К ПОНИМАНИЮ ЛИЧНОСТИ «LE PRINCE DE L`OMBRE» (37)
Трудные времена (продолжение)
В сложной обстановке, сложившейся у Н.А. Соколова в Париже, у него постепенно вызревало решение вернуться в Россию: не в ту, разумеется, которая была занята большевиками, а в русский Харбин и на всё еще остававшийся не захваченным красными Дальний Восток.
«Нахожусь я теперь, - писал Николай Алексеевич генералу М.К. Дитерихсу 22 апреля 1922 г., - в состоянии безпомощности. Всей душой рвусь в Сибирь, но денег не имею на дорогу. […] Была у меня возможность вернуться в Сибирь сразу же, как только не был принят Н[иколаем] Н[иколаевичем]. Но все деньги убил в расследование.
По совету Лохвицкого пишу письмо Миролюбову и [зачеркнуто] Андрушкевичу, прося их [зачеркнуто] помочь в доставлении возможности уехать в Харбин. Если Вы можете помочь мне Вашим именем, прошу Вас об этом».
Генерал М.К. Дитерихс (второй слева в первом ряду) на съезде Уссурийского казачьего войска. Гродеково. 1 октября 1922 г.
Кем же были люди, помянутые в этом письме Н.А. Соколова?
Один из них - известный русский юрист и правовед Никандр Иванович Миролюбов (1870-1927) был сыном священника Казанской губернии. Он и сам в 1895 г. окончил тамошнюю Духовную академию, а в 1904 г. еще и Казанский университет, в котором затем был профессором на кафедре уголовного права и судопроизводства.
«Самым громким делом прадеда в дореволюционное время, - вспоминала его правнучка, - стал судебный процесс по делу о хищении Казанской иконы Божьей Матери, который он вел. Икону похитили из Богородицкого монастыря в 1904 году. Этот процесс освещали все газеты России. Ведь речь шла о похищении и надругательстве над одной из самых почитаемых Святынь Русской Православной Церкви: икона была обретена в Казани после завоевания её Иваном Грозным, она же защищала ополчение Минина и Пожарского. На суде присутствовало множество отечественных и зарубежных журналистов, а также криминалистов и представителей науки. В зал заседания пускали только по билетам, и уже за месяц до этого все билеты были раскуплены. Каждому из подсудимых адвокат был назначен судом, поскольку Коллегия присяжных поверенных отказалась защищать святотатцев. По словам дочери, за этот процесс прадед получил награду от Николая II (через 14 лет он будет расследовать обстоятельства Его смерти)».
http://sibforum.sfu-kras.ru/node/729
Никандр Иванович Миролюбов с супругой Клавдией Михайловной.
Получив после февральского переворота 1917 г. назначение на должность прокурора Казанской судебной палаты, в сентябре 1918 г. Н.И, Миролюбов, вслед за частями отходивший на восток Белой армии, выехал в Омск, продолжая исполнять обязанности прокурора, осуществляя надзор в том числе и за следствием по цареубийству.
Однажды мы уже приводили один из составленных им еще в декабре 1918 г. документов по делу:
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/236221.html
Благодаря активной помощи Н.И. Миролюбова следствию с большим доверием к нему относился Н.А. Соколов. Именно к Никандру Ивановичу апеллировал Николай Алексеевич после его размолвки с генералом М.К. Дитерихсом в декабре 1919 г.
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/236911.html
О причастности Н.И. Миролюбова к расследованию цареубийства правнучка его Елена Никитинская узнала после того, как познакомилась с книгой английских журналистов Саммерса и Мангольда:
«Будто бы в библиотеку Гарвардского университета пришел человек с зашитым черным мешком в руках, положил мешок на стол и ушел. На мешке была надпись, говорящая о том, что его следует вскрыть только через десять лет. Библиотечные работники выдержали этот срок, и когда вскрыли, буквально открыли рты от удивления. Там находились бумаги, написанные старым русским шрифтом, давно вышедшим в России из употребления. Это оказалась переписка прокурора Казанской судебной палаты Миролюбова Н.И. с прокурором Екатеринбургского окружного суда Иорданским В.Ф., осуществляющим гражданский надзор за “Царским делом”, и копии материалов этого дела, которое получило название “Расследование Соколова”. […] Когда я пыталась найти в Сети сведения об этом таинственном черном мешке, наткнулась лишь на сообщение о том, что “архив прокурора Миролюбова хранится ныне в Стэнфордском университете”».
http://sibforum.sfu-kras.ru/node/729
В 1920 г., после Сибирской катастрофы, Н.И. Миролюбов перебрался в Харбин, где принял самое деятельное участие в организации Высших экономико-юридических курсов для русских беженцев, став их деканом.
