Алпатов о Павле Варфоломеевиче Кузнецове
Вчера я опубликовал отрывок из воспоминаний М.В. Алпатова, в котором Михаил Владимирович рассказал о своих встречах с И.Е. Даниловой. Сегодня фрагмент еще об одном педагоге Строгановки - Павле Варфоломеевиче Кузнецове, в 1945-48 гг. преподававшем живопись в воссозданном Строгановском училище.
Своим чередом я продолжал изучение мирового и русского искусства. Никто никогда не считал, что моя деятельность противоречит роли художественного критика. Но, продолжая свою деятельность, я оставался в то же время в дружеских отношениях с Павлом Кузнецовым, Матвеевым, Митрохиным, Фаворским, Фальком и многими знаменитыми художниками старшего поколения.
Первое место занял Павел Варфоломеевич Кузнецов. В тот злосчастный первый период войны его дача оказалась поблизости от той, где мы коротали свои дни. Мы побывали у него, видели его картины. Удивительно, как человек может своей живописью преобразить целый дом. У меня сохранилось общее впечатление о тональности его живописи.
Впоследствии каждый год мы встречали их в Дзинтари. Здесь была благоприятная среда для того, чтобы вместе отдыхать, дышать чистым воздухом и ходить по вечерам на концерты. Одновременно с этим мы бывали по праздникам и на Новый год у них дома в Комарницком переулке.
Занятия искусством занимали всю жизнь Кузнецова и его жены Елены Михайловны Бебутовой. Им казалось, что все остальное было лишь приложением к искусству. Каждый день с раннего утра Кузнецов занимался живописью, будто без этого не могло быть полного счастья. Свою работу Кузнецов подкреплял еще теоретизированием. Все слушали его темные речи об искусстве, надеясь разгадать их смысл...
На Рижском взморье Кузнецов чувствовал себя как дитя природы. Он был прост, скромен и прямодушен. Показывая свои работы, он восхищался ими, как чужими, и ничто не могло поколебать его уверенности. Иногда мы ходили на этюды вместе с ним, и потом он разбирал их с самым суровым беспристрастием.
Со своей вечной улыбочкой и жестами рук, которыми он помогал себе, он казался неопровержимым. В нем была заложена такая уверенность, которая вселяла в каждого веру в себя. Я не могу иначе отозваться о Кузнецове, как сказать, что фигура его как бы излучала свет и свет этот шел от его искусства.
Нужно было видеть Кузнецова в домашней обстановке. К каждому посетителю он был ласков и внимателен. Квартира состояла из двух мастерских, то есть комнат, в которых каждый из двух супругов жил и работал. По стенам висели картины Кузнецова либо его жены. Тут же в первой комнате были укреплены явайские марионетки, которые приводились в движение только умелыми руками Елены Михайловны. В середине стоял стол, на котором, как у добропорядочного дантиста, лежали новые книги об искусстве. В углу виднелся скульптурный портрет самого Кузнецова - работа Чайкова.
Мы всегда удивлялись искусству, с которым Елена Михайловна, верная подруга Павла Варфоломеевича, умела украсить стол. Здесь собирались Глоба с женой, Волькенштейн, их племянница - пианистка, Сарьян, Бехтеевы, Гунст, Чайков и многие другие. За столом можно было слышать рассказ хозяина о том времени, когда еще совсем молодым Кузнецов поехал в гости к Савве Ивановичу Мамонтову. В то время там были Врубель, К. Коровин и Серов. Рассказ об этом событии удивлял нас. И все было так просто и естественно.
В пейзажах Востока Кузнецов осуществил свои мечты о золотом веке и в то же время сумел добиться точности передачи. Силою фантазии Кузнецов превосходил даже Врубеля и Борисова-Мусатова.
Его работы не всегда одинаково удачны. В моем альбоме, вышедшем в издательстве «Изобразительное искусство», ряд плохих картин портит общее впечатление от творчества Кузнецова. Но однажды он выставил у себя работу - высоченный дом, почти небоскреб. Матвеев, увидав его, многозначительно спросил Кузнецова: «Это твоя?».
За время знакомства с Кузнецовым я отредактировал монографию о нем умершего А. Г. Ромма. Помню радость Кузнецовых в Риге по поводу получения первого экземпляра книги. Они ликовали, тем более что о нем ничего не выходило в течение двадцати лет.
В Суханове, где мы обычно проводили наш отпуск, в гостиной висел прелестный натюрморт его работы. Сколько радости получали мы от него. Удивительно, что художник мог создать такую веселую гармонию цвета. Немного розового, кое-где кармин с ультрамарином создавали впечатление многокрасочности. К сожалению, этот натюрморт таинственно исчез, но чтобы не огорчать художника, мы не сообщили об этом ему.