День. Франц Фанон...
"Не бывает незамаранных, не бывает невиновных, не бывает зрителей. Всякий зритель - трус или предатель"...
20 июля - Родился Франц Фанон (1925-1961), революционер, один из идейных вдохновителей новых левых и антиколониального движения…
Антиколониальные установки, изложенные в книге «Проклятьем заклеймённые», оказали значительное влияние на революционных лидеров в разных регионах мира - Че Гевару в Латинской Америке, Малкольма Икс в США, Стива Бико в ЮАР, Али Шариати в Иране. Идеи Фанона в оригинальном ключе развил бразильский педагог Паулу Фрейре. Последователями его идей считали себя "Чёрные пантеры".
***
Алексей Цветков о Фаноне:
"Харизматическая международная известность пришла к нему сразу после его смерти, в 60-х. Главным «промоутером» его книг и идей в Европе стал тогда Жан-Поль Сартр, и идеи эти подхватили бунтующие студенты. В США же на него чаще других ссылались «Черные пантеры».
Анархисты и радикалы нередко противопоставляли фаноновский «мобилизующий смысл насилия» риторике более респектабельного и умеренного Мартина Лютера Кинга, верившего в «мирное неповиновение и законную гражданскую активность угнетенных».
Благодаря Фанону третий мир обрел собственный голос сопротивления, обвиняющий пафос, новую ориентирующую утопию «общеафриканской революции». В своей пропаганде идеи и афоризмы Фанона использовал египетский президент Гамаль Абдель Насер…
Что касается стран «золотого миллиарда», то тут Фанон рассчитывал на активность «внутренних колоний»: люмпенов, дискредитированных по разным признакам меньшинств, радикальную богему и студентов, повторяя слова фрейдомарксистов о «малом моторе революции», призванном разбудить для качественных изменений всё остальное общество. Само собой, это находило отклик у западных «новых левых», которые старались рекрутировать активистов именно из этих слоев общества…"
Фанон и Мандела в Алжире
***
Из статьи А.Полонского "Насилие и свобода в зеркале Фанона":
"В 18 лет Фанон бежал на британскую Доминику и присоединился к армии «Свободной Франции». Он участвовал в освобождении Эльзаса, откуда происходили его предки, был ранен в боях при Кольмаре в 1944 году, награжден военным крестом.
После войны был Лионский университет, философские семинары у Мориса Мерло-Понти и диплом психиатра, который Фанон получил в 1951 году. Он некоторое время проработал по специальности в Нормандии, а в 1953-м добился назначения в алжирский город Блида, что в горах Атласа. Там он должен был возглавить психиатрическое отделение местного госпиталя.
В Алжир Фанон напросился сам. На самом деле он давно мечтал уехать из метрополии, сама его мысль, его воображение гнали его прочь от старой Европы. К этому времени он уже вывел свое знаменитое понятие «колониальный невроз» и сформулировал для себя, что единственный путь к излечению ведет через революцию, через крушение системы и полное изменение общественной жизни.
Теперь он был на месте. Оставалось только дождаться начала.
На самом деле, в Алжир Фанона вел не только политический и нравственный императив, но и чисто интеллектуальный, узкопрофессиональный интерес. Как психоаналитика, его в эти годы интересовала «институциональная терапия». Он пытался лечить своих пациентов-алжирцев через возвращение к их национальным корням, национальной культуре, национальным обычаям, думал таким образом избавить от травмы, которую им наносит европейская культура, европейская повседневная практика, европейское образование. «Первое, чему учит угнетенного угнетатель - это держаться правил, подчиняться, держаться границ. Поэтому мечты угнетенного всегда агрессивны. И, если не дать им выхода, его разрывает безумие».
Выхода пришлось ждать не больше, чем год. В 1954-м началась алжирская война за независимость. С первых дней событий Фанон - яростный сторонник Фронта национального освобождения. Свой госпиталь в Блида он прекратил в настоящий очаг антифранцузской пропаганды. Дошло до того, что власти вынуждены были закрыть больницу как рассадник бунтарей. Это была редкость, французы обычно щадили клиники и школы, полагая их островками цивилизации в мире варварства. Однако в данном случае дело зашло слишком далеко.
