Долина Салгира на пороге зимы
Этот пост продолжает предыдущую публикацию.
Стряхнув с ботинок, тянувших вниз, тяжелые комья глины,
Огонь под небом раздули мы для тех, кто идет за нами.
Чем выше в горы, тем глубже сон лежащей во мгле долины,
Но луч рассвета, увидев мир, приветствует наше знамя!
- В данном случае я предпочел тяжеловесный слог, стилизованный под архаику и несколько топорный перевод с другого языка, - сказал я, прочитав стихи, - Это посвящение горе, на которую мы поднимаемся. Называется она Байраклы, в переводе с крымскотатарского - гора Знамени или Знаменная гора. Когда-то на ее вершине собиралось конное войско местного феодала - возможно, калга-султана, остатки дворца которого недавно нашли в Симферополе неподалеку от средневековой Ак-Мечети. Или кого другого. А может, и не собиралось. Никто не знает, и это не слишком важно. История - это тлен, приправленный домыслами, а меня интересует миф, который содержит куда более ценные сведения. Название есть, и оно мне нравится. Думаю, самой горе тоже. Остается надеяться, что ей понравятся и мои стихи или хотя бы мое уважительное отношение, в связи с чем гений этого места будет к нам благосклонен. Нет, я не привык расшаркиваться перед малознакомыми гениями, я и сам гений, но здешний гений - мой старый приятель. Правда, мы давно не виделись, но лет двадцать назад скурили вместе не один косяк чумовой травы, когда я таскал ее сумками с заброшенных огородов Иоанновки и Дионисовки - двух деревень, лежащих по ту сторону Знаменной горы, в долине Малого Салгира.
Моя подруга остановилась под сосной, живо напоминавшей пляжный зонтик, и очень внимательно на меня посмотрела.
- С чего это вдруг ты начал ерничать?
Мне пришлось возразить:
- Я не ерничаю, я юродствую.
- Что за чушь? Послушай, у нас мало времени. Мы просто ничего не успеем. Ты упражняешься в риторике, а надо упражняться в сосредоточении. Я вообще не понимаю, зачем тебе изображать из себя писателя, зачем тратить время на тексты, в которые почти никто не врубается, если ты видишь все эти вещи, все эти тени и знаешь, что есть только энергия, а все остальное - иллюзия, майя? Можно попытаться вырваться из этого мира или остаться в нем и погибнуть. В первом варианте есть хотя бы какой-то смысл.
- Я следую своей дхарме, - произнес я убитым голосом, чувствуя, что она права.
Впрочем, она это тоже чувствовала:
- Ты выдумал свою дхарму. Ты же выдумщик. Ты выдумал все, даже самого себя!
Сгорбившись и потупив взгляд, я представил себе ее торжествующую физиономию, свою растерянную, и мне стало смешно. Тогда я выпрямился и радостно заявил:
- Так и есть. И не только я. Но до сих пор мы только учились выдумывать себя, теперь пора браться за это дело по-настоящему! Здешняя тюрьма хитро устроена, и убежать отсюда могут только вымышленные персонажи. Очень хорошо вымышленные. Нам предстоит их придумать, а затем силой йоги перенести в них свое осознание, как учат некоторые древние трактаты. Что же касается писателей, то у них есть некоторое преимущество перед сумасшедшими, по крайней мере пока никто не сомневается в их праве на художественный вымысел. Только давай об этом позже. Посмотрим, что здесь.
Взойдя на холм, в действительности представляющий собой террасу на склоне Знаменной горы, поросшем лесом и поднимающемся далее к востоку, мы прекратили дискуссию и быстро обследовали ближайшие окрестности замка на предмет каких-либо странностей. На всякий случай.
Как выяснилось, тут все было чисто.
Я не допускал никакой связи загадочных теней, смутивших нас у реки с первыми владельцами усадьбы. Кесслеры были людьми, несомненно заслуживающими уважения, однако они отдавали предпочтение естественным наукам, так что магия и чернокнижие точно были не по их части.
В 1822 году это немецкое семейство покинуло свою родину, городок Дамрау под Кенигсбергом, и перебралось в Россию, тогда еще озаренную последними отсветами золотого екатерининского века. Прошло несколько десятилетий, и профессор зоологии Карл Кесслер совершил путешествие по Крыму, о котором составил научный отчет, содержащий восторженное описание Салгирской долины, усеянной дачами, живописными рощами и прекрасными садами. Было это в 1858 году, а уже в начале шестидесятых брат ученого, военный инженер и боевой генерал-лейтенант Кавказской армии Эдуард Кесслер обосновался неподалеку от селения Эски-Орда (сейчас это Лозовое), заложил здесь фундамент усадебного дома, а вокруг разбил парк.
