АВГУСТЕЙШАЯ ЖЕРТВА РЕСТАВРАЦИИ (4)

[sergey_v_fomin]

Покушение на Герцога Беррийского. Париж. 13 февраля 1820 г.

РЕГИЦИД

Хронология первых двух лет правления восстановленного союзниками по антинаполеоновской коалиции на Французском Престоле Короля Людовика XVIII выглядит следующим образом:
31 марта 1814 г. - вступление союзных войск в Париж.
4 апреля - отречение Наполеона.
28 апреля - отъезд Наполеона на о. Эльбу.
3 мая - въезд Людовика XVIII в Париж.
7 июня - ордонанс об обязательном соблюдении всех церковных праздников.
21 января 1815 г. - молебствие в годовщину убийства Короля Людовика XVI.
1 марта - высадка Наполеона в бухте Жуан возле Канна.
19 марта - отъезд Короля Людовика XVIII из Парижа.
20 марта - вступление Наполеона в Париж.
22 июня - подписание Наполеоном вторичного акта об отречении.
6-8 июля - вторичное занятие союзниками Парижа
8 июля - въезд Короля Людовика XVIII в Париж.
12 января 1816 г. - закон об изгнании цареубийц.
27 апреля - закон об отмене развода.
Был у Реставрации и другой подводный камень - бонапартизм. Именно в нем следует искать корни так называемых «Ста дней».
Следует иметь в виду, что со времени начала революции минуло четверть века. Народилось новое поколение, из которого вытравляли память о прошлом самым радикальным, самым надежным способом.



«Народ, сообразивший, что Господин хочет удалиться». Французская гравюра времен Реставрации.

Приведем в связи с этим очередную порцию выписок из графа де Местра:
«Что значит какой-то Бурбон для француза, родившегося 30 или 35 лет назад? […] Солдаты […] связывают свое унижение с Бубонами, а прежнюю славу - с Бонапарте» (Граф Жозеф де Местр «Петербургские письма. С. 266).
«Никогда еще свет не видывал столь верной армии, как та, которая вторглась в Россию. Преданная и брошенная на неслыханные страдания, не выказала она ни единого знака возмущения. “Мы должны драться за честь этой кокарды; надо повиноваться своему монарху”, вот что мы слышим, начиная с самых первых пленных. “Слишком уж он амбициозен”, - так сказал один солдат моему знакомому французу. И это самое большое недовольство! Так они говорят, погибая от холода и голода, когда нет ничего, кроме клочьев от полуобглоданных конских трупов!» (Там же. С. 235).
«Известно, что армия никогда не изменяет Монарху, приведшему ее к победам. Здесь же мы видим даже большее: для французской армии Бурбоны связаны с унижением, а Бонапарте - со славою. Укоренившееся во французских головах сие чувство способно сдвинуть горы. […] Кто из законных Монархов Европы мог бы надеяться сохранить привязанность и даже одушевление своей армии после отступления от Москвы? Почему среди всех сих людей, умиравших в страшных муках холода, голода и наготы, не нашлось ни одного, кто сказал бы хоть слово противу него?» (Там же. С. 265).
«Невероятная благожелательность, оказываемая огромным числом людей знаменитому сему персонажу, остающиеся его сторонники и сохраняющиеся надежды, падение Его Христианнейшего Величества в общем мнении, продолжающие жить и видимые со всех сторон революционные идеи, всеобщая безнравственность и еще множество других обстоятельств, о которых безполезно сейчас говорить, вкупе с бешенством французов и крайним недовольством других народов - всё это возбуждает во мне величайших страх перед грядущим» (Там же. С. 268).
А «знаменитый сей персонаж» между тем предрекал: «Контрреволюция должна неизбежно проиграть великой революции. Старые феодалы задохнутся в атмосфере современных идей, ибо впредь ничто не сможет уничтожить или отменить величественные принципы нашей революции. Эти великие и замечательные истины будут жить вечно, настолько они слились с нашей славой, нашими памятниками и нашими чудесными достижениями. Их первые позорные пятна мы смыли потоками славы, отныне они безсмертны!» (Граф Лас-Каз «Мемориал Святой Елены». Т. I. С. 476).



Отъезд Короля Людовика XVIII из Тюильрийского Дворца после высадки Наполеона Бонапарта с острова Эльба.

