлоге не помешала бы.
ПРАВЕДНИК В СОДОМЕ
А совсем недавно Павел Иваныч приезжал к нам с марушкой в гости. Больших трудов стоило выманить его из деревни в Кемерово, где Путинцев не был уже, почитай, лет тридцать. В дар нам он привёз банку, туго набитую солёными груздями, а ещё затейливо вырезанную и раскрашенную деревянную вазу.
До позднего вечера мы втроём просидели за бутылкой рома, перебирали в памяти всю родню и рассматривали фотки. Не в альбоме, по-современному - на мониторе компьютера. А весь следующий день мы показывали гостю из глубинки областной центр.
Было прохладно, и редкие снежинки пролетали то и дело, а мы мотались из конца в конец города, и было нам хорошо. Мы с Пашкой ржали надо всем, как дураки, немало веселя мою марушку, не привыкшую к тому, что пожилые дядьки могут вести себя так отвязно.
Мы перефоткались у всех городских памятников, едва не сломали металлические тренажёры на набережной, а в забегаловке, куда заехали перекусить буржуинской еды, Павел Иваныч сразу же и безошибочно опознал в полковнике Сандерсе, основателе сети KFC, всесоюзного старосту Михаила Ивановича Калинина.
У кинотеатра, где стоит сваренная из множества железяк скульптура инопланетянина, Пашка завис надолго и взялся рассказывать, какие именно детали и от каких механизмов пошли на эту инсталляцию. Ничуть не удивлюсь, если через некоторое время подобный истукан встанет и у него в огороде.
Потом Павел Иваныч с живым интересом наблюдал за коловращениями судьбинушки Джеймса Бонда на большом экране, с таким же неподдельным энтузиазмом восхищался убранством кемеровских общественных сортиров, а когда этот безумный день подошёл к концу, признался, что устал от городской суеты и более всего на свете хотел бы вернуться к себе в деревню.
Ранним утром я проснулся, движимый желанием поссать, и увидел, что из-под двери ванной пробивается узкая полоска света. Я открыл дверь. Павел Иваныч сидел на краю ванны, держа в руках толстый фолиант в бордовом переплёте, и сосредоточенно выписывал из него что-то в свою записную книжку. «Прикинь, - сказал он мне, - что я нашёл тут у Ларошфуко: «Счастье и несчастье человека не менее зависят от его нрава, нежели от жребия»». И почудилось мне, что в этот миг Пашка, сидящий на краю ванны, приоткрыл что-то очень важное о своей жизни. Да и о моей - тоже.
ДРУГИЕ ПОСТЫ ЦИКЛА «В ПОИСКАХ КОРНЕЙ»:
ОТКУДА ЕСТЬ ПОШЛИ?
КЕРЖАЦКОЕ СОЛНЦЕ
О ЦЕЛИНЕ И НЕМНОГО О ЦЕЛКАХ