В 1921 г. Никандр Иванович вернулся во Владивосток (он преподавал там в университете), а летом 1922 г. ему пришлось принять на себя председательство Приамурским Земским Собором, объявившим о восстановлении на этой последней, всё еще остававшейся русской, территории Монархии.
Президиум Приамурского Земского Собора (слева направо): Заместители Председателя В. Толок и Атаман Забайкальского Казачьего Войска генерал-лейтенант А.П. Бакшеев, Помощник Секретаря Т. Уточкин, Председатель Собора профессор Н.И. Миролюбов, Помощник Секретаря П.П. Унтербергер, Секретарь М.Я. Домрачеев, Помощник Секретаря С.П. Руднев. 1922 г. ГАРФ.
Обращаясь к избранному Правителем Дальнего Востока и Земским воеводой генералу М.К. Дитерихсу, Председатель Собора профессор Н.И. Миролюбов сказал проникновенное слово:
«Ваше избрание есть избрание Провидения Божия. Это перст Божий, указующий пути деятельности не только отдельного человека, но и каждого народа. Труден, но и славен путь Вашего Правительства, труден, потому что Россия находится на дне той пучины, куда ввергли ее враги Русского народа. Но я верю и вместе со мной верит Земской Собор, что Вы своею деятельностью постараетесь, при помощи лучших русских людей, вызволить наш Русский народ из этой пучины. Пять лет наша Родина страдает под игом изуверов, повергших во прах наши Русские идеалы. Русский народ, под влиянием демагогии, утомленный Великой войной, не мог понять своих вождей. Пошел за людьми, кои прикинулись вождями. Это были волки в овечьей шкуре, и спустя пять лет, испытав на себя последствия этого так называемого земного рая. Русский народ осознал, с какого истинного пути сведен он извергами народа, и та анархия, которая царит теперь там, вдали от нас, должна быть в корне уничтожена. Закон и порядок должны быть поставлены во главу угла, а не дикая революционная “совесть”. Мы надеемся, что Вы - именно тот вождь, который возглавит Русский народ, поставит его на правильный национальный путь и доведет его до того конца, когда Русский народ возглавит единый Державный Хозяин Земли Русской, Который возвратит России ее великодержавное значение. Труден и многострадален будет Ваш путь, но славен в конце. Да будет же над Вами благословение Божие. Да здравствует доблестный вождь Михаил Константинович, да здравствует великий Русский народ! Бог Вам в помощь!»
Оттиск печати канцелярии Правителя генерала М.К. Дитерихса. 1922 г.
С падением в конце октября 1922 г. Приамурского Земского Края, профессор Н.И. Миролюбов вынужден был возвратиться в Харбин, где вновь возглавил курсы, преобразованные в Юридический университет. Вскоре его избрали председателем Общества русских эмигрантов. Скончался Никандр Иванович в Харбине 27 января 1927 г.
Крестный ход перед входом в зал заседаний Приамурского Земского Собора. 23 июля 1922 г. ГАРФ.
Другой помянутый в письме Н.А. Соколова человек, полковник Николай Александрович Андрушкевич (1885 - после 1944) - выпускник I Московского кадетского корпуса, Александровского военного училища в Москве, а также Императорского Училища Правоведения. Служил он земским начальником в Минской губернии. Во время Великой войны командовал ротой тяжелых пулеметов, а затем батальоном в одном из Сибирских стрелковых полков.
При Колчаке - правительственный комиссар и уполномоченный в Иманском уезде Приморской области. В 1920-1922 гг. Н.А. Андрушкевич был избран сначала председателем Совета II съезда несоциалистического населения Дальнего Востока, а затем председателем Городской думы Владивостока и председателем Приамурского народного собрания.
В ноябре 1921 г. глава Высшего Монархического Совета Н.Е. Марков получил в Берлине письмо Н.А. Андрушкевича, сообщавшего о росте монархических настроений и намерениях Совета съезда несоциалистического населения установить монархический строй на контролируемой антикоммунистическими силами территории Дальнего Востока».
О происходивших там событиях Николай Александрович рассказал впоследствии в мемуарах «Последняя Россия. Воспоминания о Дальнем Востоке», опубликованных в 1928 г. в Берлине в четвертой книге альманаха «Белое Дело».
В «Hoover Institution Archives Holdings on Russia» хранятся ныне две его работы на ту же тему: «Последняя Россия» (1931; по всей вероятности расширенный вариант уже упомянутых мемуаров) и «Проклятые корабли» (1936).