Сам Фанон в 1956 году тоже окончательно порвал с Францией. В его знаменитом «Письме министру-резиденту об отставке» он заявил не просто о поддержке алжирских повстанцев, - это было бы чисто политическое заявление, - нет, он послал в тартарары все свое ассимиляционное прошлое, французскую историю, французские корни, французское образование. Тогда же, в 56-м, Фанон возглавил главный орган ФНО, газету «Эль Муджахед», и стал одним из основных идеологов движения. В 1957-м французы выслали его из Алжира. Он вернулся нелегально через Тунис по поддельному паспорту на имя Ибрагима Омара Фанона. В данном случае это был не просто технический момент, это был цивилизационный выбор. Франц окончательно постулировал себя как человека арабского и африканского мира.
…В дни тяжелейшего перехода через Западную Сахару, когда повстанцы открывали знаменитый «третий фронт», у Фанона обнаружилась лейкемия. Он пытался лечиться, побывал и в Советском Союзе, и в США, но болезнь победила.
В декабре 1961 года Ибрагим Омар Фанон скончался в штате Мэрилэнд, недалеко от Вашингтона, в возрасте 36 лет. Его прах захоронен в склепе мучеников Айн-Керна, недалеко от алжиро-тунисской границы.
Первую свою книгу «Peau noire, masques blancs» («Черная кожа, белая маска») Фанон издал в 1952 году, сразу после окончания университета. От многих антирасистских и антиколониальных сочинений той поры, в ряду которых эту работу поначалу и восприняли, ее отличает одна, совершенно особая мысль. Белая маска европейской культуры и есть та основная травма, от которой страдает человек с черной кожей. Уже в самой этой культуре скрыто содержится система доминирования и подчинения, которая не только провоцирует насилие и угнетение, но и есть само насилие и угнетение.
Перед самой смертью Франца Фанона увидела свет вторая, самая знаменитая его книга «Les damn?s de la terre». Удивительно, что советские переводчики отказались опознать в ее названии первую строчку Интернационала и перевели его как «Проклятые земли». «Проклятьем заклейменные» в данном случае было бы куда точнее.
Фанона не слишком занимал анализ марксистского типа - он шел гораздо дальше. Колониализм - утверждал он - не политическое и экономическое, а тотальное господство. Система становится роковой травмой, способной искорежить жизнь и личность не только угнетенного, но и угнетателя. Однако именно угнетенный способен от этой травмы излечиться, если получает возможность выговориться, говорить и через говорение, - как на психоаналитическом сеансе, - изменить ситуацию. Но так как слов его никто не слышит и никто не воспринимает, у него остается единственная возможность высказывания - взяться за оружие.
В 1960-м году Жан-Поль Сартр опубликовал «Критику диалектического разума», и Фанон, долгие годы очарованный знаменитым философом, был в очередной раз потрясен его новой работой. Он очень хотел, чтобы Сартр написал предисловие к «Les damn?s de la terre», и говорил в те дни издателю Франсуа Масперо: «Расскажите ему, что каждый раз, когда я сажусь за письменный стол, я думаю о нем. Пусть он мне окажет эту услугу».
Сартр с энтузиазмом воспринял такую достаточно смелую идею. Еще бы, в былые дни Франц, а теперь Ибрагим Омар Фанон тоже был для него чуть ли не главным героем эпохи: идеолог алжирского восстания, несколько лет жил по поддельному паспорту, участвовал в реальных вооруженных акциях, пережил несколько покушений, и к тому же смертельно болен. Какой экзистенциалист устоит против подобного коктейля!
Они встретились в Риме летом 1961-го; Фанону оставалось жить меньше полугода. Это были три дня непрерывных разговоров, абсолютно выпадавших из привычного контекста повседневности. Как вспоминал Клод Ланцман, ближайший друг Сартра и Симоны де Бовуар, Фанон произвел на них ошеломляющее впечатление, они готовы были слушать его круглые сутки… Предисловие состоялось.
В своем тексте автор «Стенки» и «Тошноты» максимально радикализировал выводы Фанона, хотя, казалось бы, радикализировать там было нечего. Сартр оправдывал убийство мирного населения, анонимный выстрел в незнакомца, готов был воспеть любую удовлетворенную ярость. «В первом порыве восстания надо убить, - проповедовал он. - Так одним ударом достигаются две цели. Один человек - мертвый, другой - свободный».
