Большие перемены 4-2. Часть вторая. Кое-что о дуэлянтах.
Большие перемены 4-2. Часть вторая. Кое-что о дуэлянтах.
1480 годом датируется первое упоминание предполагаемого предка рапиры - espada ropera. Однако ни в конце XV, ни в начале XVI веков это оружие не было ни самым популярным средством самообороны и дуэли. Но колюще-рубящие клинки уже становятся отдельным оружием для поединка. Это можно увидеть у Мароццо. Стойки, перемещения и идеи из таких сочинений в сильно переработанном виде появляются в более поздних трактатах.
Акилле Мароццо, 1536 г.
Именно в XVI веке происходит основная трансформация в мире боевых искусств Европы. Меняется общество, меняются нормы и нравы, - меняются и характерные виды конфликтов. В XVI веке судебный поединок, в том числе среди аристократов, становится все более редким явлением. Зато дуэль нового образца - все более частой. Для судебного поединка нужно было слишком многое: согласие нейтрально настроенного правителя, имеющего право "дать поле", то есть разрешение на поединок и полощадку для него; правильно составленный вызов и ответ на него - нередко к этому процессу подключались юристы-крючкотворы, и обмен вызовами мог тянуться долгие месяцы; после согласия сторон - согласование времени, места, снаряжения, оборудования, оружия, доспехов, участников, организационных вопросов (все это стоило очень больших денег и усилий даже для богатых аристократов); надзор и арбитраж со стороны правителя и судей; наблюдение со стороны уважаемых свидетелей из числа высшей аристократии или правителей же; интенсивная воинская подготовка, иногда целой группы поединщиков с обеих сторон. Список этот - далеко не полный. Он неплохо показывает, насколько трудной затеей был такой "суд", не говоря уже о юридических тонкостях вокруг подобных споров. Такой подход давал определенные гарантии сравнительно честного поединка и арбитража, хотя возможно было всякое Дуэль нового образца была проще: двое противников, нередко две группы из противников и их секундантов с минимумом надзора и организации на каком-нибдь пустынном месте, с минимумом подготовки и простым и понятным всем подбором оружия. И хотя в таких случаях хватало обмана, предательства, различных хитростей и просто нарушения всех условий, такая дуэль была удобнее и стала гораздо популярнее в кратчайшие сроки. Кроме того, она была удобна для более бедной части дворянства и аристократии - не было нужды в колоссальных расходах.
Судебный поединок. Из трактата Gladiatoria, XV век, известен в разных копиях и списках.
Обращает внимание на себя целый арсенал на заднем плане - использоваться могло все
по очереди .
Новая дуэль - вместе с ренессансной рапирой, кинжалом, дагой, плащом, щитом, - была великим уравнителем. На одном и том же вооружении могли сражаться владетельные князья и мелкопоместные дворяне. К тому же стремились и горожане незнатного происхождения: контроля за общественной сферой не было ни у государства, ни даже у отдельных сословий, и какое-то время дуэлировать могли даже буржуа сравнительно без последствий. Если в Средневековье даже не самый качественный меч - оружие дорогое и престижное, в Ренессанс рапира и различные виды клинкового оружия становятся существенно дешевле. Тому причиной ряд успехов металлургии и оружейного дела. Известно, что около 1400 года возможности по производству стали существенно выросли, и производство оружия и доспехов стало гораздо более массовым - их стали делать даже сериями. Поэтому, если горожанин или аристократ хотел обзавестись колюще-рубящим клинком сносного качества - для поддержания статуса или самооборны - это стало гораздо дешевле стоить и проще сделать.