Александр, сын генерала, с детства увлекался химическими опытами, и на территории усадьбы для него были сооружены лаборатория и метеорологическая станция. Впоследствии Александр Кесслер оказался в учениках у знаменитого Бутлерова, а затем был избран профессором химии Санкт-Петербургского университета. Его сестра Мария (в замужестве Ферсман) прославила нашу науку на иной манер, став матерью будущего академика и основоположника советской школы минералогии Александра Ферсмана, который в детстве и юности не раз гостил в неоготическом особняке своего дяди-профессора, напоминающем маленький замок. Проект этого замка ученых, обители твердой воли и ясного разума, на закате девятнадцатого века создал архитектор Оскар Клаузен.
Клаузену следует отдать должное - пропорции небольшой двухэтажной виллы с пристроенной башенкой безупречны, она идеально вписана в ландшафт и выглядит очень изящно. И в этом изяществе безусловно сквозит легкий мистицизм - оборотная сторона германской рациональности, воплотившейся в протестантской этике. Это далеко не лишнее напоминание. Пожалуй, немецкие переселенцы, оказавшись в России, могли руководствоваться только мистической интуицией для того, чтобы научиться жить и действовать в условиях странной цивилизации Хаоса, нашедшей свое предельное выражение не в схеме социального устройства или религиозно-философской парадигме, а в подвижной стихии русского языка.
Обогнув здание, мы осмотрели его с разных сторон. Кем бы ни был новый владелец особняка, он спас его от полного разрушения. Памятник архитектуры, четверть века находившийся в ужасающем состоянии, после восстановления выглядел как только что построенный и резко контрастировал с окружающей местностью, лежавшей в привычной заброшенности.
От парка почти ничего не осталось, пространство между старыми соснами, ровесницами замка, немного накренившимися и словно шатающимися, как это часто происходит на оползневых склонах, густо заросло кустарником и казалось непроходимым, но я точно знал, что пройти можно.
Преодолев заросший участок и стараясь придерживаться северо-восточного направления, здесь нетрудно выбраться на удобную тропу, пересекающую урочище Кесслеровский лес и гору Байраклы, а затем сходящую в долину Малого Салгира, который несет свои воды у подножия Долгоруковского нагорья и соединяется с основным течением реки в симферопольском парке Гагарина.
Тропа, конечно, ничуть не туристическая, знают о ней в основном местные жители да грибники из Симферополя, но это не мешает ей радовать редких посетителей великолепными видами. Выше говорилось о том, когда и с какой целью я пользовался этой тропой.
Прежде чем углубиться в заросли, мы еще раз просканировали окружающее на предмет паранормальной активности.
Делается это просто - достаточно посмотреть вокруг, расфокусировав зрение и намеренно отказавшись от любых интерпретаций увиденного. Энергетические волокна, протянувшиеся к нам из других вселенных, как правило, резко отличаются от тех, из которых соткана наша явь. Они хорошо заметны и напоминают яркие вкрапления на общем однородном фоне. Человеческие органы чувств, разумеется, их воспринимают, однако разум отказывается интерпретировать полученную информацию, поскольку в знаковой системе, которую он использует, ничего подходящего случаю отыскать не может.
Не обнаружив интерпретации, соответствующей заданным условиям, разум честно выдает пользователю error code, и если этот баклан воспринимает столь важный сигнал как легкое недомогание, флешбэк давешней пьянки или просто бормочет о том, что сегодня встал не с той ноги и находится не в своей тарелке, то кто ему доктор?
Разум - это инструмент, а инструмент всегда можно на какое-то время отложить в сторону, если он не годится для выполнения очередной задачи. Люди, отождествляющие личное осознание с банальным и всеобщим разумом, пребывают в заблуждении и становятся жертвами различных манипуляций.
Развитые лобные доли мозга, отвечающие за интеллект, абстрактное мышление, обучаемость, речь и самоконтроль - наше благословение и проклятие, они делают людей людьми, и они же превращают нас в стадо, следующее заданным стереотипам. Меняется стереотип - меняется и наше поведение. А стереотипы меняются сами по себе, это всем известно. Вы видите, кто сидит с той стороны стола и раздает карты?