Благодаря предисловию Сартра, Фанона услышал весь мир. В нем увидели проповедь нового социального евангелия, последней, решающей борьбы и за политическую свободу и за экзистенциальное освобождение. Фаноном вдохновились Че Гевара и герильеро в Латинской Америке, его подняли на щит Ясир Арафат и радикалы арабского мира, он стал главным идеологом для Малкольма Икс и Черных пантер в США, разбередил мечты активистов 1968 года в родной Франции. Наконец, Герберт Маркузе переосмыслил его идеи для частного европейского пользования и приспособил их под нужды городской партизанской войны…
Когда мы сегодня боремся с терроризмом, радикализмом, экстремизмом и явлениями подобного рода, мы всегда забываем, что, кроме всего прочего, это еще и формы высказывания. И возникли они от того, что никакое иное высказывание, - с точки зрения тех, кто чувствует себя угнетенным и травмированным, - невозможно, не может быть услышано. Нынешняя система создает такую зону защиты, она так научилась обеспечивать безопасность своих лидеров, свои ценности, свои методы подавления (ячейки и ловушки глобального супермаркета), что любой другой жест просто будет ею съеден, обращен на ее же пользу. Она устраивает для всех и всего отдельные ниши - для левых, правых, красных, коричневых, зеленых, желтых, розовых, голубых, музыки, литературы, искусства. Все это может быть использовано, стать товаром и принести прибыль. И только столкновение самолета с нью-йоркским небоскребом, взрыв в супермаркете, в аэропорту или на вокзале говорит сам за себя.
Если мы хотим в этом отношении что-то изменить, переломить ситуацию, вернуться от войны к миру, от анонимных терактов и волн беженцев к полноценной общественной дискуссии, нужно, прежде всего, понимать этот феномен. Необходимо ясно видеть, что когда осуществляется подавление, страдают все, и ответная волна ярости может стать абсолютно непредсказуемой, смести наш мир за несколько минут...
***
Цитата. Фанон о насилии:
"Колонизатор творит историю, и он знает об этой своей роли. Поскольку он постоянно ссылается на историю родной страны, тем самым он обнаруживает, что является продолжением своего отечества. Следовательно, та история, которую он пишет, вовсе не история страны, которую он подвергает разграблению, а история его собственной нации, повествующая о том, как она снимает чужие сливки, применяет насилие и морит людей голодом.
Бездеятельная неподвижность, на которую обречен местный житель, может быть подвергнута сомнению лишь тогда, когда он решает положить конец колониальной истории, т.е. истории бесконечного ограбления, и дать начало истории своей нации, или истории завоевания независимости.
Мир, разделенный перегородками, неподвижный, манихейский мир, мир, напичканный безмолвными статуями, - вот изваяние генерала, принимавшего участие в завоевании колоний, вот статуя инженера, построившего мост. Самоуверенный мир. Своими безжалостными жерновами он перемалывает тех, чьи спины исполосованы кнутом. Таков колониальный мир.
Местный житель взят в плотное кольцо этим миром. Апартеид - это не что иное, как один из способов разделения колониального мира на разные сектора. С пеленок местный житель усваивает, что ему надлежит всегда знать свое место и не выходить за строго очерченные границы. Отсюда в голове местного жителя рождаются мечты о героизме с крепкими кулаками, мечты об активных действиях и агрессии. Я мечтаю о том, как прыгаю, плаваю, бегу, карабкаюсь на гору; о том, как закатываюсь веселым смехом, как одним махом переплываю реку, или о том, как меня преследует целая куча мотоциклов, которые ни за что и никогда меняне догонят. За все время пребывания в колониальной зависимости местный житель не переставал отвоевывать свободу ежедневно с девяти часов вечера до шести часов утра.
Свою агрессивность, которая находится у него не то что в крови, а в костях, порабощенный человек сначала выплеснет на собственное окружение. На этом этапе негры нещадно избивают друг друга, а полиция и мировые судьи понятия не имеют, как остановить невероятную волну преступлений, с которой они сталкиваются в Северной Африке.