«Бурбонам нельзя отказать в мужестве, - так оценивал поведения представителей этой Династии во время Ста дней Наполеон, - они сделали всё, что могли. Граф д`Артуа поспешил в Лион, Герцогиня Ангулемская доказала в Бордо, что Она настоящая героиня, и Герцог Ангулемский оказывал мне всё сопротивление, на которое Он был способен. Если, несмотря на это, они не смогли добиться положительного результата, то причину их неудачи следует искать не в их деятельности, а в силе обстоятельств. Бурбоны, каждый в отдельности, не могли сделать больше того, что Они сделали, но зараза распространилась по всем направлениям» (То же. Т. II. С. 293).
«Общественное мнение, - подчеркивал Наполеон, - является невидимой и таинственной силой, которой невозможно противостоять: нет ничего более неустойчивого, более неопределенного и более могущественного…» (То же. Т. I. С. 234). Но, исходя из этих названных качеств, им, между прочим, учились управлять.
Не все, однако, даже среди государственных деятелей Реставрации сумели освободиться от заразы бонапартизма. О болезни французского общества сверху донизу свидетельствует отношение его к справедливому возвращению награбленного в музеях Европы во время войн революционного конвента, консулата и империи.
Невозможно себе, например, представить, чтобы Германия после второй мiровой войны сопротивлялась такой мере, лишь в малой мере заглаживающей причиненное ею зло. А вот во Франции было по-иному.
По словам историка и заодно и государственного деятеля третьей республики А. Дебидура, «союзники потребовали от Франции больше, чем денег: […] возвращения произведений искусства, которые были собраны [sic!] в Луврском музее за 20 лет счастливых войн и большая часть которых была уступлена [sic!] Франции на основании трактатов и оставлена в ее владении в 1814 г. […] Тщетно Талейран доказывал, что такое требование является вопиющим насилием и что оно заденет самолюбие нации сильнее всех других оскорблений [sic!].
Веллингтон приказал своим солдатам силой взять эти сокровища, составлявшие гордость Франции [sic!]. Свое поведение он объяснил в письме, в котором мы находим следующие строки, откровенно рисующие отношение коалиции к нашей стране: “…Нет основания оказывать особую милость французскому народу; его чувствительность - не что иное, как уязвленное тщеславие. Кроме того, желательно по целому ряду соображений - в интересах Франции и остальных государств - предупредить французский народ, если он этого еще не знает, что Европа сильнее его и что… день возмездия должен наступить. Итак, по моему мнению, не только было бы несправедливо со стороны Государей оказывать в данном случае особую милость французскому народу за счет своих подданных, но было бы и не политично принести такую жертву, так как они упустили бы при этом удобный момент преподать французской нации великий моральный урок…”» (А. Дебидур «Дипломатическая история Европы». Т. I. Ростов-на-Дону. 1995. С. 86).
Такого же мнения придерживались и другие участники коалиции. «Я покорнейше прошу Ваше Величество, - писал после Ватерлоо маршал Блюхер Прусскому Королю, - напомнить дипломатам, чтобы они вторично не утопили в чернилах то, что куплено солдатской кровью» (Там же. С. 430).
Дворы Австрийский, Великобританский, Прусский и Российский объявили, что образуют постоянную лигу с целью надзора за Францией.
«…Так как революционные волнения, - говорилось в подписанном 20 ноября 1815 г. трактате, - могут снова начать раздирать Францию и тем самым угрожать спокойствию других государств, то высокие договаривающиеся стороны торжественно признают своей обязанностью усугубить старания с целью охраны в подобных обстоятельствах спокойствия и интересов собственных народов; они обязуются в случае повторения такого несчастного происшествия обсудить совместно с Его Христианнейшим Величеством меры, необходимые для безопасности их государств и общего спокойствия Европы» (Там же. С. 102-103).
После битвы при Ватерлоо Людовик XVIII вернулся под охраной герцога Веллингтона в Париж и в новой прокламации подтвердил всеобщую амнистию, из которой, однако, были исключены «все изменники и виновники вторичного воцарения Наполеона»; затем последовали смертные казни (по приговору пэров, был расстрелян маршал Ней за переход на сторону Наполеона во время Ста дней), изгнания бонапартистов, «цареубийц» и вообще республиканцев из Франции, конфискации имуществ и тому подобные меры.



Расстрел маршала Нея 7 декабря 1815 г. за измену во время «Ста дней» добровольно данной им ранее присяге Королю Людовику XVIII. Последний сделал его членом Военного совета и пэром, поставив командовать шестой дивизией.