К концу XVI века старые виды рыцарских единоборств стали достоянием придворно-аристократической культуры, турниров и лишь до определенной степени боевых действий. Все еще нужна была кавалерийская выучка, доспехи все еще имели смысл (и отчасти даже в XVII веке), но их сравнительная значимость на поле боя здорово упала. Важнее была офицерская подготовка, навыки рукопашного боя в армейском его варианте, умение командовать пехотными подразделениями, знание фортификации и инженерного дела в целом, - словом, рыцарские боевые искусства быстро теряли свое значение и вытеснялись новыми навыками и требованиями в военной среде. Когда французские аристократы отправлялись в Италию, там они учились верховой езде, фехтованию, придворным манерами, музыке и танцам и тому подобному. В XVI растут и приобретают популярность академии, школы и колледжи похожей направленности уже во Франции, Нидерландах, Священной Римской Империи и со временем в других странах. Со временем особенных успехов добиваются в этом иезуиты: на волне Контр-Реформации, чтобы противостоять протестантским школам и системе образования, иезуиты (и и другие) создают свою очень серьезную и влиятельную систему образования и воспитания. Помимо новых древних языков, математических знаний, религиозной философии и прочих обязательных для образованного человека того времени предметов, они обучают обязательным для аристократов навыкам - манерам, верховой езде, танцам и музыке, фехтованию, игре на некоторых музыкальных инструментах, фортификации. Интересно, что тут на первый план выходит нередко не только практическая выгода от таких занятий (мастерство в верховой езде было востребовано), но и воспитательный момент. По утверждению авторов того времени, танцы, верховая езда и занятие фехтованием вырабатывали умение держаться определенным образом, осанку, стать и внешний вид - все, что отделяло знать от всех остальных.
Лейденский университет. Конец XVI века. Военная подготовка и фехтование.
Плювинель , учебник верховой езды. Полный контроль над проце ссом.
Те, кто прошел подобную подготовку, внешне сильно отличались от незнатного окружения. Удивительного тут мало: всякая серьезная профессия или занятие и сегодня накладывает свой отпечаток на то, как человек держится, выглядит и даже ведет себя. Именно этого желали отцы семейств, отправляя своих отпрысков в новомодные академии и колледжи. Целью было вырастить молодых людей, которые легко войдут в искусственный и странный для нас придворный мир, будут уверенно чувствовать себя в домах высшей аристократии, будут равными среди аристократов. Не менее важно было закрепить таким образом сословную пропасть между этой новой аристократией и третьим сословьем. Неслучайно Нарваэс на более позднем этапе карьеры отказывался обучать незнатных учеников. И нет ничего удивительного в попытках отделить видных мастеров фехтования от их менее значительных коллег: здесь можно вспомнить и членство в редком ордене, пожалованное Фабрису, и аннобилирование наиболее заслуженных французских мастеров фехтования при Людовике XIV. Главы академий были не просто серьезными специалистами, они были отчасти частью мира аристократии и сами в некотором роде политиками и участниками придворной жизни. Нужно было немало ума, выдержки и знания своих учеников и их окружения, чтобы не испортить отношения, не потерять место, улучшить свой статус и избежать неприятностей. Если учесть, что среди фехтовальщиков были и заядлые дуэлянты, и забияки - в том числе из знати, это было непростой задачей. И тут главы академий выступали в качестве воспитателей и арбитров, как следует из некоторых испанских источников. Проще всего это было для мастеров-идальго, конечно. Им статус позволял больше. Во многих других случаях мастера были всего лишь наемными работниками не самого высокого статуса, даже если отлично знали свое дело. В XVI-XVII веках в эти сложные процессы активно начинает вмешиваться уже и государство. Появляются также сильные и влиятельные монополисты, и это со временем сказывается на самом фехтовании. Уже в середине XVI века в Англии и Франции государство пытается регулировать существование и работу мастеров фехтования и их академий. Наиболее влиятельные французские мастера (и мастера тюдоровской Англии) объединяются и устанавливают стандарты и требования к преподавателям фехтования. Без обязательного периода ученичества, сдачи экзаменов и выполнения всех требований по срокам и нормативам мастера могут лишить права преподавания и серьезно оштрафовать. Тюдоровские мастера раннего периода экзаменовали по широкому спектру оружия, но с конца XVI века времена пошли другие, и старые школы быстро отжили свое.