Когда местный житель сталкивается с колониальным порядком вещей, он обнаруживает, что находится в постоянном напряжении. Мир колонизатора - враждебный мир, с презрением отвергающий «туземца». Но вместе с тем именно этому миру местный житель отчаянно завидует. Мы уже поняли, что он ни на мгновение не прекращает мечтать о том, как бы оказаться на месте колонизатора, не стать колонизатором, а заменить его. Этот неприязненный, пугающий и агрессивный, отталкивающий порабощенные массы со всей грубостью, на которую он способен, мир представляет собой не только адово пекло, откуда хочется спешно унести ноги, но и райское местечко. Оно находится поблизости, вот только руку протяни, правда, его охраняют злобные сторожевые псы.
Местный житель всегда начеку. Многие символы колониального мира он может разгадать с большим трудом, поэтому он никогда до конца не уверен в том, что случайно не пересек границу.
В столкновениях с миром, которым правит колонизатор, местный житель всегда будет считаться виновным. Однако его вина не становится виной, которую он берет на себя; это что-то вроде проклятья или дамокловою меча, потому что в глубине души местный житель не соглашается с обвинением. Подчинить его подчинили, но не приручили. С ним обращаются, как с недоразвитым или существом второго сорта, но он себя таким не считает. Он терпеливо поджидает момент, когда колонизатор окажется без своей охраны, чтобы тут же напасть на него. Мускулы местного жителя всегда находятся в напряжении.
Нельзя сказать, что его затерроризировали или запугали до полусмерти. На самом деле он просто ловит тот подходящий миг, который позволит ему сменить роль преследуемой добычи на роль охотника. Местный житель - угнетаемая личность, чья заветная мечта состоит в том, чтобы самому превратиться в преследователя.
Символы социального устройства колоний - полиция, звуки сигнального горна в бараках, показательные военные парады и развевающиеся на ветру флаги - одновременно и сигнализируют о запрете, и стимулируют к действию. На этих символах не написано «Не смей возникать!», они скорее наводят на кричащую мысль «Будь готов атаковать! ».
И действительно, стоит местному жителю потерять контроль над собой и впасть в сонливость или забывчивость, как высокомерие и беспокойство, с которыми колонизатор бросится проверять прочность колониальной системы, живо напомнят ему, что выступление с великой декларацией невозможно все время откладывать на неопределенный срок…"
20 июля - Родился Франц Фанон (1925-1961), революционер, один из идейных вдохновителей новых левых и антиколониального движения…
Антиколониальные установки, изложенные в книге «Проклятьем заклеймённые», оказали значительное влияние на революционных лидеров в разных регионах мира - Че Гевару в Латинской Америке, Малкольма Икс в США, Стива Бико в ЮАР, Али Шариати в Иране. Идеи Фанона в оригинальном ключе развил бразильский педагог Паулу Фрейре. Последователями его идей считали себя "Чёрные пантеры".
***
Алексей Цветков о Фаноне:
"Харизматическая международная известность пришла к нему сразу после его смерти, в 60-х. Главным «промоутером» его книг и идей в Европе стал тогда Жан-Поль Сартр, и идеи эти подхватили бунтующие студенты. В США же на него чаще других ссылались «Черные пантеры».
Анархисты и радикалы нередко противопоставляли фаноновский «мобилизующий смысл насилия» риторике более респектабельного и умеренного Мартина Лютера Кинга, верившего в «мирное неповиновение и законную гражданскую активность угнетенных».
Благодаря Фанону третий мир обрел собственный голос сопротивления, обвиняющий пафос, новую ориентирующую утопию «общеафриканской революции». В своей пропаганде идеи и афоризмы Фанона использовал египетский президент Гамаль Абдель Насер…
Что касается стран «золотого миллиарда», то тут Фанон рассчитывал на активность «внутренних колоний»: люмпенов, дискредитированных по разным признакам меньшинств, радикальную богему и студентов, повторяя слова фрейдомарксистов о «малом моторе революции», призванном разбудить для качественных изменений всё остальное общество. Само собой, это находило отклик у западных «новых левых», которые старались рекрутировать активистов именно из этих слоев общества…"
Фанон и Мандела в Алжире
***
Из статьи А.Полонского "Насилие и свобода в зеркале Фанона":
"В 18 лет Фанон бежал на британскую Доминику и присоединился к армии «Свободной Франции». Он участвовал в освобождении Эльзаса, откуда происходили его предки, был ранен в боях при Кольмаре в 1944 году, награжден военным крестом.