«Белое дело. Летопись белой борьбы. Материалы, собранные и разработанные бароном П.Н. Врангелем, герцогом Г.Н. Лейхтенбергским и Светлейшим князем А.П. Ливеном». Выпуски I-VI. «Медный всадник». Берлин. 1926-1928.
Однако не всё было так просто.
Недавно стали известны некоторые любопытные документы, представляющие картину в несколько ином свете.
https://pereklichka.livejournal.com/217811.html
Весной 1941 г., обращаясь в Президиум Верховного Совета СССР, Н.А. Андрушкевич, находившийся в то время в Югославии, писал: «20 лет тому назад, 26 мая 1921 года, во Владивостоке и в Приморье была свергнута социалистическая власть и во главе правительства стали люди именовавшие себя “националистами”. Я был избран членом народного собрания, а затем председателем городской думы Владивостока. В этих должностях я имел возможность точно убедиться, что правительство, т.н. Меркуловское, не преследовало никаких национальных целей, а было занято исключительно стяжанием средств для личных надобностей. В борьбе с советской властью оно было готово пойти перед Японией на все уступки и его унижения и заискивания перед японскими лейтенантами были постыдны.
Я повел борьбу с этим правительством, настаивая на попытках соглашения с советской властью и, наконец, мне удалось 1 июня 1922 Меркуловское правительство свергнуть. По желанию военных, председателем правительства был избран ген. Дитерихс, а сей, последний, после нескольких дней размышления восстановил Меркуловское правительство с объяснением, что никакая революция, даже против Меркуловых, им вообще не приемлема. Я был арестован и долго сидел во Владивостокской тюрьме».
Всё (особенно, что касается Правительства Дитерихса) здесь ложь и натяжки.
Главное, однако, в другом. Автор письма далее сообщает: «3 раза я обращался к властям СССР с просьбой разрешить вернуться. Первый раз в Шанхае в 1924 году, второй раз в Вене в 1937 г. и третий раз в Белграде в прошлом году, но ответа нет». И вот четвертое обращение: «…Мой ум пришел к сознанию, что существующий в СССР государственный строй есть единственно возможный в наше время алчности, неправды и угнетения слабого. И поэтому, уже давно, сделал вывод о необходимости вернуться на родину и принять участие в ее строительстве жизни».
Подобное поведение не было столь уж редким среди русской эмиграции, даже военной. По словам известного деятеля НТС Б.В. Прянишникова, «не обошлось тут без оккультного воздействия ВЧК-ОГПУ, неослабно следившего за эмигрантами и умело приспосабливавшегося е их тоске по покинутой родине».
Кроме понимания обстановки среди русских изгнанников, история с Андрушкевичем дает нам некоторое понимание дальнейших поступков ставшего близким Н.А. Соколову в Париже князя Н.В. Орлова.
Что касается Н.А. Андрушкевича, то прибывший с Хабаровским Графа Муравьева-Амурского кадетским корпусом в декабре 1924 г. в Югославию он в 1926 г. женился там на Надежде Леонардовне Верженской, дочери царского полковника. В 1944 г., перед самым приходом Красной армии, Николай Александрович решил остаться в Белграде. Жене с двумя сыновьями и двумя дочерьми удалось, в конце концов, через Австрию, вырваться в Аргентину. Что стало с самим Н.А. Андрушкевичем точно неизвестно.
В свое время мне довелось знать и переписываться с сыном полковника - Игорем Николаевичем Андрушкевичем (род. 1927) - известным общественным деятелем русской эмиграции, политологом, журналистом и публицистом, живущим в Аргентине.
Посредницей в нашем общении была Марина Александровна Аксакова из Буэнос-Айреса, с которой меня познакомил Анатолий Михайлович Кузнецов (1935-2010), ведший в ту пору в «Альманахе библиофила» мой очерк о бессарабском пушкинисте Г.Г. Безвиконном.
Литературовед и музыковед, впоследствии он работал в журналах «Москва» (1985-1991) и «Наше наследие» (1992-1995). Именно по его инициативе в 1988-1989 гг. «Москва» опубликовала карамзинскую «Историю Государства Российского» с комментариями Анатолия Михайловича. Он был редактором-составителем десятитомника В.П. Катаева и трехтомника В.В. Набокова; подготовил к изданию роман А.И. Цветаевой «Амор».
Во время его работы в «Нашем наследии» он участвовал в возращении архивов многих известных деятелей русской эмиграции, в том числе, между прочим, и генерала М.В. Алексеева, вывезенный когда-то из России его родственниками.
