О деликтоспособности неодушевленных предметов

Dec 12, 2015 14:48

    Всем, кто не прогуливал в школе уроки обществознания, хорошо известно, что основанием юридической ответственности является правонарушение. А также то, что субъектом правонарушения может быть только праводееспособное (в данном случае деликтоспособное) лицо.

Но если вы думаете, что таковым могут быть либо физические, либо юридические лица, и никак иначе, то значит, вы плохо знаете историю, в которой есть немало примеров, когда юридические санкции применялись к неким объектам, коих никак нельзя отнести ни к физическим, ни к юридическим лицам.
    Есть такие примеры и в истории нашей страны.

Так, в январе 1478 года после того, как Новгородская боярская республика капитулировав перед великим московским князем Иваном III, прекратила свое существование, санкциям были подвергнуты не только ее вожди во главе со знаменитой посадницей Марфой Борецкой, но и один из главных символов республиканского Новгорода - его вечевой колокол.

На картине художника Алексея Кившенко (1880 г.) изображена высылка новгородской знати в Москву.
На переднем плане - Марфа Борецкая, а на заднем - вечевой колокол Новгорода:



Перед отправкой в Москву этот колокол подвергли публичной казни - ему прилюдно вырвали било (язык). Но все-таки это наказание колокола носило скорее характер символического акта, чем юридической санкции. Приказав увезти символ новгородской республики в Москву в качестве трофея, Иван III давал тем самым понять свободолюбивым новгородцам, что их вечевым порядкам пришел конец.

А вот тот случай, произошедший в Московском государстве в конце XVI века, прямо говорит о том, что неодушевленный предмет (кстати, снова колокол, только не вечевой, а набатный) вполне мог выступать обязанной стороной юридической ответственности, в которой управомоченной стороной выступило, как ему и положено, государство.

Расскажу об этом случае подробнее.



Все началось с загадочной до сих пор смерти младшего сына Ивана Грозного от его последней, седьмой жены Марии Нагой, 8-летнего царевича Дмитрия, которая случилась 17 мая 1591 года в Угличе, куда наследник престола с матерью были отправлены фактически в почетную ссылку могущественным "князем-правителем", "ближним великим боярином", "наместником царств Казанского и Астраханского", шурином безвольного и почти недееспособного царя Федора Ивановича, Борисом Федоровичем Годуновым.

"Царевич Дмитрий" на картине
Михаила Нестерова (1899 г.):



К 1589 году Борис Годунов сделался всемогущ.
    Царь Федор Иванович с царицей Ириной не имели детей, и на то, что они у них будут, надежды не было практически никакой. Устранив конкурентов - представителей старинных московских боярских родов, каждый из которых был намного знатнее "худородного" царского шурина, Шуйских, Бельских, Мстиславских и Романовых, или подчинив их своей воле, сделав своего друга, во всем и всегда с ним согласного ростовского архиепископа Иова, сначала московским митрополитом, а потом (в том же 1589 году) и первым русским патриархом, проводя через свою родную сестру царицу Ирину, имевшую безграничное влияние на царя Федора, любое свое решение, Борис Годунов на своем пути в верховной власти и царскому титулу мог видеть лишь одно препятствие - царевича Дмитрия.

"Царь Федор Иоаннович надевает на Бориса Годунова золотую цепь"
(Художник Алексей Кившенко):



Эта помеха должна была быть устранена. Да и мог ли Годунов не прислушиваться к доносам своих шпионов из Углича, следивших за тем, как подрастает сын Ивана Грозного?

Например, таким.

Как-то зимой, играясь во дворе Угличского кремля, малолетний царевич налепил снеговиков, надел на каждого из них боярскую шапку, нарек их боярами Шуйскими, Бельскими и т д., а потом вынув свою потешную сабельку, начал с азартом сносить им головы. Причем первым в ряду казнимых снеговиков стоял "боярин Годунов".

Княжеские палаты в Угличском кремле,
жил царевич Дмитрий с матерью, вдовствующей царицей Марией.
Именно во дворе этих палат, по-видимому, царевич лепил тех самых снеговиков:



Или таким.