После войны был Лионский университет, философские семинары у Мориса Мерло-Понти и диплом психиатра, который Фанон получил в 1951 году. Он некоторое время проработал по специальности в Нормандии, а в 1953-м добился назначения в алжирский город Блида, что в горах Атласа. Там он должен был возглавить психиатрическое отделение местного госпиталя.
В Алжир Фанон напросился сам. На самом деле он давно мечтал уехать из метрополии, сама его мысль, его воображение гнали его прочь от старой Европы. К этому времени он уже вывел свое знаменитое понятие «колониальный невроз» и сформулировал для себя, что единственный путь к излечению ведет через революцию, через крушение системы и полное изменение общественной жизни.
Теперь он был на месте. Оставалось только дождаться начала.
На самом деле, в Алжир Фанона вел не только политический и нравственный императив, но и чисто интеллектуальный, узкопрофессиональный интерес. Как психоаналитика, его в эти годы интересовала «институциональная терапия». Он пытался лечить своих пациентов-алжирцев через возвращение к их национальным корням, национальной культуре, национальным обычаям, думал таким образом избавить от травмы, которую им наносит европейская культура, европейская повседневная практика, европейское образование. «Первое, чему учит угнетенного угнетатель - это держаться правил, подчиняться, держаться границ. Поэтому мечты угнетенного всегда агрессивны. И, если не дать им выхода, его разрывает безумие».
Выхода пришлось ждать не больше, чем год. В 1954-м началась алжирская война за независимость. С первых дней событий Фанон - яростный сторонник Фронта национального освобождения. Свой госпиталь в Блида он прекратил в настоящий очаг антифранцузской пропаганды. Дошло до того, что власти вынуждены были закрыть больницу как рассадник бунтарей. Это была редкость, французы обычно щадили клиники и школы, полагая их островками цивилизации в мире варварства. Однако в данном случае дело зашло слишком далеко.
Сам Фанон в 1956 году тоже окончательно порвал с Францией. В его знаменитом «Письме министру-резиденту об отставке» он заявил не просто о поддержке алжирских повстанцев, - это было бы чисто политическое заявление, - нет, он послал в тартарары все свое ассимиляционное прошлое, французскую историю, французские корни, французское образование. Тогда же, в 56-м, Фанон возглавил главный орган ФНО, газету «Эль Муджахед», и стал одним из основных идеологов движения. В 1957-м французы выслали его из Алжира. Он вернулся нелегально через Тунис по поддельному паспорту на имя Ибрагима Омара Фанона. В данном случае это был не просто технический момент, это был цивилизационный выбор. Франц окончательно постулировал себя как человека арабского и африканского мира.
…В дни тяжелейшего перехода через Западную Сахару, когда повстанцы открывали знаменитый «третий фронт», у Фанона обнаружилась лейкемия. Он пытался лечиться, побывал и в Советском Союзе, и в США, но болезнь победила.
В декабре 1961 года Ибрагим Омар Фанон скончался в штате Мэрилэнд, недалеко от Вашингтона, в возрасте 36 лет. Его прах захоронен в склепе мучеников Айн-Керна, недалеко от алжиро-тунисской границы.
Первую свою книгу «Peau noire, masques blancs» («Черная кожа, белая маска») Фанон издал в 1952 году, сразу после окончания университета. От многих антирасистских и антиколониальных сочинений той поры, в ряду которых эту работу поначалу и восприняли, ее отличает одна, совершенно особая мысль. Белая маска европейской культуры и есть та основная травма, от которой страдает человек с черной кожей. Уже в самой этой культуре скрыто содержится система доминирования и подчинения, которая не только провоцирует насилие и угнетение, но и есть само насилие и угнетение.
Перед самой смертью Франца Фанона увидела свет вторая, самая знаменитая его книга «Les damn?s de la terre». Удивительно, что советские переводчики отказались опознать в ее названии первую строчку Интернационала и перевели его как «Проклятые земли». «Проклятьем заклейменные» в данном случае было бы куда точнее.