Выборы 1815 г. дали крайне правую по настроению палату депутатов (une chambre introuvable, по выражению Короля). Опираясь на нее, правительство могло смело карать врагов. Однако Сам Король не сочувствовал подобным крайностям, но и не противился им. Преследования революционеров и изменников продолжался около года. В январе 1816 г. через палаты был проведён закон об «амнистии полной и совершенной», однако, с исключением целых категорий лиц, перечисленных в законе, в том числе всех цареубийц, то есть членов революционного конвента, вотировавших казнь Короля Людовика XVI. Если они при этом приняли какую-либо должность от «узурпатора», то они подвергались изгнанию навсегда из Франции.
В адресованном подданным Российской Империи новогоднем Манифесте 1816 г. говорилось: «Тако приуготовляемая целым веком, возрастая семнадцатилетними успехами и победами, сооруженная на кострах костей человеческих, на пожарах и разорениях градов и Царств, исполинская власть, угрожавшая поглотить весь свет, падает без восстания во едино лето, и Российские, как бы крылатые воины, из под стен Москвы, с оком Провидения на груди и со крестом в сердце, являются под стенами злочестивого Парижа.
Сия гордая столица, гнездо мятежа, развраты и пагубы народной, усмиренная страхом, отверзает им врата, приемлет их, как избавителей своих, с распростертыми руками и радостным восторгом; имя чужеземного хищника изглаживается, воздвигнутые в честь ему памятники низвергаются долу, и законный Король издревле владетельного Дому Бурбонов, Людовик XVIII, в залог мира и тишины, по желанию народа возводится на прародительский Престол» («Записки, мнения и переписка адмирала А.С. Шишкова». Т. 1. Berlin. 1870. С. 475).



Настольная медаль «На восстановление Европейского мира». 1815 г.

«Деятельный участник» (как он писал сам о себе) устроения постнаполеоновской Европы, готовивший документы для конгрессов Священного Союза, дипломат А.С. Стурдза так передавал русское видение складывающейся ситуации:
«Всеобщий восторг, овладевший народами европейскими в 1812, 1813 и 1814 годах, по законам нравственной природы человеческой, не мог простерть своего влияния на пределы политического подвига. С падением общего врага единодушие, порожденное опасностью и сохраненное Христианской мудростью Александра I, исчезло. Частные виды, козни, соображения, страсти Правительств и народов появились снова на опустелом поприще, где грозный исполин всё сосредоточивал своим присутствием.
Не стало властолюбивого мiродержца, и все клевреты, данники его могущества, запылали властолюбием.. Народы, отслужив крестовый поход, чаяли в награду получить мечтательное благоденствие.
В сию годину обновления Венценосцы, низложив сына победы, забыли взлелеявшую его революцию, а народы о ней вспомнили. Люди государственные, мужи совета почли революцию низведенною в могилу завоевателя, а она воскресла, торжествовала казнь и плен опаснейшего для нее противника. Таковы были главные приметы общего заблуждения умов при заключении в 1815 году второго Парижского мира. Трудно было начертать и продолжить средний путь между сими гибельными крайностями.
Император Александр, покрыв щитом России владык земных, по врожденному великодушию, благоприятствовал ограждению народных прав и всемерно старался слиянием прошедшего с настоящим упрочить будущее благоденствие всей Европы. Не обретая искренних, единомыслящих сотрудников в сем важном предприятии, Александр I искал краеугольного камня для нового здания вне круга тленных выгод и зыбкого равновесия в учении веры Христианской. Всемiрный переворот, начавшийся нечестием, Он желал прекратить возвращением народов к благочестию, к сей зиждительной силе общежития.



Заключение Священного союза между Россией, Пруссией и Австрией 26 сентября 1815 г. Литография на меди Йоганна Карла Бока.

От сего выспреннего стремления ума Его возник Священный Союз, упраздненный суетою человеческою, но пребывающий в истории памятником прозорливости Александра. Самое покушение основать Христианское братство Царей и народов доказывает, что Он проникал мыслью в тайну грядущего, видел пропасть подле каждого трофея, измерял опасности ненадежного мира и не почитал оного твердым, доколе взаимные обязанности и права властителей и подданных не освятятся печатью примирения с Небесным Законодателем» (А.С. Стурдза «Воспоминания о жизни и деяниях графа И.А. Каподистрии». М. 1864. С. 102-103).
Писано это несколько тяжеловатым допушкинским слогом, но при этом - не следует забывать - человеком, безусловно наблюдательным, основательно информированным и весьма умным (таковым почитал его и познакомившийся с ним в Одессе А.С. Пушкин, написавший перед этим, не зная его лично, адресованные ему острые политического свойства эпиграммы).