Царевич полюбил ходить на скотный двор. Но отнюдь не для того, чтобы погладить теленка или приласкать жеребенка. Нет, ему нравилось наблюдать, как режут скот. Его крайне возбуждал и приводил в восторг вид льющейся крови.

Мог ли хитроумный Борис Годунов, сам в прошлом опричник, не понимать, какое чудовище подрастает в Угличе, и какая судьба ждет его и его семью, если после смерти бездетного царя Федора престол перейдет к Дмитрию? Думается, ответ очевиден. Для Годунова устранение царевича Дмитрия было не только вопросом сохранения собственной власти, но, более того, самой своей жизни. Так что, царевич Дмитрий был обречен.

Другое дело в том, отдавал ли сам Борис Годунов непосредственный приказ об убийстве царевича?
    Вероятнее всего, нет. Здесь я склонен согласиться с версией, предложенной одним из моих Учителей, Владимиром Борисовичем Кобриным: Годунову не было необходимости так подставляться, ему было достаточно не препятствовать тому, чтобы больной эпилепсией ребенок, с которым часто случались приступы, почаще играл с ножом, и терпеливо ждать конца, который неизбежно рано или поздно наступил бы. Он и наступил 17 мая 1591 года.

В этот день по Москве молнией распространилась весть: царевича Дмитрия не стало! Говорили разное: младенец оказался жертвой не то несчастного случая, не то злодеев-дьяков. Имя царского шурина не сходило с языков. Неблагоприятные слухи нужно было развеять во что бы то ни стало и как можно скорее.

Уже на следующий день в Углич выехала следственная комиссия.
    Следствие продолжалось почти две недели. Во главе комиссии Годунов поставил не кого-нибудь, а боярина Василия Ивановича Шуйского, отец которого, Иван Петрович был сослан правителем в отдаленный Белоозерский монастырь, а его помощником и по сути главным следователем - влиятельного дьяка Посольского и Разрядного приказов - Василия Яковлевича Щелкалова, бывшего активного приверженца бояр Романовых.
    Этот выбор Годунова был не случаен, а хорошо продуман. Ведь если бы  Борис Годунов поставил во главе следственной комиссии своих подручных, то слухи о его виновности в смерти царевича только усилились бы. А с другой стороны, могли ли Шуйский и Щелкалов привезти в Москву какие-либо данные, обличающие всемогущественного правителя, от которого зависело не только их положение, но и сама жизнь? Думаю, вопрос риторический.

Похоронив тело царевича в угличской Спасской церкви, следователи 2 июня вернулись в Москву.
    Дьяк Василий Щелкалов зачитал материалы дела перед государем и собором во главе с патриархом Иовом. Из показаний опрошенных складывалась довольно ясная картина происшедшего.

Царевич Дмитрий страдал эпилепсией (падучей, или черной болезнью). Припадки болезни происходили бурно: во время одного из них он покусал руки дочери Андрея Нагого, дяди царицы Марии, а в другой раз изранил свайкой - длинным гвоздем, которым царевич любил играть в тычку, - саму царицу.
    За три дня до несчастья у Дмитрия снова был припадок. В субботу 15 мая ему стало лучше, и царица разрешила ему поиграть на заднем дворе, поручив его попечению мамки Василисы Волоховой, кормилицы Арины Ждановой и постельницы Марии Колобовой. К царевичу присоединились ещё четверо "жильцов" - дворовых ребят-сверстников: Петрушка Колобов, Баженка Тучков, Ивашка Красенский и Гришка Козловский. Играли опять в тычку, попадая ножиком в железное кольцо, положенное на землю. Вдруг с царевичем случился новый припадок и, падая, он глубоко ранил себя ножиком в шею.

"...На царевича пришла опять черная болезнь и бросило его об землю, и тут поколол царевич сам себя в горло и било его долго, да тут его не стало" (из показаний Василисы Волоховой).

На крики из дворца выбежала царица. В гневе она принялась колотить поленом мамку (Волохову), не уберегшую царевича, приговаривая, что сын ее Осип Волохов вместе с Данилой Битяговским, сыном московского дьяка Михаила Битяговского, присланного из Москвы Борисом Годуновым для надзора за Нагими, зарезали Дмитрия.