Фанона не слишком занимал анализ марксистского типа - он шел гораздо дальше. Колониализм - утверждал он - не политическое и экономическое, а тотальное господство. Система становится роковой травмой, способной искорежить жизнь и личность не только угнетенного, но и угнетателя. Однако именно угнетенный способен от этой травмы излечиться, если получает возможность выговориться, говорить и через говорение, - как на психоаналитическом сеансе, - изменить ситуацию. Но так как слов его никто не слышит и никто не воспринимает, у него остается единственная возможность высказывания - взяться за оружие.
В 1960-м году Жан-Поль Сартр опубликовал «Критику диалектического разума», и Фанон, долгие годы очарованный знаменитым философом, был в очередной раз потрясен его новой работой. Он очень хотел, чтобы Сартр написал предисловие к «Les damn?s de la terre», и говорил в те дни издателю Франсуа Масперо: «Расскажите ему, что каждый раз, когда я сажусь за письменный стол, я думаю о нем. Пусть он мне окажет эту услугу».
Сартр с энтузиазмом воспринял такую достаточно смелую идею. Еще бы, в былые дни Франц, а теперь Ибрагим Омар Фанон тоже был для него чуть ли не главным героем эпохи: идеолог алжирского восстания, несколько лет жил по поддельному паспорту, участвовал в реальных вооруженных акциях, пережил несколько покушений, и к тому же смертельно болен. Какой экзистенциалист устоит против подобного коктейля!
Они встретились в Риме летом 1961-го; Фанону оставалось жить меньше полугода. Это были три дня непрерывных разговоров, абсолютно выпадавших из привычного контекста повседневности. Как вспоминал Клод Ланцман, ближайший друг Сартра и Симоны де Бовуар, Фанон произвел на них ошеломляющее впечатление, они готовы были слушать его круглые сутки… Предисловие состоялось.
В своем тексте автор «Стенки» и «Тошноты» максимально радикализировал выводы Фанона, хотя, казалось бы, радикализировать там было нечего. Сартр оправдывал убийство мирного населения, анонимный выстрел в незнакомца, готов был воспеть любую удовлетворенную ярость. «В первом порыве восстания надо убить, - проповедовал он. - Так одним ударом достигаются две цели. Один человек - мертвый, другой - свободный».
Благодаря предисловию Сартра, Фанона услышал весь мир. В нем увидели проповедь нового социального евангелия, последней, решающей борьбы и за политическую свободу и за экзистенциальное освобождение. Фаноном вдохновились Че Гевара и герильеро в Латинской Америке, его подняли на щит Ясир Арафат и радикалы арабского мира, он стал главным идеологом для Малкольма Икс и Черных пантер в США, разбередил мечты активистов 1968 года в родной Франции. Наконец, Герберт Маркузе переосмыслил его идеи для частного европейского пользования и приспособил их под нужды городской партизанской войны…
Когда мы сегодня боремся с терроризмом, радикализмом, экстремизмом и явлениями подобного рода, мы всегда забываем, что, кроме всего прочего, это еще и формы высказывания. И возникли они от того, что никакое иное высказывание, - с точки зрения тех, кто чувствует себя угнетенным и травмированным, - невозможно, не может быть услышано. Нынешняя система создает такую зону защиты, она так научилась обеспечивать безопасность своих лидеров, свои ценности, свои методы подавления (ячейки и ловушки глобального супермаркета), что любой другой жест просто будет ею съеден, обращен на ее же пользу. Она устраивает для всех и всего отдельные ниши - для левых, правых, красных, коричневых, зеленых, желтых, розовых, голубых, музыки, литературы, искусства. Все это может быть использовано, стать товаром и принести прибыль. И только столкновение самолета с нью-йоркским небоскребом, взрыв в супермаркете, в аэропорту или на вокзале говорит сам за себя.
Если мы хотим в этом отношении что-то изменить, переломить ситуацию, вернуться от войны к миру, от анонимных терактов и волн беженцев к полноценной общественной дискуссии, нужно, прежде всего, понимать этот феномен. Необходимо ясно видеть, что когда осуществляется подавление, страдают все, и ответная волна ярости может стать абсолютно непредсказуемой, смести наш мир за несколько минут...