Франсиско Кеведо. В его сатире на трактат Нарваэса появляется лицензированный мастер фехтования, мавр.
По анекдоту, сообщенному поздним биографом Кеведо, Кеведо победил Нарваэса, и тот ему этого не простил.
Сатира, среди прочего, оспаривала осмысленность обучения по книгам. И лицензирования, пожалуй, тоже.
В Испании лицензирование тоже пытаются централизовать, и в первой половине XVII века Луис Пачеко де Нарваэс играет в этом деле первую скрипку. Это вызывает недовольство провинциальных адептов Дестрезы (и, вероятно, не только ее), последователей Каррансы, и некоторые специалисты (Луис Мендес де Кармона) выступают против Нарваэса. Нарваэс выпускает специальную памятку для экзаменации мастеров, по которой надо было продемонстрировать ясно понимание постулатов его варианта Дестрезы. Интересно, что с XVIII века сохранился даже документ о такой экзаменовке в колониях. Процедура была серьезнейшей, и пройти ее было не так-то просто. В XVII веке французские фехтовальщики сумели постепенно изгнать иностранцев из бизнеса, упрочить монополию Королеской Академии Фехтования и ограничить число академий и мастеров, имевших право на преподавание. Людовик XIV, аннобилировавший Филибера де ла Туша и ряд других влиятельнейших мастеров, с другой стороны ограничил формально возможность преподавать и обучаться в этой сфере. По-видимому, это повлияли на дальнейшее развитие фехтования во Франции XVIII века. Неудивительно, что лояльная Бурбонам, академия пострадала во времена революции 1789 года, будучи прочно связанной с миром привилегированных сословий. Мир академий, учителей фехтования и стандартных практик вместе с новой системой воспитания нравов, манер, а также новых систем обучения и индоктринации создал нового фехтовальщика.
Лицензирование и монополия имеют давнюю и почтенную историю.
Герб французской Королевской Академии Фехтования.
В свое время Норберт Элиас выступал с тезисом, что насаждение новых манер постепенно трансформировало людей даже внутренне. Новое воспитание, в котором фехтование было составной частью, по-новому воспитывало аристократию и будущих фехтовальщиков. Человек, для которого бой на оружии остается всегда сугубо практическим навыком, соответствующим образом смотрит на свое занятие, ведет себя, относится к окружающему миру, двигается и сражается. К примеру, тосканский мастер Монези еще в 1640-х осуждал новомодные занятия фехтованием "рафинированным", пришедшим из залов академий и придворной среды. Для него фехтование было практическим навыком для самообороны на улице, и его короткая работа в этом смысле чем-то напоминает критику современных единоборств, какую можно встретить где-нибудь в Ю-Тубе. Особенно он резко выступал против молодых людей, которые занимались тем самым "паркетным" фехтованием, противопоставляя ему навыки практические, наработанные длительными тренировками и реалистичными учебными поединками. Его современник Гайани и некоторые другие мастера XVII века того же мнения и отзываются о фехтовании в залах как об отдельном мире. Критиковал Монези, в частности, "геометрическое фехтование" и теоретизирование на эти темы. Монези не был одинок в своем недовольстве, не был он и самым первым из критиков нового рапирного и шпажного фехтования. Можно здесь вспомнить и англичанина Джорджа Сильвера, и сатиру Кеведо на книгу Луиса Пачеко де Нарваэса. Кстати говоря, хотя Монеси был итальянцем и критиковал прежде всего своих соотечественников, его критика вполне может быть примером той самой "esgrima comun", которую так крепко не жаловали испанские адепты Дестрезы. Его подход полностью отвергал теоретические построения и философию в фехтовании. К формированию новой дуэльной традиции и фехтования эти споры имеют прямое отношение.
Придворное фехтование Филибера де ла Туша. Монези осуждает.