На звоннице Спасской церкви ударили в набат.
    Начался мятеж. Три дня Углич находился в руках Нагих, по указанию которых были убиты Битяговские и многие другие лица, будто бы причастные к смерти царевича.

Очень интересна икона XVII века "Царевич Димитрий Угличский в житие",
хранящаяся в московском ГИМ:



Пояснение к сюжетам иконы.

Слева:
    1. Царевича Дмитрия выводят из дворца;
    2. Убиение царевича; кормилица пытается спасти Дмитрия;
    3. Битяговские на лошадях пытаются бежать из Углича.

Справа:
    1. Пономарь бьет в набатный колокол. Битяговские пытаются выбить дверь в колокольню;
    2. Жители Углича побивают камнями убийц Дмитрия;
    3. Град Углич.

Царь Федор приказал боярам разобрать дело и наказать виновных.
    Нагих пытали крепко, потом сослали в отдаленные города, хотя вины их в смерти царевича не было никакой, да они им была и не выгодна, напротив, с воцарением Дмитрия им открывалась бы дорога к власти. К тому же на следствии они подтверждали удобную для Бориса Годунова версию случившегося: "...набрушился сам на нож в падучей..." (из показаний Григория Федоровича Нагого). Но им в вину вменялась прежде всего организация мятежа в Угличе.

Царицу Марию насильно постригли в монахини под именем Марфы и отправили в монастырь Святого Николая на Выксе, близ Череповца. Позже, когда Борис Годунов уже станет царем, ему придется вспомнить об инокине Марфе в связи с появлением самозванца Лжедмитрия.

Эскиз Николая Ге 1874 года
"Борис Годунов и царица Марфа, вызванная в Москву для допроса о царевиче Дмитрии
при известии о появлении самозванца:



Разумеется, не обошлось и без наказания угличан - участников мятежа, организованного Нагими. К тому же они могли стать опасными для Бориса Годунова свидетелями того, что произошло 17 мая 1591 года, чьи показания противоречили бы удобным для правителя результатам следственной комиссии.
    200 угличан были казнены, другим отрезали языки (чтобы не болтали слишком много о том, что им известно), многих бросили в тюрьму, а 60 семейств выслали в Сибирь и населили ими город Пелым. Именно с этого времени древний Углич пришел в упадок, оставшись без тех его жителей, которые являлись движущей силой его развития.

Санкции коснулись не только участников мятежа и его свидетелей, но и угличского набатного колокола, таким образом ставшего субъектом преступления (а как же, ведь именно его набат послужил сигналом к массовым беспорядкам!).
    По царскому указу (скорее всего, продиктованному Федору Иоанновичу его шурином, знавшем о том, что царь испытывает мистическую страсть к колоколам, считая их звон чуть ли не "гласом Божьим"), угличский колокол лишили его крестного знамения, отсекли ему ухо, вырвали язык, били плетьми (не правда ли, создается впечатление, что речь идет не о колоколе, а об осужденном преступнике?), а после этой экзекуции, сослали в далекий Тобольск.

Когда Тобольский воевода князь Лобанов-Ростовский принял столь необычного ссыльного, он долго думал, как именно его нужно оформить. В итоге воевода, пересав ломать голову над казусом, не имеющим здравого решения, распорядился сдать угличский колокол в приказную избу и записать его как "первоссыльного неодушевленного с Углича".

Благодарю за внимание.
    Сергей Воробьев.

P.S.: А как вы, мои уважаемые друзья и читатели думаете, виновен ли Борис Годунов в смерти царевича Дмитрия?
    И если вам понравился этот мой пост, попрошу вас поспособствовать его распространению. Меня не сильно беспокоит место в рейтинге ЖЖ, показатели СК и попадание в ТОП ЖЖ (тем более, там и читать-то почти нечего!), просто хотелось бы, чтобы те посты, которые я пишу и считаю интересными, смогло прочитать как можно большее читателей.

интересно, XVI век, Борис Годунов, Россия, история

Previous post Next post
Up