Дарственная надпись И.Н. Андрушкевича на его книге «Макроистория», вышедшей в 1992 г. в новосибирском издательстве «Благовест», стараниями А.Н. Люлько, издавшего также сборники трудов о. Иоанна Кронштадтского, С.А. Нилуса, И.А. Ильина, И.Л. Солоневича и других. Книгу «Макроистория» наверняка помнят многие монархисты и патриоты тех лет.
Помню удивительное чувство обжигающего дыхания истории, которое я испытывал, держа в руках клочок бумажки - записку генерала А.И. Деникина, докладывавшего 31 марта 1918 г. генералу М.В. Алексееву: «Доношу, что в 7 час. 20 м. в помещении штаба снарядом был смертельно ранен генерал Корнилов, скончавшийся через 10 минут. Я вступил во временное командование войсками Добровольческой армии».
И подобных документов, доставляемых Анатолием Михайловичем из зарубежных поездок в коробках, чемоданах и портфелях, было немало. Кое-что он давал мне почитать. Впоследствии эти сокровища пополнили собрания архивов и библиотек. (Мне до сих пор жаль - и при этом совершенно непонятно - как могли, например многие редчайшие периодические издания зарубежья с пометками, сделанными их владельцами, оказаться разделенными с рукописными фондами и быть просто переданными в библиотеки на общее хранение вместе с другой периодикой.)
Могила А.Н. Кузнецова на московском Введенском кладбище.
Во время одной из этих поездок А.М. Кузнецов оказался в Буэнос-Айресе, где познакомился с Мариной Александровной Аксаковой и во время одного из разговоров, увидев на ее книжной полке опубликованный мною сборник «Россия перед Вторым Пришествием», обмолвился о том, что, мол, хорошо знает составителя.
Так, с легкой руки Анатолия Михайловича, в 1994 г. (на следующий год после выхода «России») завязалась наша переписка, длившаяся в течение пяти лет.
Марина Александровна Аксакова (1927-2015), урожденная Гершельман принадлежала к давно обрусевшему немецкому роду, происходившему из Тюрингии.
Дед ее, генерал от инфантерии Сергей Константинович Гершельман (1854-1910), участник Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. и Японской, Георгиевский кавалер, в 1906-1909 гг. Московский генерал-губернатор.
Отец Александр Сергеевич Гершельман (1893-1973) - офицер Гвардейской конной артиллерии, участник Великой и гражданской войн, известный монархист.
В 1921 г. полковник А.С. Гершельман принимал участие в Первом монархическом съезде в Рейхенгалле, на котором был избран членом Высшего Монархического Совета. В его воспоминаниях об этом событии среди других делегатов он упоминает капитана П.П. Булыгина и полковника Э.Г. фон Фрейберга. Не мог он не встречаться и с находившимся там следователем Н.А. Соколовым.
Марина Александровна родилась в Вене, где ее отец был официальным представителем ВМС. После окончания войны семья Гершельманов оказалась в лагере Парш под Зальцбургом, из которого в октябре 1948 г. им с трудом удалось выбраться в Аргентину.
В лагере для русских беженцев, по рассказам Марины Александровны, она близко сошлась с известным впоследствии историком русского зарубежья Н.Д. Тальбергом, директором русской гимназии при построенном руками изгнанников православного храма.
Николаю Дмитриевичу удалось выехать в США, однако благодарную память о нем М.А. Гершельман пронесла через всю свою жизнь.
Именно благодаря посланным ею материалам появилась на свет изданный мною сборник трудов Н.Д. Тальберга «Русская быль. Очерки истории Императорской России», вышедший в 2000 и 2006 гг. двумя изданиями. Она же послала мне редчайшую книгу И.П. Якобия «Император Николай II и революция», которую мне также удалось напечатать двумя тиражами.
Марина Александровна была одной из тех, кому Бог даровал миссию связать насильственно разорванные злой рукой духовные нити, участвовать в воссоздании Русской целостности. Вот она сообщает адрес близких русского историка и правоведа М.В. Зызыкина, а вот данные о родственнике поэта С.С. Бехтеева, проживавшем в бразильском Сан-Паулу.
Просматриваешь ее письма (большие, напечатанные для легкости восприятия на машинке, со множеством отступлений, воспоминаний и рассуждений) и всякий раз словно напитываешься духом «отчалившей Руси». И одновременно понимаешь: просто так ЭТО не может уйти!
Марина Александровна Аксакова в последние годы жизни.
А в 1995 году состоялась наша с ней личная встреча. Это была вторая ее поездка на Родину (первая случилась в 1992-м). На сей раз, получив, как она говорила, неожиданное наследство, она приехала попрощаться с Россией.