Фехтовальщики-практики, вроде Монези, осуждали сам подход нового рапирного и шпажного фехтования, саму идею использования геометрии, фиксированных стоек, удлиненных и изящных шагов, постановку ног и корпуса, искусственную фехтовальную динамику, нереалистичную и самоубийственную технику в атаке, неосторожность в защите, увлечение "внешней", эстетической стороной фехтования, самоубийственные приемы против оружия, отсутствие практического опыта. Одним словом, все то, что принесло новое фехтование в академии, школы и военные училища с конца XVI века и особенно в XVII веке. Разумеется, Монези был предвзятым человеком, но то же можно сказать и о его оппонентах. Независимо от того, насколько он был прав, фехтование действительно стало выполнять функции далеко не только практические. Достаточно посмотреть на стойки, постановку ног, таза и корпуса у тех же Беснара, Марчелли, де ла Туша, Лианкура, - и очевиден становится упор на специфических перемещениях, проработке тела, гибкости и растяжке. Характерная стойка в выпаде у де ла Туша, когда фехтовальщик приходит в глубокий выпад, колет на всю длину своего растянутого тела и раскрытых суставов, да еще и практически кладет свое тело на бедро, показывает, насколько технически изменилось фехтование за считанные десятилетия. Монези был ярым противником таких шагов и атак и считал их крайне опасными, пригодными лишь для зала с гладким полом, но не для улицы с ее непредсказуемым рельефом, разбитой мостовой, узкими углами и пространством, забитым мусором. Это не говоря уже о темном времени суток.
Геометрия, математика, философия в фехтовании. Монези осуждает.
Однако особо следует сказать не только о внешних условиях фехтования и не только о новом взгляде, когда молодые представители знати пытались применить свои навыки в математике и философии. Стал заметно менее популярным рубящий удар. Об этом пишет Монези. В ряде трактатов рубка присутствует как малая часть техники - у Тибо, Фабриса и многих других это заметно. Там преобладают хлещущие удары по лицу, если они вообще присутствуют. Из-за длинных шагов и более пластичных стоек дальность атаки возросла, но с ней же более предпочтительным сделался колющий удар, особенно укол на основе выпада или перешага (пассато) при предварительно скрытной и быстрой подготовке. Этот подход подчеркивался базовой ссылкой на анатомию и геометрию. Соответствующие рисунки присутствуют в целом ряде трактатов, не только по Дестрезе. Рубящий удар казался при этом и медленнее, и короче по дистанции, на которую доставал, и заметнее. В рамках новых систем фехтования выгоднее было сосредоточиться на колющих ударах, и так стала "отмирать" значительная часть техники. Кроме того, отказ от широкого и разнообразного арсенала оружия и редукция его до шпаги и рапиры, сделала трудным приобретение таких важных навыков рубки. Если во времена Мейера фехтовальщик мог и даже должен был учиться рубящей технике на таком оружии, как длинный меч, дюссак и дополнять ее древковым оружием, то в новую эпоху такие школы и навыки отошли в прошлое. Изменилась техника воздействия на клинок: если немецкая техника длинного меча, дюссак, колюще-рубящие мечи, палаши, разные виды древкового оружия вырабатывали навыки сбивов, давления, обхода, запечатывания чужого оружия со специфическими перемещениями и проработкой тела, все это ушло - осталась ограниченная техника воздействия на клинок. Кроме того, изменилось оружие, особенно тренировочное. С появлением "фьоретто" ("учебной рапиры"), которая была изобретена итальянцами, далека и от рапиры и от шпаги по своим харакеристикам, но зато сравнительно безопасна как снаряд, техника стала меняться.
Фьоретто, флоре или фойл. Тренировочный снаряд из Франции, XVII век.