***
Цитата. Фанон о насилии:
"Колонизатор творит историю, и он знает об этой своей роли. Поскольку он постоянно ссылается на историю родной страны, тем самым он обнаруживает, что является продолжением своего отечества. Следовательно, та история, которую он пишет, вовсе не история страны, которую он подвергает разграблению, а история его собственной нации, повествующая о том, как она снимает чужие сливки, применяет насилие и морит людей голодом.
Бездеятельная неподвижность, на которую обречен местный житель, может быть подвергнута сомнению лишь тогда, когда он решает положить конец колониальной истории, т.е. истории бесконечного ограбления, и дать начало истории своей нации, или истории завоевания независимости.
Мир, разделенный перегородками, неподвижный, манихейский мир, мир, напичканный безмолвными статуями, - вот изваяние генерала, принимавшего участие в завоевании колоний, вот статуя инженера, построившего мост. Самоуверенный мир. Своими безжалостными жерновами он перемалывает тех, чьи спины исполосованы кнутом. Таков колониальный мир.
Местный житель взят в плотное кольцо этим миром. Апартеид - это не что иное, как один из способов разделения колониального мира на разные сектора. С пеленок местный житель усваивает, что ему надлежит всегда знать свое место и не выходить за строго очерченные границы. Отсюда в голове местного жителя рождаются мечты о героизме с крепкими кулаками, мечты об активных действиях и агрессии. Я мечтаю о том, как прыгаю, плаваю, бегу, карабкаюсь на гору; о том, как закатываюсь веселым смехом, как одним махом переплываю реку, или о том, как меня преследует целая куча мотоциклов, которые ни за что и никогда меняне догонят. За все время пребывания в колониальной зависимости местный житель не переставал отвоевывать свободу ежедневно с девяти часов вечера до шести часов утра.
Свою агрессивность, которая находится у него не то что в крови, а в костях, порабощенный человек сначала выплеснет на собственное окружение. На этом этапе негры нещадно избивают друг друга, а полиция и мировые судьи понятия не имеют, как остановить невероятную волну преступлений, с которой они сталкиваются в Северной Африке.
Когда местный житель сталкивается с колониальным порядком вещей, он обнаруживает, что находится в постоянном напряжении. Мир колонизатора - враждебный мир, с презрением отвергающий «туземца». Но вместе с тем именно этому миру местный житель отчаянно завидует. Мы уже поняли, что он ни на мгновение не прекращает мечтать о том, как бы оказаться на месте колонизатора, не стать колонизатором, а заменить его. Этот неприязненный, пугающий и агрессивный, отталкивающий порабощенные массы со всей грубостью, на которую он способен, мир представляет собой не только адово пекло, откуда хочется спешно унести ноги, но и райское местечко. Оно находится поблизости, вот только руку протяни, правда, его охраняют злобные сторожевые псы.
Местный житель всегда начеку. Многие символы колониального мира он может разгадать с большим трудом, поэтому он никогда до конца не уверен в том, что случайно не пересек границу.
В столкновениях с миром, которым правит колонизатор, местный житель всегда будет считаться виновным. Однако его вина не становится виной, которую он берет на себя; это что-то вроде проклятья или дамокловою меча, потому что в глубине души местный житель не соглашается с обвинением. Подчинить его подчинили, но не приручили. С ним обращаются, как с недоразвитым или существом второго сорта, но он себя таким не считает. Он терпеливо поджидает момент, когда колонизатор окажется без своей охраны, чтобы тут же напасть на него. Мускулы местного жителя всегда находятся в напряжении.
Нельзя сказать, что его затерроризировали или запугали до полусмерти. На самом деле он просто ловит тот подходящий миг, который позволит ему сменить роль преследуемой добычи на роль охотника. Местный житель - угнетаемая личность, чья заветная мечта состоит в том, чтобы самому превратиться в преследователя.
Символы социального устройства колоний - полиция, звуки сигнального горна в бараках, показательные военные парады и развевающиеся на ветру флаги - одновременно и сигнализируют о запрете, и стимулируют к действию. На этих символах не написано «Не смей возникать!», они скорее наводят на кричащую мысль «Будь готов атаковать! ».
И действительно, стоит местному жителю потерять контроль над собой и впасть в сонливость или забывчивость, как высокомерие и беспокойство, с которыми колонизатор бросится проверять прочность колониальной системы, живо напомнят ему, что выступление с великой декларацией невозможно все время откладывать на неопределенный срок…"