Александр Скарлатович Стурдза (1791-1854) - внук Молдавского Господаря, сын первого гражданского губернатора Бессарабии, брат фрейлины Императрицы Елизаветы Алексеевны, дипломат, секретарь графа И.А. Каподистрия; в 1816-1821 гг. служивший в Министерстве народного просвещения.

Положение дел во Франции после Реставрации вызывало в России обоснованную тревогу:
«В течение 1816 года Франция безпрерывно раздираема была крамолами и буйством мстительных страстей. С одной стороны, приверженцы Бурбонов, овладев тогдашними выборами, успели составить Палату депутатов из людей, искренно или с умыслом пылавших ревностью к Королевской власти и в пресловутой законности (légitimité), но ревностью не по разуму. От сего возникли шумные распри в Палатах и кровавые схатки почти во всех городах южной Франции, где католики и реформаты подущаемы были друг против друга. Сии нелепые явления изуверства прикрывали политические виды зачинщиков смятений.
С другой стороны, либералы или переодетые якобинцы создали строптивую оппозицию, явную - для ежедневных прений с Министерством, и тайную, сокровенно действовавшую не только в Париже, но и во всей Европе, дабы умножить число недовольных, привить им собственную злонамеренность и таким образом всё приготовить к ниспровержению настоящего порядка дел. Ненавидя Россию и желая, чего бы то ни стало поколебать Дюка де Ришелье, возвращенного Франции дружелюбием Александра, либералы, тогда в первый раз подали пример соединения с неистовыми роялистами, для того только, чтобы свергнуть Министерство безпристрастное и благоразумное; а ослепленные роялисты. Увлекаясь надеждой схватить кормило правления, не гнушались союзом с старыми своими злодеями.



Герцог Арман Эмануэль дю Плесси Ришелье (1766-1822) - французский аристократ, поступивший после революции на русскую службу. В 1804-1815 г. он был Одесским градоначальником и генерал-губернатором Новороссии, а после Реставрации - министром иностранных дел (1815-1818) и премьер-министром (1815-1818 и 1820-1821) в Правительстве Короля Людовика XVIII.
См. о нем: https://sergey-v-fomin.livejournal.com/395630.html

Людовик XVIII и Министр Его тщетно искали подпоры в общем мнении; его не было; везде пламенели безумные страсти; даже Царственное Семейство принадлежало к безусловной оппозиции.
Столь жалкое и грозное позорище заставляло Императора Александра сомневаться в долговечности настоящего порядка вещей и требовало бдительного надзора. […]
В то же время Франция, волнуемая либералами и роялистами, приписывала их строптивость и ропоты продолжительному пребыванию иностранных ратей в ее пределах иностранных ратей в ее пределах. К нравственному унижению ее присовокуплялось еще истощение финансов…» (Там же. С.72-73, 80).
Между тем, по словам того же автора, «возникло жаркое прение от частных денежных требованиях с Французского Правительства, разбор коих, по силе Трактата 8/20 ноября 1815 года, подлежал сложной Комиссии. Члены оной, увлеченные зложелательством к Франции, признали на ней долгу более тысячи миллионов франков: долг поистине неоплатный, после военной контрибуции и налога для содержания охранительных войск союзных. […]
Тогда великодушное и мудрое посредничество России спасло Францию и прекратило соблазны самым удовлетворительным образом. В уме графа Каподистрии родилась счастливая мысль вверить дружелюбное решение сих несогласий преимущественно Герцогу Веллингтону. Знаменитый вождь, прославивший Великобританское оружие на твердой земле, мог действовать свободно и безпристрастно, во-первых, потому, что отечество его было чуждо сих притязаний, оградив свои выгоды особою предварительной Конвенцией; во-вторых, благородный характер победителя при Ватерлоо ручался за то, что он не иначе примет звание посредника, как с миролюбивыми намерениями.
Дабы склонить его к участию в сем деле, Император изволил написать к нему кабинетное письмо в выражениях лесных и убедительных. Веллингтон, получив оное и посоветовавшись с Послом Российским, приступил к трудному подвигу: расторгнув множество сетей, смягчил упорство членов Комиссии и, опираясь на мнения Кабинетов С.-Петербургского и Сенджемского, успел, наконец, заключить мирный договор… […]
Сим способом задача решена: разорение Монархической Франции упреждено и несогласия прекратились. И в настоящем случае быть, а не казаться осталось любимым правилом Царя Русского. Творить добро, не ждать благодарности, устранять тщеславие, дабы вернее стяжать истинную славу - такова была система Александра I-го…» (Там же. С.78-79).

Продолжение следует.