Некоторые английские мастера начала XVII века с осуждением отзывались о фехтовальщиков обучавших на этом снаряде и тем более демонстрировавших технику на нем. С одной стороны такая "учебная рапира" помогала отработать довольно опасные уколы и вообще атаки, а с другой стороны этот навык надо было еще перенести на рапиру настоящую. Рубить таким тренировочным снарядом реалистично было очень непросто, и не исключено, что это повлияло на отмирание целого пласта техник и навыков. Наконец, разрыв между наработанными навыками и настоящими условиями боя на рапирах и шпагах становился серьезной проблемой. С другой стороны, отрабатывать сложную технику на настоящей рапире или даже рапире с круглым кончиком было тоже непросто, и у этого подхода были свои недостатки. Нужно иметь в виду готовность к травмам: когда немецкие бюргеры в фехтшуле готовы были к травмам, рассечениям, переломам и кровопусканию, это было их свободным выбором. Не каждый тренер нового образца (да и ученик) был готов к таким лишениям - образ жизни изменился, и в придворной среде травмы (в том числе серьеные) устраивали далеко не всех и лишь до определенной степени. Знатная молодежь была вынуждена терпеть трудности на первых порах в верховой езде. А вот насколько они были готовы к фехтовнию - другое дело. Словом, часть ограничений в некотором роде была неизбежна. Да, в военной среде рубка была важна, и палаши, колюще-рубящие мечи разных видов, сабли были популярны. Но уже произошло разделение на военную и гражданскую сферу, и огромная масса фехтовальщиков в гражданском контексте не училась или не пыталась изучать целый пласт фехтовальных техник. Рубить ведь нужно еще научиться. Таким образом, характер нового фехтования определялся не только и не столько практичностью техник как таковых, сколько представлениями о более и менее выгодных техниках, теоретическими построениями, внешней эстетикой, воспитанием, которое не было связано с собственно фехтованием, образованием и склонности к теоретическим построениям. Вообще говоря, логика техники чисто рубящей отличается от логики техники чисто колющей. Этот контраст хорошо виден по технике длинного меча у немецких мастеров в сравнении с рапирой у того же Джиганти или Капо-Ферро. Но если прежде между ними не было пропасти или даже абсолютной границы, и некоторые мастера даже учили, как переходить от одного варианта к другому, в новом фехтовании рубящая техника стала малоизвестной и даже маргинальной в очень и очень многих случаях. Результатом стало специализированное и узконаправленное фехтование. А те, кто учился рубке, все больше занимался этим в военной среде, на саблях и палашах, и с конца XVII века. Хотя некоторое время в XVIII веке такие навыки развивались и в шпажном фехтовании, но приоритет колющих ударов устоялся.
Иоахим Мейер, 1570. Обычение рубящим ударам.
Наконец, описанная система стала самоподдерживающейся: чем меньше разных видов оружия, тем меньше разной техники, чем меньше разной техники - тем больше унификация и специализация имеющейся техники фехтования. Кроме того, если оружие у всех и везде - более-менее одного типа, то даже самые существенные отличия - отличия внутреннего характера. Еще в начале XVIII века можно увидеть и довольно свежие трактаты по Дестрезе, переосмысливающие старые принципы в связи с новым оружием. В то же время все еще отчасти жива традиция Фабриса и некоторых других старых школ (венецианских, например). Но уже доживают свое старые навыки и школы боя на старинном оружии (так обстоит дело со спадоне). К середине XVIII века, по-видимому, старое прочно ушло в прошлое: вымерли не только мастера старых систем и преемники старых традиций, но даже их ученики и ученики учеников. Если на протяжении XVII - начала XVIII века можно проследить мастеров, бывших под влиянием Фабриса, - например, Брухиус и его ученик Шмидт. - то позднее они сходят со сцены. Любопытно, что именно с 1740-х, из Италии, прослеживал свою "родословную" в классическом фехтовании покойный историк и археолог Гауглер. Именно там были предшественники той школы классического фехтования, к которой относился и он сам. После своеобразной фехтовально революции рубежа XVII-XVIII вв. довольно быстро сложилось новое фехтование, более близкое современному олимпийскому. Но в этой революции участниками были не только тренировочные снаряды, новое рафинированное воспитание и обазование. В дело вмешались и другие, не менее занятные факторы.