Конечно, я не воспеваю радости лоботомии, нам нет нужды отказываться от интеллекта, но полезно помнить о том, что он не идентичен нашей личности. Медитация помогает четко разделить эти вещи и научиться при необходимости "выключать" интеллект на некоторое время. Или навсегда.
В средневековой русской традиции известен феномен юродства. Юродивыми иногда называли безобидных слабоумных, но чаще - мистиков, сознательно отказавшихся от разума. Одни из них и впрямь сходили с ума, другие обретали одинокий и страшный дар ясновидения, прекраснее которого нет ничего в этом мире.
Мы смотрели вокруг, отключив разум, и наши глаза наверняка сияли тем же таинственным огнем, что и глаза древних прорицателей, предсказывавших царям крушение их престолов.
Вот тут я и заметил, что наши тени исчезли. Мы не отбрасывали тени, но я совсем не ощущал себя бесплотным духом. Я указал своей подруге на очередное удивительное обстоятельство, на что она довольно равнодушно ответила:
- Да, еще тогда, возле реки.
И заверила меня в том, что совершенно точно не является призраком.
- Ты выразила желание нанести ответный визит сталкерам, - заметил я, - Видимо, наши тени отправились туда в качестве разведчиков.
- Надеюсь, они вернутся до заката.
- Дон Хуан у Кастанеды...
- Да. "Закат - это трещина между мирами".
- Ну, хорошо. Я тоже надеюсь, что они вернутся - возможно, с какой-то информацией. Чем выше мы поднимемся по склону, тем больше у них и у нас шансов. В долине стемнеет раньше.
И мы полезли в заросли.
- Зима близко! До Чатыр-Дага отсюда километров пятнадцать. Там уже давно лежит снег, а здесь еще горят медью на солнце дубовые листья, да и вообще не особо холодно.
- Дай я сфоткаю!
Мы выбрались из кустов на прогалину и вырывали друг у друга из рук фотоаппарат, чтобы сделать снимок. Вид и впрямь был хорош.
Листья дуба скального (Quercus petraea), конечно, пожухнут после морозов, однако не опадут, останутся на ветвях до весны, пока не начнет появляться молодая листва. За это в Крыму его называют зимним дубом. Когда-то все виды дубов были вечнозелеными. Средиземноморские дубы каменный или пробковый, которые часто встречаются на ялтинских улицах и в южнобережных парках, такими и остались, листопадный дуб обыкновенный - это уже результат эволюции, а дуб скальный - промежуточный, переходный вариант.
Ботанический дискурс придется немного продолжить, поскольку при попытке подняться выше по склону я был атакован держидеревом (Paliurus spina-christi). Латинское название держидерева не случайно, как и английское - Christ’s Thorn. Согласно распространенному мнению, именно из его ветвей был сплетен терновый венец Христа, хотя на дикую сливу держидерево совсем не похоже.
Впрочем, его русское название тоже не случайно и полностью себя оправдывает. Все побеги этого мерзкого кустарника снабжены двумя острыми шипами, причем один из них, длинный и прямой, обращен наружу, а второй, загнутый как рыболовный крючок, прячется с противоположной стороны ветки. Таким образом, пока прямой шип язвит, крючковатый незаметно цепляет и не дает вырваться.
Эти-то шипы и впились в мою болоньевую куртку, которую я опрометчиво одел на эту прогулку - для походов в горы я предпочитаю одежду, по которой колючки скользят, не причиняя вреда, однако на сей раз никакого похода мы в общем-то не планировали. Шипы до меня не достали, и уколов я не почувствовал, но куртка была схвачена крепко, причем сзади, и растение угрожало разорвать ее при любом моем неосторожном движении. Оставалось только постараться осторожно выскользнуть из куртки и затем аккуратно извлечь из нее колючую дрянь. За этим нелепым занятием меня застигла моя подруга и сначала не поняла, что происходит:
- Че это тебя так крючит?
- Лучше помоги. Меня схватил кустарник, сейчас расшматует куртку в хлам!
- Стой, не двигайся!
И она отцепила колючие ветки. Так была спасена моя куртка. Возня с держидеревом настолько развеселила нас, что мы забыли о своих отсутствующих тенях. И о том, что солнце опустилось уже совсем низко.
Шутя и дурачась, мы шли по тропе, ведущей к вершине. Подъем оказался пологим и нисколько нас не напрягал, к тому же слева открылся чудесный вид на место впадения Салгира в Симферопольское водохранилище.