Приезжала она к нам и в одинцовскую квартиру. Вечером пошли на всенощную в храм Покрова Пресвятой Богородицы в подмосковном Акулове. Начинался день Всех Русских Святых. Служили здесь, как всегда в этот праздник (свято чтя традиции тесно связанного с прежним храмовым духовенством Епископа Ковровского Афанасия), особенно проникновенно, тщательно вычитывая имена всех Русских Святых, дополняя их новопрославленными).
А на следующий день, когда мы пришли на Литургию, нас ждала еще одна нечаянная радость: в окружении духовных чад в Покровский храм неожиданно, без предупреждения, приехал протоиерей Василий Швец (1913-2011).
Молитвенник, постник, Божественную Литургию служил он практически ежедневно. Главным же делом своей жизни он почитал проповедь. Одну из них мы тогда и услышали. С благословения настоятеля о. Валериана Кречетова, отец Василий вышел на амвон и начал…
Ничего подобного мне еще не доводилось слышать. Говорил он - я это даже как-то не сразу понял - стихами. Обычную проповедь, подходящую к случаю, но в стихах. Причем продолжалось это минут около сорока. (Дело привычное: у нас проповедовали нередко и по целому часу.)
После службы мне, хоть и накоротке, удалось поговорить с отцом Василием. И было о чем. Именно он был автором известных «Чудес от Казанской иконы Божией Матери». Жил батюшка в ту пору еще в Москве. Несколько лет спустя он уехал в Псковские Печоры. Там и почил в ночь на 11 марта 2011 г.
Старец Николай Псковоезерский и отец Василий Швец.
Прощальная встреча с Мариной Александровной состоялась некоторое время спустя (всё это время она ездила по России) на квартире Кузнецовых. Жили они на улице Сергия Радонежского, неподалеку от Спасо-Андроникова монастыря.
Посидев и поговорив, мы с женой и дочкой пошли ее провожать. (На следующий день был ее самолет.) По дороге зашли в Новоспасский монастырь. Собор был закрыт, но в притворе мы побывали, приложились к Всецарице.
Выйдя, сфотографировались на память у входа в Усыпальницу Бояр Романовых. Примерно через месяц я получил приложенный к очередному письму вот этот снимок.
Переписка наша продолжалась вплоть до 1999 г. Как-то сама собой она сошла на нет. Я в то время находился в водовороте издательских дел. Забот было много. Книги шли одна за другой. (Старец Николая поторапливал: «Поспешай пока ветра нет».) Нужно было искать новые темы, обдумывать пути их воплощения, искать документы, читать, ксерокопировать…
Способствовало этому и возникшее со стороны Марины Александровны непонимание в связи с «оправданием», как она писала, Г.Е. Распутина. Речь шла о моих комментариях к книге 1997 г. игумена Серафима (Кузнецова) «Православный Царь-Мученик».
Были у нее претензии и к тексту самого о. Серафима: связанные с тем же Распутиным и с рассказом его о том, что епископ Феофан (Быстров) раскрыл-де перед Императрицей Александрой Феодоровной тайну исповеди. Лучше было бы, по мнению Марины Александровны, вырезать это место…
Такая болезненная реакция была обусловлена не только общепринятым в дореволюционной России и эмиграции мнением, но и особенностями семьи самой М.А. Аксаковой.
Дед ее, генерал С.К. Гершельман в 1906-1909 гг., как мы уже писали, был Московским генерал-губернатором. А один из ближайших его сотрудников - Московский губернатор в 1905-1913 гг. генерал-майор В.Ф. Джунковский - был злейшим гонителем Царского Друга и, одновременно, проводником влияния в Москве Великой Княгини Елизаветы Феодоровны, также непримиримой противницы Г.Е. Распутина. «Московская клика Эллы» - так называла это Императрица.
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/56328.html
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/56649.html
С другой стороны, отец Марины Александровны, А.С. Гершельман с 5 февраля 1917 г. состоял в браке с Марией Александровной (1891-1980) дочерью начальника канцелярии Министерства Императорского Двора и Уделов генерал-лейтенанта А.А. Мосолова (1854-1939), воспоминания которого также полны злобной клеветы на Григория Ефимовича.
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/208020.html
Таким образом, семейная подоплека неприятия Царского Друга очевидна.
В качестве контраргумента Марина Александровна послала мне небольшие двухстраничные воспоминания ее покойной приятельницы М.Н. Кочубей «Несколько слов о Распутине», написанные в Буэнос-Айресе в августе 1993 г.
Однако кроме слухов, хорошо известных по газетам, там ничего не было. Наиболее содержательным был фрагмент о пребывании во время гражданской войны в Крыму Владык Феофана (Быстрова) и его духовного сына Вениамина (Федченкова).
Продолжение следует.