::заутро::
Утро нетерпеливо носилось по лестницам затихшего дома. Отбивало дробную чечетку. Перепрыгивало на ходу по три ступеньки разом. Сквозняком стучалось в форточки и двери. Пыталось вырваться из тусклого плена предрасстветных сумерек.
Утро чувствовало давящую безвыходность своего положения - заключенного лестничной клетки. Изо всех сил вслушиваясь в мерное, медленное, сводящее с ума своей монотонностью и бесконечностью тиканье сотен подъездных будильников, утро пыталось заставить их шестерни вращаться быстрее. Утро собиралось с силами.
А дом спал. Спала скрипучая подъездная дверь, лениво шевеля во сне лоскутами отрывных телефонов на объявлениях, спали оба лифта, причем грузовой даже иногда басовито похрапывал. Сны медленно текли по дому, постепенно спускаясь сверху вниз. Они с неба втягивались в открытые вентиляционные люки на крыше, и тогда их видели спящие голуби. Легкие голубиные сны - о сиреневом свечении магнитных линий по дороге на юг, доступной им теперь лишь во сне, о ветре с забытым запахом моря - текли с чердака ниже, в квартиры на последнем этаже. Постепенно просачиваясь вниз, сны мутнели, становились все темнее и тяжелее, и прописанный в четвертой квартире бывший участковый Юрий Юрьевич видел во сне уже каких-то гигантских белых червей, почему-то копошащихся на грязной кухне общежития, где ему пришлось прожить какое-то время, пока его не отчислили из училища тридцать восемь лет назад. После пенсионера-участкового сны становились уже слишком тяжелыми, и черными нефтяными струйками сочились в подвал, а оттуда уже уходили в землю. Тихая сонная капель доводила утро до состояния бешенства, и тогда...
...в одну секунду...
...случилось сразу много и всего.
Сипло заорал петух, который в тайне от дочери и ЖЕКа жил в коробке на балконе у полусумасшедшей и полуслепой Ады Владимировны из 63-й квартиры. Колокольным звоном взрезал воздух будильник семьи Иванюкиных на четвертом этаже. Сквозняком распахнуло окна. Благодарно открыл глаза очнувшийся от кошмаров потный и грузный Юрий Юрьевич. Отяжелевшие как напившиеся крови пиявки, сны ушли из подъезда с противным чавкающим звуком - с таким водоворот прыгает в слив в ванной.
Утро наконец почувствовало себя хозяином положения. Оно вскрыло дом от сонной одури, вспугнуло голубей с чердака и даже сорвало пару бумажных телефонных лоскутов с двери подъезда. Утро с криками носилось по лестницам, размахивало руками, хлопотало, суетилось, щелкало выключателями чайников, хлопало дверями и наконец наступило окончательно.
От беготни и пережитых коротких, но показавшихся нетерпеливому утру бесконечными минут ожидания, оно запыхалось и устало. Утро сидело прямо на грязной лестнице, прислонившись спиной к мусоропроводу, глаза его слипались. Последней внятной мыслью утра было: "Завтра снова... завтра.. за-утра... за утро...". Подбородок его упал в ложбинку между утренних ключиц.
Наступил день. Утро крепко спало. Без снов.
Утро чувствовало давящую безвыходность своего положения - заключенного лестничной клетки. Изо всех сил вслушиваясь в мерное, медленное, сводящее с ума своей монотонностью и бесконечностью тиканье сотен подъездных будильников, утро пыталось заставить их шестерни вращаться быстрее. Утро собиралось с силами.
А дом спал. Спала скрипучая подъездная дверь, лениво шевеля во сне лоскутами отрывных телефонов на объявлениях, спали оба лифта, причем грузовой даже иногда басовито похрапывал. Сны медленно текли по дому, постепенно спускаясь сверху вниз. Они с неба втягивались в открытые вентиляционные люки на крыше, и тогда их видели спящие голуби. Легкие голубиные сны - о сиреневом свечении магнитных линий по дороге на юг, доступной им теперь лишь во сне, о ветре с забытым запахом моря - текли с чердака ниже, в квартиры на последнем этаже. Постепенно просачиваясь вниз, сны мутнели, становились все темнее и тяжелее, и прописанный в четвертой квартире бывший участковый Юрий Юрьевич видел во сне уже каких-то гигантских белых червей, почему-то копошащихся на грязной кухне общежития, где ему пришлось прожить какое-то время, пока его не отчислили из училища тридцать восемь лет назад. После пенсионера-участкового сны становились уже слишком тяжелыми, и черными нефтяными струйками сочились в подвал, а оттуда уже уходили в землю. Тихая сонная капель доводила утро до состояния бешенства, и тогда...
...в одну секунду...
...случилось сразу много и всего.
Сипло заорал петух, который в тайне от дочери и ЖЕКа жил в коробке на балконе у полусумасшедшей и полуслепой Ады Владимировны из 63-й квартиры. Колокольным звоном взрезал воздух будильник семьи Иванюкиных на четвертом этаже. Сквозняком распахнуло окна. Благодарно открыл глаза очнувшийся от кошмаров потный и грузный Юрий Юрьевич. Отяжелевшие как напившиеся крови пиявки, сны ушли из подъезда с противным чавкающим звуком - с таким водоворот прыгает в слив в ванной.
Утро наконец почувствовало себя хозяином положения. Оно вскрыло дом от сонной одури, вспугнуло голубей с чердака и даже сорвало пару бумажных телефонных лоскутов с двери подъезда. Утро с криками носилось по лестницам, размахивало руками, хлопотало, суетилось, щелкало выключателями чайников, хлопало дверями и наконец наступило окончательно.
От беготни и пережитых коротких, но показавшихся нетерпеливому утру бесконечными минут ожидания, оно запыхалось и устало. Утро сидело прямо на грязной лестнице, прислонившись спиной к мусоропроводу, глаза его слипались. Последней внятной мыслью утра было: "Завтра снова... завтра.. за-утра... за утро...". Подбородок его упал в ложбинку между утренних ключиц.
Наступил день. Утро крепко спало. Без снов.