Возникшее ощущение полной беззаботности, напоминавшее эйфорию, тоже нельзя было назвать неприятным, однако меня оно насторожило. В нем присутствовали странные и нехарактерные для меня оттенки расслабленной сентиментальности. Они совершенно точно не принадлежали мне. Я заметил, что теряю контроль над своими переживаниями. Это была эмоциональная ловушка, без всякого сомнения связанная с деятельностью сталкеров.
Ответом на мою мысль стала волна панического страха и мгновенная картинка: заиндевелые, надтреснутые, местами разбитые и отсутствующие стекла оранжереи, почти доверху набитой полураздетыми трупами, сваленными как попало среди увядшей зелени. Издалека вполне отчетливо доносится мелодия романса "Отцвели уж давно хризантемы в саду". Больше нет ни одной орхидеи. Под порывом ледяного ветра дверь оранжереи захлопывается с отвратительным лязгом и дребезжанием. Значит, ощущения и звук тоже присутствуют.
Дверь открывают снаружи - живые, пьяные, вооруженные, в грязных шинелях, громко матерящиеся ради куража. Их четверо. Пальцы мародеров похотливо обшаривают рты мертвецов в поиске золотых зубных протезов, и в случае удачи в ход идут клещи. Хруст, матерная тирада - и добыча заворачивается в тряпку. Она превратится в алкоголь, кокс, морфин и услуги проституток (не у всех имеется возможность бесплатно употреблять жен офицеров армии поверженного противника, есть люди простые).
Внезапно один из лежащих в этой стеклянной гробнице оказывается не мертвым, а тяжело раненным, находившимся без сознания - попытка извлечения протеза приводит его в чувство, пытаясь подняться, он производит резкое спонтанное движение и своей головой наносит мощный удар по лицу мародера. Тот откатывается кубарем, с матом и стоном хватаясь за лицо и размазывая по нему кровь - наверняка у него сломана переносица. Двое из его товарищей, обсираясь, выскакивают из оранжереи, но один из мародеров, человек с простым крестьянским лицом спокойно произносит: "Недостреленный". Он подходит к раненному и погружает штык в его горло. Затем, уважая последние судороги жертвы, вытирает штык об исподнее соседнего покойника, откладывает оружие в сторону и поднимает клещи, действуя привычно и размеренно, словно свежует зарезанного барашка. Погибшая пальма качает огромными лопастями пожухлых листьев на морозном ветру, врывающемся в оранжерею.
Я хорошо понимал, какой пласт информации транслируют мне сталкеры. Последние дни ноября 1920 года, начало "красного" террора, сменившего "белый" террор. Согласно сохранившимся документам, за одну ночь в саду усадьбы помещика Крымтаева, ныне затопленной Симферопольским водохранилищем, из пулеметов было расстреляно более тысячи двухсот человек, а до весны 1921 года, когда террор закончился, потому что начался смертельный голод, погибли многие тысячи. Никто не знает, сколько. Сведениям и подробностям, опубликованным в эмигрантской прессе верить нельзя, поскольку они явно тенденциозны, однако тому, что рассказал в "Красной Пасхе" и других стихотворениях того периода оставшийся в Крыму и последовательно стоявший на нейтральных пацифистских позициях Волошин, невозможно не верить. Волошин понимал, что этот всплеск инстинкта аннигиляции не имеет политической подоплеки, его невозможно объяснить с точки зрения какой-либо логики, поскольку он является непосредственным явлением Хаоса.
Когда-то давно старые люди рассказывали мне о том, что в пятидесятые годы, когда рыли котлован водохранилища, останки убитых вместе с грунтом вывозили в неизвестном направлении, и эта работа заняла немало времени. Энергетический шлейф, конечно, остался. Я знал это место.
Да, но зачем сталкеры напомнили мне об этом? Впечатляюще, но слишком прямолинейно. Мои размышления на эту тему прервал голос моей спутницы:
- Они здесь!
Я стряхнул наваждение, улыбнулся самому себе и отключил разум. Очень вовремя.
Вокруг нас плясали синие и пурпурные нити, сплетавшиеся в мерцающие клубки, а далеко внизу над юго-восточной частью водохранилища реяло небольшое свинцовое облачко лютого ужаса. Я сказал сталкерам: "Привет, ребята!", и это выглядело как слабая вибрация светящихся волокон.
Больше незачем петь, значит, можно болтать ни о чем,
Можно пальцы разжать - в кулаке ничего больше нет,
И глядеть, как в небесном покое веселым ключом,
Заполняя долину, бьет призрачный солнечный свет.
Осень чистого кайфа мне шепчет мечтательный вздор.
Я забыл свой бокал, я отверг и траву, и грибы,
На закате читая змеистые линии гор
Словно карту другой, никому не известной судьбы.
Нет, не вспомнить, куда закатился счастливый пятак.
Столько дел меня ждет, а в ногах появилась ленца,
И о том, что в кино все закончится именно так,
Я заранее знал, но зачем-то смотрел до конца.
Солнечный диск уже касался лесистых вершин. Я читал стихи и видел время - каждое мгновение, стремительно и неотвратимо улетающее в бесконечность. Да, я понимал, что нужно спешить. Меня охватила неземная печаль, как говорят в таких случаях. Только моя печаль была вполне земной, что не мешало ей быть таинственной. Мне нравилось это состояние, и я хотел оставаться в нем.
- Стихи человека, не отбрасывающего тени, - сказала моя подруга.
- Тени уже в полном порядке, - ответил я, - А сталкеры ушли. Все вернулось на круги своя.
Она повернулась, чтобы проверить свою тень, и та послушно повторила ее движение.
- Действительно. А сталкеры - как ты думаешь, чего они хотели?
- Того же, чего и мы - выжить.
Моя собеседница недоверчиво пожала плечами:
- Выжить?
- Да, выжить и вернуться домой. Помнишь, у Кастанеды в "Искусстве сновидения" говорится о том, что существа, оказавшиеся в другом мире, очень даже могут в нем застрять. Для того, чтобы вернуться им требуется дополнительная энергия. Не могу утверждать наверняка, я не такой великий шаман, но мои ощущения говорят мне о том, что здесь было нечто подобное.
- Помню. Может быть, может быть...
- Я почувствовал эмоциональную атаку, прямую и грубую, без всякого коварства. Пробовали взять на испуг. И ты знаешь, что если бы мы поддались страху, они получили бы свое.
- Мне тоже мерещились какие-то мертвецы. Фи, какая пошлость! У меня это может вызвать только тошноту, а не страх. У этих сталкеров совсем нет воображения!
Взмахнув рукой, я указал на лежащую внизу долину.
- Они могут пугать нас только чем-то из нашего мира. Из нашего подсознания, которое для них открытая книга, поскольку они способны автоматически читать наши мысли. Ужасы их вселенной будут нам непонятны. А в нашем мире, я думаю, даже для них найдутся действительно устрашающие вещи. Я не исключаю того, что они вообще нас боятся. Подумай - пятьдесят тысяч лет живут люди в этой долине. И пятьдесят тысяч лет они мочат друг друга как проклятые, а перед тем, как убить, нередко подвергают пыткам и издевательствам. Нас не так уж просто напугать, мы закаленные твари. Скорее это было похоже на стремление обратить на себя наше внимание. Своего рода крик о помощи. Иначе они действовали бы тоньше. Я позволил им взять немного энергии. Они все равно не отцепились бы, скорее всего им просто некуда было деваться. Тем более, что наши тени оказались у них в заложниках. Кстати, был момент, когда я отвлекся, и твоя реплика очень вовремя вернула меня к реальности.
- А какую роль играют в этом стихи? Ты видишь в них способ управления энергией?
- Стихи это стихи. Они просто сложились. Лучше скажи, твоя тень тебе о чем-нибудь рассказала?
Я заметил, что она несколько замялась.
- Пожалуй, да. А тебе тень принесла готовые стихи?
- Нет. Стихи стали моим ответом на полученную информацию.
Мы замолчали, созерцая роскошную картину заката, на время примиряющего землю с небом. Выдержав паузу, моя подруга намекнула:
- Сталкеры, наверное, уже дома.
Взглянув друг на друга, мы одновременно сказали:
- Пойдем домой!
Домой.
Домой - это слишком далеко, но пока хотя бы так. На обратном пути Кесслеровский лес дарил нас волшебством ранних сумерек, и я представлял себе путешественников старинных времен, которые спускаются с гор в долину, счищают с обуви налипшую глину и заходят в таверну, где усаживаясь за дубовый стол, немедленно спрашивают глинтвейна. И вот, на несколько секунд прерывая их разговор о чудесах и диковинах, перед ними появляются горячие кружки, а в воздухе разливается восхитительный аромат корицы.
